2006/10/30 Моя подруга

2006/10/30 Моя подруга

В ночь на первое ноября мы приходим к моей подруге праздновать день её день рождения.

По пути к ней мы долго плутаем среди залепленных мокрым снегом новостроек и мусорных баков и ищем среди одинаковых, как кубики грязного рафинада, домов тот, который больше похож на её. Мимо нас то и дело проходят озабоченной походкой зеленоватые низкорослые прохожие с горшками и мётлами под мышками. У некоторых из них вылезают из-под пальто небольшие, плохо ухоженные хвосты. Собственно, это их ночь – тридцать первое октября. А мы тут, в общем, так случайно – просто так совпало. Случается, что кое-кто из них тихо увязывается за нами. Мы не пытаемся от них оторваться, зная по опыту предыдущих тридцать первых октябрей, что это бесполезно. Так и идём все вместе, тихой, выпачканной грязным осенним снегом компанией, пока не отыскиваем общими усилиями нужный дом.

Соблюдая традицию, мы звоним в двери квартиры. Мы знаем, что нам никто не откроет. Хотя мы чудом пришли ровно к тому часу, на который договаривались. Дверь смотрит на нас, подмигивая глазк?ми, и мы смотрим на неё, а потом рассаживаемся на лестнице и беседуем в темноте, понемножку подъедая принесённый с собою кремовый торт с клубникой и орешками. На лестнице холодно и хорошо; немножко пахнет крысой из углов, немножко – дымом от чьих-то сигарет; и в окно смотрит месяц, а сверху, на девятом этаже, кто-то слушает «Одинокого пастуха».

Иногда нас выручает сын моей подруги, вернувшийся со двора с сияющими боевым задором очками и синяком на правой скуле. Он долго возится с замком, попутно доедая остатки кремового торта с клубникой и орешками, и наконец впускает нас в сумрачную, пропахшую ванилью и котом прихожую.

— Обувь можно не снимать, - строго говорит он. Всё равно здесь полный фэньшуй. И тапочек нет.

Он поворачивает выключатель, вытирает нос рукавом и уходит на кухню готовить нам коктейль с лаймом и ещё какой-то гадостью. А мы, наступая на разложенные по полу коробки из-под обуви, тюбики из-под помады, разлохмаченные книги по духовному возрождению и оранжевые полосатые носки, пробираемся в главную и единственную комнату, рассаживаемся на полу и беседуем в темноте, облизывая пальцы из-под кремового торта с клубникой и орешками. Ближе к полуночи в комнате вспыхивает свет, и вваливается моя подруга. В зубах у неё – пакет с продуктами, с рук и подбородка капает кровь и грязь.

— Вы думаете – что? – выплёвывая пакет, говорит она с радостным и сконфуженным придыханием. – Я же сестру провожала – она уехала сегодня. Так что, вы думаете, сделали мои черти? Сестра дала мне сумку понести – типа, что ей тяжело. Я взяла, повесила на плечо, проводила сестру до метро, расцеловала, разобнимала, иду домой и думаю: ну, как же гармонично всё получилось. Сейчас приду домой, курицу в шафранном соусе сделаю спокойненько, без суеты… салат греческий, коктейли… И чувствую, что мне при этих мыслях как-то тяжело. Не морально тяжело – физически. На плечо давит, и вообще. И тут я понимаю, что так и не отдала сестре сумку. А там – и деньги, и билеты, и документы. Ну, я, натурально, начинаю орать дурным голосом посреди этой снежной тишины, потом бегу домой, звоню сестре на мобильный, ору ей: «Сумка!» А она мне: «Ты сама идиотка!» Короче, я лечу, сломя голову, на вокзал, по пути лечу, сломя голову, с эскалатора – сверху донизу, учтите, это не каждому удаётся. И победоносно врываюсь на платформу, вся в крови и в мыле, за три с половиной минуты до отхода поезда. Успела ведь, а? Кто бы ещё так мог – никто, это я вам точно говорю. И черти мои с ветерком на мне прокатились – словом, все получили, блин, удовольствие. А вы тут как – давно ждёте? Кстати, а кто из вас умеет готовить курицу в шафранном соусе? Лично я – нет, и лучше даже не пытаться, как вам кажется?

Через пару минут кто-то из нас готовит курицу, кто-то – миндальное печенье, кто-то толчёт картошку для колканнона, а моя подруга сидит на полу посреди кухни и рассказывает:

— Мы тогда в общаге жили, в одной комнате со Светкой. И к нам должны были прийти ребята из медицинского… соответственно, те, по которым мы тогда страдали. И мы решили их потрясти – как внешним обликом, таки и безумной хозяйственностью. Ну, что? Купили кур, разогрели духовку, облепили кур майонезом… тогда ведь не было ни черта, мы и кур-то этих едва достали… А! Ещё купили мороженого, оно у нас почему-то на вес продавалось. И когда покупали, продавец спрашивает: сколько вам? А у меня чего-то живот схватило в этот момент… я скрючилась и таким страдальческим голосом ему говорю: на сегодня хватит килограммчика… не больше. Он так удивился, но взвесил нам килограммчик. Такая бадья получилась – ого-го. Но это ладно. Разожгли мы духовку, запихали туда кур и стали волосы на бигуди накручивать. И про духовку забыли. И она раскалилась, как доменная печь.. вся так и гудела. И вот мы вспомнили, наконец, и полезли туда смотреть наших обмайонезенных кур. А чего смотреть? Они там обуглились, конечно, как черти… затвердели.. жуткое зрелище. Майонез весь свернулся, склеился, как смола… Ладно. Но у нас хватило ума вслед за курами забросить туда, в это жерло, ещё и пирог. Он там просто вспыхнул сразу, края стали чёрными, а середина внутрь провалилась и запузырилась, как лава. Короче, когда пришли наши ухажёры, то застали такую картину: квартира в дыму, кругом воняет горелой курицей, а их сильфиды носятся в рваных халатах и с бигудями в чёлках и пытаются разогнать полотенцами гарь. Да! Мы ж ещё потом поставили стул в торт, который они принесли… ножкой прямо в середину. Они с таким трудом этот торт достали. Но ничего, мы его съели, само собой. Хороший вечер получился. Лёшка как раз с того вечера в меня влюбился, между прочим.