2008/01/27 Ария Бизе из оперы Хозе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2008/01/27 Ария Бизе из оперы Хозе

Всё-таки нехорошо, что Хозе зарезал Кармен. Это глупо и бесчеловечно. И главное, никому же от этого легче не стало, разве что Эскамильо. Но Эскамильо – чёрт с ним, он тореадор, ему так и надо, а вот этих двух жалко. Правда.

Правда, они очень разные – разбойник Хосе-Мария из новеллы Мериме и раздолбай Хозе из оперы Бизе. И мотивы для убийства Кармен у того и другого не совсем одинаковые. У Мериме Хосе полагает, что имеет на неё все права, он всё-таки её муж, её «ром», или как она его там называла? – и это, по его мнению, даёт ему право её судить. И она сама признаёт за ним это право и, несмотря ни на что, отказывается ему подчиниться. И тогда он её убивает. По его логике, у него просто нет другого выхода. Столкновение двух одинаково сильных личностей. Коса на камень. И всё в таком роде. А у Бизе этот бедняга Хозе после того, как она швырнула ему в морду розу, так и таскается за ней, как зачарованный принц или как телёнок на верёвке. Цыганская ведьма заколдовала его, и он ничего не может с этим поделать. И мучается от этого невероятно, и не в радость ему все их котрабандистские забавы, и одного он только желает – избавиться как-нибудь от этого наваждения. И когда она говорит ему, что больше его не любит, он плачет, как брошенный ребёнок. Как – ты меня не любишь? Какое ты имеешь право? Я-то тебя люблю! И когда она посылает его ко всем чертям, муки его становятся до такой степени невыносимыми, что он пыряет её ножом. Как будто хочет отрезать её от себя ножом, как больной орган. Чтобы исцелиться и жить дальше. Дурак. Как будто кому-нибудь удавалось таким образом исцелиться!

Правда, почему мы так убеждены, что если мы кого-то любим, то и этот кто-то должен непременно нас любить? Нет, в самом деле. Почему он(а) обязан(а) тебя любить? За что? За то, что ты его (её) любишь? А он(а)-то тут при чём? За то, что ты столько, блин, для него (неё) сделал? Так от этого ты сам в первую очередь получал радость, ты делал это прежде всего потому, что тебе самому так хотелось… Или ты вкладывал свою любовь в надежде на грядущие проценты? Почему человек, сказавший тебе – вчера любил, а сегодня не люблю, и ты мне больше не нужен – почему он непременно негодяй и предатель? Ну, надоел(а) ты ему (ей). Бывает же такое. Ты больше не интересен, ты стал в тягость. Была теплота, была нежность, но всё ушло. Почему – непонятно. Куда – неведомо. Но ушло. Не вернёшь. Не воскресишь. Ну, что поделать. Ну, бывает такое.

Так вот. Имей, чёрт побери, мужество и сострадание. ОСТАВЬ ЕГО (ЕЁ) В ПОКОЕ! Не лезь. Не липни. Не мешай ему (ей) уйти. И не вздумай качать права – у нас нет никаких прав в этой области, мы не имеем права требовать, чтобы нас любили. Любовь – дар, а не чья-то обязанность. Если любят – радуйся. Если не любят – смирись. Хочешь – иди, сражайся за любовь, но помни, что такие битвы никто никогда не выигрывал с помощью нытья, оскорблений и упрёков. И уж тем более – с помощью ножей и прочих радикальных средств. Их вообще очень редко кому удаётся выиграть. И «воскресить умершую любовь» тоже мало кому удаётся – в результате этой гальванизации вместо любви получается Франкенштейн. Тебе это надо? Ах, ты хочешь, чтобы «всё было, как в самом начале», хочешь опять войти в ту тёплую речку с карасиками, в которой купался в младенчестве? Хочешь «выяснить отношения до конца», предварительно замучив и себя, и его (её) до смерти? Хочешь понять, как же он (она) смеет… нет, КАК ЖЕ ОН СМЕЕТ быть счастливым с кем-то другим, спать, есть и кушать бутерброды, пока ты изволишь лезть на стенку в одиночестве и посыпать себя пеплом от сожжённой электронной переписки? Но ты же любишь его (её). Разве ты не хочешь, чтобы ему (ей) было хорошо? Всегда. В любой момент. Даже в тот, когда ты от своей вселенской тоски долезаешь по стене, как Маса, «до верхней розотьки» и попытаешься там сделать себе харакири. Если ты его (её) любишь, ты должен признать его (её) право не любить тебя в ответ. Признать - и ОСТАВИТЬ ЧЕЛОВЕКА В ПОКОЕ! И при этом не лелеять в душе тайной надежды, что вот-вот раскроется дверь, и он (она) вползёт на покаянных четвереньках к тебе в комнату. Не вползёт. Это бессмысленно. Это не нужно вам обоим. Уймись наконец. Даже в мыслях – оставь человека в покое.

Третий час я повторяла это сложное заклинание, лёжа в ванной и доверху укрывшись грубо нарезанной сырой картошкой. Считается, что она уничтожает следы Горестных Рыданий с морды – чистый предрассудок, кстати говоря… Скрипнула дверь, и в ванную зашёл Хозе с лицом, как у Пласидо Доминго, и с бутылкой водки «Пять андалузских озёр». Он сел на краешек ванны, из деликатности глядя в сторону, и стал зубами вытаскивать пробку из бутылки.

— Ну, чего? – хриплым насморочным голосом спросила я из-под картошки. – Зарезал, поди-кося, ирод? – И стала вглядываться в его жилетку, пытаясь обнаружить на ней следы бутафорской крови.

— Кого – её? – грустно усмехнулся Хозе, глотнул из бутылки, закашлялся и закусил сырой картошкой. – Эту-то? Ага, щас. Её, пожалуй, зарежешь. Она сама кого хочешь…

— Не зарезал! – обрадовалась я – Это ты правильно, это ты молодец. Пускай идёт, к кому хочет.

— Пускай, - согласился Хозе, горестно мотая кудрявой бычьей башкой.

— А водку ты лучше не пей, - воодушевилась я. - Это тоже, знаешь ли, не выход. Сопьёшься, разбойничать не сможешь… Будешь у нас в читальном зале сидеть, Мериме листать трясущимися руками.. Тебе это надо? Вон, вылей лучше в раковину.

— Ну, ты и зануда, - вздохнул Хозе.