2006/03/11 дети

2006/03/11 дети

Жаба

В детстве меня спасала от зависти жаба.

Она приходила по вечерам, когда я сидела за письменным столом и смотрела сквозь учебник, погружённая в невесёлые изнурительные думы. Обычно она залезала в форточку. Меня всегда поражало, как ей удавалось сквозь неё протиснуться. Она была большая, тёмно-бурая и толстая, вся в буграх и наростах.

Ничего противного или отталкивающего в ней не было. В её лице была задумчивая многовековая двусмысленность, как у древних идолов. Она неторопливо забиралась ко мне на стол, отодвигала задней лапой учебник и с тяжёлым старческим вздохом усаживалась под лампу.

— Ну, что, - говорила она мне мягко, со сдержанным ехидством, - пришла я, значит.

— Зачем? – нахмурившись, спрашивала я, хотя прекрасно знала, зачем.

— Ну, как же, - охотно откликалась она и устраивалась поудобнее. – Душить тебя буду.

— Это неправильно, - говорила ей я. – Жаба душит тех, кто жадничает. А не тех, кто завидует.

— Ну, вот ещё, - усмехалась она. – Ты меня еще учить будешь, кого мне душить. Да ты не бойся, это же не насмерть. Так, придушу слегка и уйду восвояси. Даже больно не будет.

— Ага, не будет, - фыркала я. – Ещё как будет. Что я, не знаю, что ли? - Да тебе уже сейчас больно, - резонно замечала она.

— Твоё какое дело? – огрызалась я. – Чего тебе вообще надо-то от меня? Вот привязалась.

— Ремесло у меня такое, - отвечала она, поблёскивая глазами в свете лампы. – Раз надо душить – значит, никуда нам с тобой от этого не деться.

— Ещё как денемся, - уверяла её я. – Всё же от нас зависит. Давай лучше чай пить. У меня пастила есть и пряники. Правда, пастила подсохла уже…

— Это можно, - соглашалась жаба. – Но только потом – всё равно буду душить. А как же без этого? Без этого нельзя.

Я наливала ей чай в блюдечко, крошила розовую пастилу, соскребала остатки халвы с промасленной бумажки. За окном загорались звёзды и окна соседних домов. Наверху кто-то пытался сыграть на пианино «Весёлого крестьянина», но всё время сбивался и начинал заново.

— Ну, всё. А теперь – душить, - говорила жаба, стряхивая крошки пастилы с губ.

— Заладила – душить, душить. Тоже мне, Отелло… Давай лучше в карты сыграем, - предлагала я.

— А уроки твои? – с сомнением спрашивала жаба.

— Да выучила я уже про этого Хаммурапи. Царь царей, царь всех стран, слова его превосходны, дела его бесподобны...

— Наглец какой, - задумчиво говорила жаба. – Надо будет к нему наведаться. Ну, ладно, доставай карты-то. Во что играть будем?

— В подкидного. Я больше ни во что не умею, - говорила я.

— А на что? – вкрадчиво спрашивала жаба.

— На что хочешь. На сокровища. На золотые слитки. На алмазы тоже можно.

— А у тебя есть? - А то! Есть, конечно. А у тебя?

— Спрашиваешь! – обижалась жаба. – Мы, жабы, издревле являемся хранителями кладов и сокровищ. Сдавай карты. Только не подглядывай.

Наверху наконец оставляли в покое весёлого крестьянина и принимались за «Маленькую ночную серенаду». Мы с жабой, тихо сопя, шлёпали картами по полированной крышке стола и время от времени вполголоса переругивались.

— Ага! – с торжеством восклицала я. – Кто-то из нас дурак! Да ещё и с погончиками. Давай, раскошеливайся. Тащи сюда свои сокровища.

— Не могу, - с достоинствам отвечала жаба.

— Это почемуй-то? – торжествовала я.

— Потому, - ещё более важно говорила она. – Сама должна понимать. Жаба душит.

С тех пор я почти разучилась кому-либо завидовать. Но если иногда всё-таки завидую, то она не приходит. Напрасно я ставлю чайник, достаю из буфета пряники и подсохшую пастилу и раскладываю на столе карты с толстыми улыбчивыми дамами и валетами в белых париках. Она больше не приходит. А, право, жаль.