2006/03/15 О немецкой аккуратности

2006/03/15 О немецкой аккуратности

На углу возле метро тётка в свалявшемся, как войлок, пуховом платке продавала всякое занятное старьё. Моя страсть к бессмысленным тратам радостно захихикала, крепко ухватила меня за рукав и потянула к ней.

— Почём у вас эта девочка с яичницей? – строго спросила я. Тётка и девочка с яичницей посмотрели на меня не особенно радушно. Ну, девочку-то я ещё могла понять. У неё и без меня была куча неприятностей. Она стояла со своей крошечной фарфоровой сковородкой в руке и мысленно чертыхалась, а у ног её расплывшимся жёлто-белым блином лежала фарфоровая глазунья.

— Вот эта фигурка? – деловито переспросила тётка. – Вообще я прошу восемьсот. Но можно торговаться.

— Ни фига себе! – возликовала я, отпихивая от себя притихшую Страсть К Бессмысленным Тратам. – Ну, вы даёте!

— А вы как думали? – обиделась тётка. – Это немецкая фигурка, дорогая. Антикварная вещь, можно сказать.

— Не может быть, - торжествующе усомнилась я. – Немецкие девочки никогда не роняют яичницу на пол. Они, даже если захотят уронить, не смогут – так уж они устроены.

На самом деле это неправда. На самом деле в Германии полным-полно девочек, способных каждое утро ронять на пол яичницу и пятнать ею национальную репутацию. Я знала, по меньшей мере, двух таких девочек. Это были моя квартирная хозяйка во Франкфурте и её домработница. Обеим было за шестьдесят. Домработница была могуча, яростна и порывиста, как валькирия. Она врывалась по утрам в квартиру, сияя и отдуваясь, и при виде её все глиняные горшочки и синие стеклянные вазочки на кухонных полках бледнели, менялись в лице и норовили отодвинуться вглубь. Она хватала тряпку, казавшуюся в её ручищах детским носовым платочком, и принималась со звоном и грохотом крушить всё, что попадалось ей под швабру. Иногда она приходила вечером, чтобы уничтожить то, что по недосмотру оставила в живых утром. Потом она садилась за стол, утирала пол, наливала себе минеральной воды в пивную кружку и принималась ждать хозяйку, чтобы дать ей отчёт о проделанных за день разрушениях. Сидя у себя в комнате за учебниками, я слышала, как за дверью гудит её успокоительный рокочущий бас:

— Мне очень жаль, что так получилось с этой вазой, фрау Лёв. Нет, в самом деле – мне очень, очень неловко. Но я вам всё возмещу. Хотите, я куплю вам такую же?

И снисходительный смешок фрау Лёв в ответ:

— Бросьте. Подумаешь, несчастье – разбитая ваза. Вот если бы вы поскользнулись и разбили себе голову, сохрани Господь, - вот это было бы несчастье. А разбитая ваза – пустяки. Давайте-ка лучше пропустим по рюмочке и не будем думать о грустном.

За всё время, пока я жила у фрау Лёв, я не видела в её холодильнике ничего, кроме бутылок с минеральной водой и бутылок с ликёрами. Минеральная вода стояла на верхней полке, а все остальные были забиты разноцветными, мерцающими в свете холодильника ликёрами с толстыми монахами на этикетках. Бабульки пропускали по одной рюмочке, потом ещё по одной, потом принимались раскатисто хохотать и петь разгульные песни, и старинные часы на полу в прихожей весело постукивали в такт их пению. Из-за слоя пыли, покрывавшего их стекло, был почти не виден циферблат. Фрау Лёв никогда не стирала с них пыль. И её валькирия с нежным именем Ангелика тоже никогда этого не делала.