2006/10/13 Моя подруга

2006/10/13 Моя подруга

— Значит, позавчера черти всё-таки понесли меня на этот свой чёртов проспект. Это у них там называется проспектом. А на самом деле это узенькая такая улочка с кучей гаденьких переулков, каждый из которых упирается в абсолютно безнадёжный пустырь с помойками и собачьими бандами. И банды такие, знаешь, конкретные – отморозок на отморозке… Но это ладно. Я не о том. Это фиг с ним, что черти меня туда понесли… но зачем они перед этим внушили мне надеть туфли на вот такенных каблуках? Я их вообще-то не ношу никогда. Я понимаю, что черти поприкалывались всласть, пока глядели, как я на этих каблучищах шкондыбаю через ржавые трубы и мусорные кучи, но всё-таки надо хоть какую-то совесть иметь… Ладно. Не помню, сколько миль я прошла на этих каблуках, пока не нашла этот чёртов магазин цветочный. Нет, магазин, кстати, ничего себе. И продавцы такие милые. Сделали мне два букета из меленьких таких нежных розочек, как я просила. И смотрят на меня так ласково, с таким состраданием, прямо чуть не плачут. Думаю – чего это они? Неужели все тяготы моих странствий по этим пустырям так у меня на лице отразились? Ну, ладно. На следующий день, в День учителя, я потащила эти букеты в Гришкину школу. Один подарила его классной, другой – директрисе. И только дома уже сообразила, что каждый букет – из двадцати розочек. Представляешь – чётное число! Что теперь эти училки обо мне подумают – что я их в горбу видала? Но это же не так! Я просто забыла, что чётное нельзя… Вот в Америке, наоборот, только чётное дарят. А у нас.. Ну, как же я забыла-то? А всё они. Черти. Больше некому. Я это, вообще-то, давно поняла.

****

— А помнишь, как вы с Вовкой, когда ещё не женаты были, а только влюблены друг в друга..

— Ой, не говори! Как вспомню весь этот ужас!..

*****

— А Мэтью у меня спрашивает: куда нужно это самое «блин» вставлять? В начало фразы или в конец? Или куда угодно? Я говорю: никуда лучше не вставлять, это дурной тон, это вульгарно. И вообще на самом деле это не «блин», а другое слово, неприличное. Он так оживился и давай приставать: какое да какое. Я говорю: ну, такое слово, которым обозначают женщин лёгкого поведения. А он весь просиял и говорит: а я знаю это слово! Ну, думаю, давай. Знаток русского языка, блин. А он ещё больше расплылся и с нежным таким акцентом мне выдаёт: «блюдни-и-ица». Вот, думаю, блин, хорошо всё-таки, когда человек русский язык по классической литературе учит.

****

Нет, он, вообще-то, способный к языкам, Мэтью. И схватывает быстро. Помню, в Киеве ему один таксист заломил какую-то цену несусветную… то ли сто долларов, то ли двести. Там пешком-то пройти триста метров, а он – двести баксов. Ну, видит, что американец. А этот американец поправил свою американскую бейсболку и так строго ему говорит: «Ты шо, здурэв?» Таксист только глаза вытаращил. Бесплатно потом довёз. Ой, это мы тогда же, в Киеве, стекло в ресторане высадили, я помню.

— Как это вы так?

— Да вроде и не очень пьяные были. Нет, ну, пьяные, конечно. Чего-то замешкались у входа. Там ещё темно, народу до чёрта, музыка гремит. И я вижу надпись на стеклянной двери: «для выхода нажмите здесь». Или что-то в этом роде. Ну, я нажимаю – не поддаётся. Говорю Мэтью: ну-ка давай, помоги. Он так удивился, но спорить не стал. Ну, мы с ним вместе это стекло и выдавили. Грохот, звон – народ, который танцевал, аж замер, как в детской игре «море волнуется», официанты вылупились на нас, рты пооткрывали… Оказывается, это вовсе и не дверь была, а пожарный выход. Там сверху было написано: «в экстренных случаях», а потом уже «нажмите здесь».

— Мне казалось, это с тобой не в Киеве произошло, а в Сан-Франциско.

— Не. В Сан-Франциско было другое. Только не в Сан-Франциско, а в Вашингтоне. Там я просто сквозь стеклянные двери прошла, навылет. В гостинице. На самолёт опаздывала, как всегда. Бегу, от сумок вся перекосилась на все стороны, язык на плече, глаза навыкате… А я привыкла, что там двери автоматически открываются, ну и пру напролом, не глядя. И с налёту – насквозь, через стекло. И, знаешь, так удачно прошла… только лоб слегка поцарапала, и всё. Я даже сперва не очень поняла, что натворила. А потом смотрю – за мной сотрудники из гостиницы бегут и орут что-то. Ну, я, натурально, - от них. Потому что, во-первых, я на самолёт же опаздывала, а во-вторых, я подумала, что они с меня деньги за стекло содрать хотят. А у меня в кармане – шесть долларов и девять центов. Потому что перед этим я в магазине была. И ещё меня негр ограбил в подворотне. Стольник забрал, а шесть долларов оставил… Конечно, я припустилась от этих ребят со всех ног. Но они меня догнали. Оказалось, они мне первую помощь оказать хотели. Не бывает же такого – чтобы человек через стекло прошёл и цел остался… Я вот думаю – как так получилось? Ангелы мне помогли тогда или черти? Я всё-таки, знаешь, склоняюсь к тому, что черти. У них там тоже, наверное, есть начальство, постарше и посолиднее, которое держит под контролем молодёжь и не разрешает ей зарываться. Чтобы раньше времени человека не угробить. А то молодым – им лишь бы развлекаться. Разве они думают о последствиях?

****

— Ну, что. Почитала я твои «Ирландские саги». Всё то же самое. Кухулин этот… тоже жук такой, я тебе скажу. Бабы из-за него готовы друг дружку в клочья порвать, одна пришла со слугами, другая – с волшебной силой, а он сидит себе на колеснице, развалился, довольный такой… Не ссорьтесь, говорит, девочки, я же вас обеих люблю! Господи! А сам-то кто есть! Маленький, плюгавый, чёрный. Чуть что не по нему – истерика, глаза на лбу, волосы дыбом… У меня, между прочим, всю жизнь только такие мужики и были.

****

— У нас, помню, в классе такой мальчик был… Серёжа Вишневский. Славный такой пацан. В четвёртом классе мне стихи написал. Он, вообще-то, сам Байрона любил, вот под него и старался…

— В четвёртом классе? Байрона?

— Ну, да. А когда ж его ещё читать? Только в четвёртом классе. Ну, вот. Написал, значит, мне стих. Я весь его уж, конечно, не помню, а начало и конец запомнила.

Моя рабыня молодая,

Знай, - наяву или во сне,

Ты будешь, пышно расцветая,

Всё время помнить обо мне.

Пусть эти мысли неустанно

До той поры в тебе живут,

Пока Творец (иль, может, дьявол)

Тебя случайно не возьмут.

Понимаешь – десять лет человеку было, а уже понимал, в чём смысл любви. Это чтобы женщина думала о нём, сокровище таком, с утра до вечера, а он, зараза такая, этим бы упивался, как султан… Очень я на него тогда разозлилась. Не за это, правда – этого я тогда ещё не понимала. И не за «рабыню» даже. А за «пышно расцветая». Я думала, что так он мне намекает, что я толстая. И, мол, буду ещё толстеть и дальше. Вот за это я уже разозлилась конкретно.

— И что сделала?

— Да ничего особенного. Портфелем избила и отпустила. По-моему, он был даже польщён…