17 сентябрь 2011 г.

17 сентябрь 2011 г.

Теперь я маюсь, как зубной болью, межвременной раздвоенностью и хожу по антикварным магазинам в поисках знакомых вещей.

Разумеется, не затем, чтобы их выкупить. Даже если бы у меня вдруг, боже упаси, появились на это деньги. А просто затем, чтобы убедиться, что их нигде нету, этих вещей. Нет и не может быть. Сами посудите – если меня никогда не было в этом растреклятом девятьсот третьем году, то и никаких вещей у меня, само собой, в то время ещё не было. Или УЖЕ не было? Тьфу. Опять вы меня запутали… Не было, короче говоря, и точка. Тем более, что найти неподдельный, добротный, несомненно-дореволюционный артефакт в наших бутафорских антикварных лавках всё равно практически невозможно.

Иногда, - с большим, правда, трудом, - мне всё-таки удаётся ничего не признать и выйти на улицу с облегчённым сердцем. Но редко. Чаще всего так просто отделаться не выходит. Вчера, например, я увидела на Арбате гипсовый бюст Шиллера, который в 1903 году совершенно точно стоял у меня на комоде. Рядом с абсолютно кошмарным подсвечником в виде толстой скандальной одалиски с упёртыми в бока кулаками и иронически-томным взором, сильно залепленным восковыми подтёками. В том, что это был именно ТОТ бюст, а не в-точности-такой-же, я убедилась, когда взяла его в руки, провела пальцем по подставке и убедилась, что там нет ни одной памятной трещины или зазубрины. На моём бюсте никаких трещин и зазубрин не было, за это я ручаюсь. Стало быть, сомнений нет – это тот самый бюст, в который я когда-то влюбилась задолго до того, как прочитала «Разбойников»… Право, удивительно, как мои тогдашние вкусы отличались от нынешних! Как всё-таки меняет людей время – а ведь, казалось бы, всего ничего, какие-то сто с лишним лет, ерунда, казалось бы, и говорить-то не о чем, а вот поди ж ты….

А потом я ещё увидела свою детскую ложечку с вылинявшими васильками на ручке, вспомнила странный, кисловатый привкус, появлявшийся во рту, когда я из баловства сосала её, как соску. И то, как она быстро нагревалась от горячего чая и обжигала мне губы… А потом – стул в псевдо-готическом стиле, громоздкий, коричневый, таинственно-неудобный, как скамья в католическом соборе. Тоже страшно узнаваемый, но не мой. По моему, он был у моей приятельницы Анны Владимировны… да-да, вроде бы, точно у неё… я ещё помню, что всё себе отсиживала, пока пила у неё чай, но всё равно эти стулья любила….

И вот я так стояла, отбиваясь из последних сил от этих чужих нафталиновых воспоминаний, а в это время две девушки возле соседней витрины вздыхали, покусывали маникюр и восторженно щурились на подсветку.

— Ты смотри-и-и, как стильно, да? Обалдеть, до чего стильно. Мне Горик тоже недавно такую стильную футболку подарил – обалдеть…

— Футболку?

— Ага. Дизайнерскую! Ну, такая классная, ты просто не представляешь! О-фи-ген-ная футболка, я вообще таких не видела, я даже думаю, что она вообще такая одна, больше нету… Одна беда – красится, как зараза… Я даже, когда пол ею мыла, смотрю – опа! - синие разводы на паркете! Прикинь?

И я, обмирая от радости возвращения, как на крыльях выпорхнула из плюшевого антикварного уюта и села в метро – не в конку, заметьте, удержалась-таки в последний момент! И там, в метро, повинуясь неистребимой дурной привычке, скосила глаза в чужой раскрытый журнал и упёрлась во фразу: «Актёры будут говорить на языке классической русской литературы, переживая нравственные страдания!»

Ну, разве можно на что-нибудь променять этот дивный, бесподобный мир?

А конка пускай себе едет, куда ей надо – бог с нею, на что она мне сдалась? Тем более, что едет она всё равно так медленно, что в случае чего я всегда успею заскочить на ходу.