2008/03/18 всякая ерунда
2008/03/18 всякая ерунда
Путь к себе
Очень люблю всякие Пути К Себе. Они очень разные, на самом-то деле. Например, на дверях Зимнего Обезьяннике в Московском зоопарке так и написано: «Вход К Себе». Кто не верит, может убедиться. Такую надпись можно обнаружить на самых разнообразных дверях, и за всеми этим дверями – Пути к Себе. Есть даже магазины, которые так и называются. Их издалека можно учуять по запаху.
Там хорошо. Там продаются индийские хлопковые рубашки ручной работы, которые при одном взгляде на них начинают распадаться на волокна и скорбно и безобразно линять. Или непальские самоцветы, которые, если их потереть варежкой или подолом свитера, начинают играть всеми оттенками разноцветной пластмассы. Или изумительные китайские чайники из Настоящей Синей Глины, которые ты берёшь за ручку - и уносишь её с собой на память, потому что обратно её никак не приладить, а сказать продавцу неудобно. Мне так нравятся все эти вещи, что я не могу от них оторваться. И я всё хожу, хожу вдоль рядов, вдыхая удушливую сандаловую хмарь, трогая мизинцем колокольчики, свисающие с потолка, поглаживая по корешкам «Астральные переходы» и «Энергетические клизмы» и прислушиваясь к обрывкам речей, доносящихся из разных концов сладкой, как пахлава, полутьмы.
— У меня восьмёрка соединилась с тройкой во всей комнате, представляешь? Во всех пяти углах! А жёлтая пятёрка ушла на Юг.
— Ой, мы этим летом тоже на юг собираемся. Только ещё не решили, куда…
— Вы понимаете, это стало так часто повторяться… Вот – этой ночью, например. Я проснулась, как от толчка. И сразу поняла, что в комнате кто-то есть. Какая-то сущность. Она меня разбудила и тут же стала внушать мне всякие негативные мысли. Про моего начальника. Внушает и внушает. А я всё злюсь и злюсь. И не сплю. Так и не смогла заснуть до самого утра…
— Сколько раз вам повторять? Это не сущности. А сгустки негативной энергии. Вы пирамидку на ночь ставили? А бутылочку? Наверняка же опять не ставили!
А откуда-то сверху льётся чистый, упоительный голос Хелависы, убаюкивающей громадного, страшенного, как тысяча смертных грехов Тамерлана, прикорнувшего у её ног:
Из кувшина через край Льется в небо молоко; Спи, мой милый, засыпай, Завтра ехать далеко.
Рассвета искал - Ушёл невредим, Меня целовал Не ты ли один?
Господи, и кто только не нравится женщинам? А голос так хорош, и песня так хороша и бессмысленна, что заходится и сжимается сердце, а в глазах начинает щипать от густого сандалового дурмана и несбывшихся надежд.
А на улице – тоже хмарь и полутьма, только не сандаловая, а бензиновая, и дождя нет, а мостовая мокерёшенька, и лужи разрастаются с изумительной, поражающей воображение скоростью. Девочка лет трёх обнимается со столбом светофора и, не обращая внимания на мамины стыдливые причитания, выкликает, задрав голову:
— Зе-ё-ный, ты где? Выходи! Зе-ё-о-оный! Зе-ё-о-оный!
Зелёный не выдерживает и, скрепя сердце, загорается. И мы бежим через тротуар, пока он не передумал.
А ночью, ровно в три часа, меня будит Сгусток Негативной Энергии.
— Что, будешь мне говорить гадости про моё начальство? – кое-как разлепляя глаза, спрашиваю я.
— Ну, - виновато подтверждает Сгусток.
— Ладно, - вздохнув, соглашаюсь я и спускаю ноги в тапочки. В конце концов, у каждого своя работа.
И мы идём на кухню. Там у меня нет Пирамидки, но есть Бутылочка. Я достаю её из холодильника, разливаю содержимое по рюмочкам и кое-как настругиваю сыр тупым ножом. И мы пьём душистый, слегка подкисший уже рислинг, едим сыр и чёрствый малиновый пирог и сплетничаем о Начальстве. Он – о своём, а я – о своём. А потом танцуем на кухне вальс, налетая поминутно то на плиту, то на стиральную машину, и смотрим, как наши тени танцуют отдельно от нас на кухонной занавеске.
А потом я заваливаюсь в постель и блаженно засыпаю, успев подумать, что надо бы всё-таки завести и Пирамидку. Вдруг с ней будет ещё веселее.