2008/03/12 дети

2008/03/12 дети

Временные трудности

На Даниловском рынке старушка суёт всем в лицо пучки какой-то травы и кричит:

— Понюхайте! Вы только понюхайте! И СРАЗУ ВСЁ ПОЙМЁТЕ!

Её лицо сияет пророческим экстазом. Но народ, поумневший со времён Адамова прокола, благоразумно косится в сторону и обходит её стороной. Никто не хочет сразу всё понять.

— Слушай, - задушевно спрашивает у меня смуглый старик в женской шали, у которого я покупаю сомнительного вида груши, - кто на выборах-то побэдил, э?

— Э-э-э, Медведев, - говорю я, нюхая груши. – Кажется.

— Ну, да, ну, да, - кивает старик. – А знаэшь, был вэдь врэмя, когда я вообщэ нэ знал, какой я националност. Савасэм нэ знал, вот так.

— А разве, - осторожно спрашиваю я, вдыхая гниловатый грушевый аромат, - разве это хорошо – не знать, кто ты по национальности?

Он смотрит на меня огромными, как чёрный сливы, глазами с набрякшими нижними веками. А потом глубоко-глубоко вздыхает и признаётся:

— Мнэ – нравылос.

Вечером я захожу к Туське. Она сидит под лампой и, подпирая языком то одну, то другую щёку, рисует в альбоме длинную, довольно неприятную на вид колбасу. Под колбасой что-то шевелится и клубится, а сверху на колбасу навалены бесформенные ящики, бутылки, кривые дома с выбитыми стёклами и ещё какая-то гадость.

— Что это? – спрашиваю я у Туськи, слегка сомневаясь в душе, стоило ли вообще спрашивать.

— Это мусоровозный поезд, - хмуро поясняет она.

— Он мусор убирает?

— Наоборот. Он его привозит. Он, куда приедет, там сразу начинается всякий мусор на улицах, и грязь… И крысы огроменные, вот такие, с зубами и с бациллами на ногах. Щас нарисую, будет понятно. И ещё бомжи. А в домах начинаются трещины, и из канализации течёт, а слесарь не приходит, и крыша тоже протекает, и все бегают с вёдрами и ругаются. Только тут, на одном листе, всё это не уместится…

— А что это сбоку на поезде накалякано?

— Это я хотела написать, как поезд называется. Только у меня не получилось.

— А как он называется?

— ВРЕ-МЕН-НЫ-Е ТРУД-НОС-ТИ. Вот так.

— Туська, кто тебе сказал про временные трудности?

— Папа. Он сказал, что всякий мусор на улицах, крысы и бомжи – это всё вре-мен-ны-е труд-нос-ти. От них всё и получается. А откуда они сами получаются, он не сказал.

— Туська… Давай не будем рисовать крыс и бомжей. Давай нарисуем партизан. Вот здесь, в кустах. Чтобы они поставили мину и взорвали этот поезд к чертям собачьим. А?

Туська поднимает на меня глаза и хмурится.

— Мусор же разлетится – вон на сколько километров. Соображаешь?

— Соображаю, Тусь. Это ничего. Люди его потом уберут, этот мусор. Зато поезд этот проклятый будет обезврежен. И больше никогда никуда не приедет.

Туська суёт в рот карандаш и погружается в размышления.

— Думаешь, не приедет? – наконец спрашивает она. – Никогда-никогда?

И я не знаю, что ей на это сказать.