18 декабрь 2008 г. Про Юльку, про Подругу и пралюбофь

18 декабрь 2008 г. Про Юльку, про Подругу и пралюбофь

У телевизора.

ЮЛЬКА.А что – эта девочка сейчас заплачет, да?

МАМА. Это не девочка, а принцесса… Да. Похоже, что сейчас заплачет.

ЮЛЬКА. Большая девочка – и заплачет?

МАМА. Большие девочки тоже плачут. Видишь – она любит вот этого дядю. Но когда она его поцелует, он превратится в медведя. Тут ведь кто хочешь заплачет, правда?

ЮЛЬКА (изумлённо). Почему?

МАМА. Ну… чего ж хорошего? Представь себе: ты кого-то любишь, а он вдруг – раз! – и превращается в медведя.

ЮЛЬКА (восторженно). Вот здорово!

МАМА. По-твоему, это здорово?

ЮЛЬКА. (задумывается). Ну... Нет. Лучше - знаешь? Лучше в козлика!

МАМА (тоже задумывается). По-твоему, это лучше?

ЮЛЬКА (радостно). Мамочка, ну, конечно!

__

Читают «Денискины рассказы».

МАМА. Юль, давай подумаем вместе, как Дениска, и скажем, что мы больше всего любим…Ты вот - что больше всего любишь?

ЮЛЬКА (с раздумчивым кокетством). Так.

МАМА. Чего «так-то»? Я спрашиваю: что ты больше всего любишь, а ты – «так»…

ЮЛЬКА (возводит глаза к потолку). Так. (Пауза). Есть тут один.

МАМА (настораживается). Есть, значит, да? И кто же это, если не секрет?

ЮЛЬКА. Секрет!

МАМА (делает вид, что смирилась). Ну и ладно, пусть секрет. Не хочешь – не говори. Скажи тогда, что ты не любишь. Это-то ты можешь сказать?

ЮЛЬКА (мрачнеет и надувает щёки). Не могу!

МАМА. Почему?

ЮЛЬКА. Потому что он дурак!

МАМА. Господи… Да кто дурак-то?

ЮЛЬКА. Ну, мам.. Я же тебе сказала: секрет! А ты всё спрашиваешь и спрашиваешь…

МАМА (догадавшись наконец, что речь об одном и том же лице). А.. да-да. Конечно. Извини.

_

Рассматриваем книжку, купленную на японской выставке. Юлька показывает мне иероглифы.

— Смотри, какие снежинки…

— Это не снежинки, Юль. Это…

— Снежинки! Ты что, сама не видишь? Вот – горка. А вот – снежинки. Только это не наши снежинки. Наши – так, так и так - лучики. А тут – так и так… (Задумывается). Правда, у них красив?й снежинки, чем у нас?

____

Утром я проснулась от скрежета лопаты за окном. На лестничной площадке сидел сосед-буддист, пил пиво и пел:

Ой, невроз, невро-оз,

Не неврозь меня,

Эх – не неврозь меня..

Дальше шли красивые, но непечатные рифмы. Увидев меня, сосед смутился, поперхнулся пивом и с опасливой улыбкой осведомился:

— Ты.. того… без собачки?

— Что, Лакшми опять выгнала, да? – посочувствовала я.

— Сказала, что я козёл, - виновато подтвердил сосед. – А я ей говорю: лучше уж сейчас козёл, чем потом козёл… А она мне говорит, прикинь: ты как был козёл, так всегда и будешь. В любой реинкарнации. А я ей говорю: лучше уж козёл, чем… ну, ты понимаешь. Ведь скажи же – уж лучше козёл, да? Ну, вот – ты понимаешь! А она…

— И она поймёт. Со временем, - утешила его я и пошла на работу.

На улице было светло и морозно. С неба сыпались иероглифы, сверкая и складываясь в непонятные мне слова. Я шла сквозь них и жалела, что не понимаю по-японски. Зазвонил телефон, я кое-как раскрыла его окоченевшими пальцами, прижала к уху и стала слушать, как Подруга читает хайку:

Звонит из Хьюстона, блин,

Там – день, а у нас-то – час ночи!

Я пошла, разогрела блин…

Я представила себе, как Подруга сидит в ночи у скайпа, завернувшись в кофту из козьей шерсти, ест блин и смотрит на него. А он сидит на другой стороны планеты, завернувшись в верблюжье одеяло, ест гамбургер и смотрит на неё. У обоих на плече по коту: у него – Рыжий Саймон, у неё – Чёрный Вася. Вася не понимает по-английски и нервничает. Саймон не понимает по-русски и ему всё равно. День сливается и перепутывается с ночью, и над Хьюстоном кружатся белые русские иероглифы, складываясь в не такие уж и непонятные, между прочим, слова…. А на ветке за окном сидят две вороны, муж и жена, и она привычно бранит его за что-то хриплым нежным голосом, а он улыбается краем клюва и топорщит перья.