3 апрель 2009 г. Из разговора с подругой-редактором
3 апрель 2009 г. Из разговора с подругой-редактором
— Ты спрашиваешь, кто это? Что это за люди, которые это всё пишут? Я не знаю, честное слово… я же не всех их знаю лично. Мне что присылают, то я и правлю. Есть абсолютно замечательные вещи, есть…. ну, как бы сказать?... А вот то, про что ты говоришь… Я не знаю, что это за люди, ей-богу. Может, так получилась, что они родились здесь, от русских родителей, и живут здесь всю жизнь, и в школе, может, неплохо учились… но всё равно они психологически как иностранцы.. они не могут выражать свои мысли по-русски, это им не свойственно. Может быть, это инопланетные разведчики – но тогда их очень паршиво готовили в их разведшколах. Ты не думай, что я над ними.. там, смеюсь или издеваюсь. Я, когда всё это читаю, мне не до смеха, клянусь…. Нет, ну, бывают, конечно, просто халтурщики, элементарно. С этими всё понятно. Эти приходят домой из ночного клуба в два часа ночи, вспоминают, что завтра сдавать рукопись, а там, кроме слова «синопсис» ещё вообще ничего, ни строчки… Ну, и садятся с бодуна, валяют там что-то такое, не разлепляя ни глаз, ни мозга, а потом отсылают мне всё это, перекрестившись, и с чистой душой заваливаются спать. Тут всё ясно. Я сама один раз в школе, в десятом классе, помню, писала сочинение, а уже нужно было бежать на «огонёк» - помнишь, такие были у нас тусовки в старших классах – «огоньки». Нет, ты не помнишь, ты в это время сидела дома и третий том «Капитала» читала, я тебя знаю… Ну, вот. А мне надо было бежать на «огонёк», но перед этим написать сочинение про какого-то человека, который был ранен, и ему в рану попала… по-моему, граната. Прямо целиком. Что, не бывает так? Ну, что-то такое взрывоопасное. Я и тогда в этом не разбиралась, а сейчас и подавно. А хирург ему это дело вырезал так, что взрыва не произошло. Подвиг и чудо мастерства. Это какой-то рассказ был такой, по мотивам реальных событий. И вот - мне надо было написать по этому рассказу сочинение, а я его, естественно, не читала, а время уже поджимает, на вечеринку же надо… И я пишу с ходу: вот, ему в ногу попала граната. Дальше пишу: его не могли везти в госпиталь с миной в ноге,
поэтому хирургу пришлось оперировать на месте… Не знаю, какую мину я себе при этом представляла – противотанковую или там… противопехотную. Мне всё едино было, я на «огонёк» опаздывала…. И дальше пишу: хирург стал думать, как ему извлечь эту торпеду у него из ноги и при этом сделать так, чтобы она не взорвалась... А мне чего? Торпеда так торпеда. Главное – побыстрее отделаться… И завершаю всё это пассажем на тему, как героический хирург ловко извлёк у него из бедра бомбу. Какую именно – атомную или водородную, я уже уточнять не стала, уже совсем было некогда. Так вот – мне таких сценариев, как это моё школьное сочинение, в день присылают штук по пять. Иногда прямо обидно: классный же замысел, и герои местами вполне живые, но – видно, просто невооружённым глазом видно, как автор, сволочь, опаздывает на вечеринку. Или только что с неё вернулся. Хотя... когда только что вернулся – это уже другая стилистика…
Есть ещё графоманы, да. Причём они же тоже очень разные. Есть тихие, безобидные графоманы, вроде тебя. Сидят в углу с ручкой и карандашом, зайчики такие, и играют в свои игрушки, взрослым не мешают. Этим не слава нужна – они получают тихое, незамутнённое удовольствие от самого процесса складывания слов в предложения, а предложений – в текст. Им это нравится, как господину Журдену. Есть ещё такие, для которых процесс писания – это вроде ролевой игры. Им важно самим пережить то, о чём они пишут. Приключение в джунглях, неземную страсть, заседание парткома… кому что больше нравится. А какой продукт получится на выходе – им наплевать, они как те анархисты, у которых «движение – всё, конечная цель – ничто». С философской точки зрения очень даже мудро. А есть такие, которым во что бы то ни стало нужно общественное признание. Вот эти вот – да, эти – тушите свет. И, главное, они же не понимают ничего! Им ничего нельзя втолковать! Я ему говорю: Паша, посмотри, что ты написал: «Навстречу Михееву задумчиво, головой вниз, спускался с лестницы Наливайко». Я ему говорю: Паша, тебе часто приходилось спускаться с лестницы головой вниз? А он не понимает! Он не хочет понимать! А чтобы ему это показать более наглядно, у меня не хватает ни жестокости, ни физических сил. Или вот – ещё один пишет: «Несмотря на своё русское происхождение, Александр обладал чисто по-испански совершенным владением языка». Или вот, да? Смотри – ещё для тебя подборка:
«Были подняты материалы старого уголовного процесса, в котором никто никогда не участвовал»
«В январе 2000 года у братьев Василия и Михаила появился на свет маленький Сереженька».
«Сойкин знал, что в фотоаппарате Людмилы давно скрываются его компрометирующие фотографии»
«Она убила своего мужа! Что вы, не верите? Я сам не верил пока, не встретился с ним с удавкой на шее!»
«У нее муж раньше ворочал сетью магазинов!»
«Супруга уговорила его лечь в клиннику для душевных, больных людей»
«Все просто, нажмите посильней на глазное яблоко, и ваше изображение раздвоиться! Я уверен, таких галюцинаций не у кого быть не должно!»
«Он показывал мне свои детские фотографии. В основном, как он плачет на природе».
«Как вы не можете это понять? Я не брошу Нину, я всегда буду с ней, я обеспечу ей нужный уход из жизни, я люблю ее!»
«Теперь он может уверено пойти в Ва Банк».
«Её консультирует Семён Аркадьевич, адвокат с 30 летним стажем, по сути, ещё ребёнок, юридически действует безупреченно».
«Я сама поставлю дочь, и на ноги сына!»
«Было проведено много усилий, но не зря, все квартиры сдались!»
«Я никогда не отдам Дениса Сергею. Я его прекрасно знаю, он не мать моего внука!»
«Станислав случайно видел, как его отец, Катя, и Виктор вдвоём выходят из сауны и ведут себя совершенно не как тесть с невесткой».
…Это, в общем-то, случайная выборка. Я тебе могу хоть каждую неделю такое присылать. Только учти: это очень заразительно. Сразу появляется желание тоже так писать. Или, по крайней мере, верить в то, что именно так и надо… Знаешь, ко мне ходит один автор. Красивый такой. Бледный очень. Наверное, гот. И видно, как ему тяжело под бременем своего таланта, как он реально мучается… я это без иронии, честное слово, какая тут ирония? Бледный такой, измождённый. Герои у него тоже всё время мучаются, и всё у них непросто… Но при этом у него всё как-то так жутковато логично, что поневоле этой логикой заражаешься. Спросишь у него: вот скажите, вот у вас тут написано: «Он проснулся в глубокой темноте и против воли посмотрел на будильник. Стрелки молча показывали час дня». Почему, я спрашиваю, ваш герой решил, что это час дня, а не час ночи? А он… ну, автор, в смысле... ещё больше бледнеет, смотрит на меня глазами, полными глубокой темноты, и говорит так мягко, знаешь, как неразумному ребёнку: «А вы что, когда на часы смотрите, не можете отличить час дня от часа ночи? Как же вы тогда живёте?» И я так - упс! – и замолкаю. И не знаю, что на это сказать. А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь…… Или говорю ему… аккуратненько так говорю, очень осторожно: а вот нельзя ли сделать так, чтобы этот герой у вас вот этого вот не делал, а поступил бы по-другому? А он смотрит на меня, ещё больше бледнеет, хотя больше уже просто некуда, уже просто невозможно… И говорит: «Да. Хорошо. Я вас понял. Я с ним поговорю. Я попробую его уговорить» И я думаю – упс! Ну, всё, милый, иди с Богом. Уговаривай. Главное – только с собой их всех не приводи!