2008/03/16
2008/03/16
В прошлом посте кто-то спросил о «наказании плутов и воров». Есть известная легенда о том, как некий вор, отправляясь на дело, каждый раз молился Богородице. Когда же этого вора наконец схватили и повесили, Она три дня поддерживала его в петле, чтобы он не погиб. После этого чуда его простили, и он, разумеется, раскаялся и зарёкся воровать. На эту тему есть ещё одна, несколько менее известная, но довольно забавная история, также придуманная не мною. Вот она, если хотите.
Во времена Людовика Святого жил в Эльзасе один жулик. Он неплохо овладел своим ремеслом, поскольку без устали в нём упражнялся, а тот, кто хорошо знает своё дело, никогда не бедствует. Но и к нему в конце концов подобралась старость - проворство в пальцах исчезло, глаза уже не видели так зорко и ноги не бегали так быстро, как прежде. Однажды вечером, так ничего и не украв, он с досады зашёл в пустую церковь, чтобы помолиться о грядущей удаче. Но, встав на колени перед статуей Святой Девы, он что-то раздумался и сообразил, что вряд ли Она станет помогать ему в его ремесле, как бы горячо он об этом ни молился. На небесах ведь свои представления о подобный вещах, отличные от земных… И так он постоял, постоял на коленях перед святым изображением, а потом встал, протянул руку, снял со Святой Девы одну из Её серёг, сунул себе за пазуху и быстренько покинул храм, пока кто-нибудь не вышел из ризницы.
Наутро он отнёс серьгу ювелиру и спросил, сколько он даст за неё. Но увы – ювелир как раз и оказался тем самым жертвователем, который не далее как две недели назад сам повесил эти серьги на статую Пресвятой Девы в знак благодарности за чудесное избавление от боли в суставах. Конечно, он тотчас узнал свою работу, крепко схватил вора за руку и принялся звать на помощь. Понабежали люди, немножко помяли вору бока, а потом отвели к судье.
— Как ты мог дойти до такого кощунства? – спросил у него судья. – Красть у самой Святой Девы! Неужто ты думаешь, что Её Сын простит тебе такую гадость?
— Ах, господин судья, - взмолился вор. – Простите вы меня, а уж Её Сына я как-нибудь умолю!
— Его ты , может быть, и умолишь, - возразил судья, - но со мной у тебя этот номер не пройдёт. Будешь отвечать по закону, как полагается.
А вор тот слыхал о том, что иногда изображения Святой Девы чудесным образом одаривают своих почитателей. Так, был один старый жонглёр, который пел и кувыркался перед иконой Богородицы, желая доставить Ей удовольствие, и когда он совсем выбился из сил, то Она сошла со стены и обтёрла ему пот со лба Своим покрывалом. И был ещё один менестрель, который пел гимны и играл на виоле перед Её статуей, и тогда статуя сбросила ему в руки золотой башмачок с ноги.
— Ах, господин судья, - сказал он, - ведь я не вор, и отродясь такими вещами не занимался. Всё дело в том, что Она сама подарила мне серьгу.
— Что ты плетёшь, мошенник? – возмутился судья.
— Ах, господин судья, я говорю чистую правду. Сам я – менестрель, хоть теперь при мне нет ни лютни, ни виолы. Этим вечером я зашёл в храм помолиться и, увидев статую Божьей Матери, решил воспеть Ей хвалу. В храме никого не было, и никто не помешал мне излить мою душу в песне. А когда я умолк, Она сбросила одну из своих серёг прямо мне в руки.
— Ах, ты, подлец, - сказал на это судья. – Вздумал мне морочить голову баснями? Так я тебе и поверил, дожидайся!
Но присутствующие в зале люди засомневались и зашушукались. Как ни крути, а подобные случаи бывали, и потому кто мог поручиться за то, что и здесь не было чего-то подобного? Услышав этот ропот, судья задумался.
— Свидетели у тебя есть? – спросил он у вора.
— Никого, кроме Божьей Матери, - ответил тот. – Но кто дерзнёт позвать Её в суд в качестве свидетеля?
— Тогда вот что, - решил судья. – Спой нам тот гимн, который ты пел в Её честь. Если ты и вправду ты поёшь так сладко и трогательно, что Она могла одарить тебя… что ж, тогда, пожалуй, ступай себе с Богом.
И вор перекрестился, набрал полные лёгкие воздуху и запел Salve, Regina. При первом же его вопле с ближайших крыш шарахнулись и разлетелись голуби, в зале потухло четыре свечи, а лица у присутствующих сделались задумчивыми и почтительными.
— Довольно, - сказал судья. – Я понял, как всё было. Когда ты подобным образом заголосил в Божьем храме, конечно, Пресвятой Деве ничего не оставалось, как зажать Себе уши. При этом Она уронила одну серьгу, а ты её поднял и с нею сбежал. Иначе и быть не могло.
И все присутствующие, отрывая ладони от ушей, сказали:
— Поистине, всё было именно так. Иначе и быть не могло.
И судья сказал:
— Вот тебе мой приговор. Верни серьгу Пресвятой Деве, – ведь Она и не думала тебе её дарить, – и поклянись Ей, что никогда больше не отворишь свои уста ни для лжи, ни для пения гимнов в Её честь. Тогда я тебя прощу и помилую.
И вор бегом побежал в церковь, повесил серьгу обратно, и долго и горячо благодарил Пресвятую Деву за чудесное избавление от петли. С того дня он совершенно переменился, бросил своё постыдное, хоть и прибыльное ремесло и постригся в монахи. В монастыре он жил очень достойно и с большим рвением исполнял все положенные послушания. Кроме одного. Вы знаете, какого именно.
***
А вот ещё одна история. Правда, она совсем в другом роде, но раз уж вспомнилась – почему бы не рассказать?
В одном маленьком андалузском городишке, названия которого у меня нет охоты припоминать… стоп, стоп… Кажется, это уже где-то было? А впрочем, неважно. В этом городке произошла история, впоследствии очень красочно описанная Беккером. Там жили двое благородных идальго, которые с детства были связаны узами нежнейшей и преданнейшей дружбы. Но вот детство прошло, подоспела юность с её проблемами, и обоих, конечно же, угораздило влюбиться в одну и ту же красотку. А если так, то дружбе конец. Ничего не оставалось, как попытаться решить эту проблему в честном поединке.
Чтобы никого не обеспокоить и не привлекать к себе особого внимания, бывшие друзья ушли за город, в рощу, где могли сразиться друг с другом без помех. В роще они увидели остатки старой, полуразвалившейся часовни, на стене которой уцелело изображение Пресвятой Девы. Перед изображением горела лампада. Чуть только друзья скрестили шпаги, как лампада зашипела и вспыхнула нестерпимо ярким огнём. Друзья вздрогнули, опустили клинки и, как по команде, перекрестились.
— Должно быть, в огонь упала ветка или птичий помёт, - сказал один из них.
— Не иначе, - подтвердил другой.
И они отошли на несколько шагов подальше и вновь встали в позицию. Но при первом же ударе стали о сталь огонь в лампаде взметнулся вверх, как пламя факела, и чуть не опалил крышу часовни.
— Что же это такое? – сказал один из друзей. – Может быть, это мы раздуваем огонь тем, что так сильно размахиваем клинками и поднимаем ветер?
— Не так уж сильно мы ими размахиваем, - возразил другой.
И они отошли ещё дальше, и в третий раз взялись за оружие. Но едва шпаги скрестились, из лампады поднялся ввысь целый огненный столб – так, что на миг друзьям показалось, будто они ослепли от его жара. И, взметнувшись, огонь тотчас потух.
— Брат, это неспроста, - сказал один из друзей. – Она не позволяет нам драться. Посмотри, какое у Неё печальное и строгое лицо… Давай не будем без толку и без смысла убивать друг друга. Пойдём сейчас к той, которую мы оба с тобой любим, и попросим, чтобы она сама выбрала между нами. И если она выберет тебя, то клянусь – я не стану вам мешать. Ну, а если уж меня, то – не обессудь, брат, и смирись со своей судьбой.
— Я сам хотел тебе предложить то же самое, - сказал другой, - но боялся, что ты сочтёшь меня трусом.
Сказав так, они вложили оружие в ножны, обнялись и пошли обратно в город. Когда они подходили к дому девицы, были уже сумерки. И в этих сумерках они увидели, как из её окна, пыхтя и отдуваясь, лезет третий благородный идальго, имя которого слишком известно, чтобы его здесь упоминать.
— Вот это да! - сказал один из друзей.
— Не может быть! – сказал другой.
Так они постояли, полюбовались этим зрелищем, а потом переглянулись, перекрестились и, как по команде, захохотали. А через полгода на деньги обоих старая часовня была отстроена и стала как новенькая. Лишь одного друзья не позволили – чтобы живописец переписал изображение Пресвятой Девы на внешней стороне стены.