Совесть немецкой нации

Совесть немецкой нации

В один и тот же день — в разные годы, разумеется, — рождаются герои и злодеи. Так, 21 декабря родился величайший тиран современности Иосиф Сталин и совесть немецкой нации писатель Генрих Бёлль, при чем Бёлль появился на свет в 1917 году, — еще одно сближение с историей России.

Будущий лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль родился в Кёльне, в семье столяра. Родители воспитали в нем простоту, скромность и ненависть к нацизму. В 1939 году студент-филолог Кёльнского университета был мобилизован в вермахт и, хотел он этого или нет, — ему пришлось повоевать, сначала во Франции, потом в Польше и России. Бёлль испытал на себе все ужасы войны. Был трижды ранен, его мать погибла во время бомбежки. Попал в американский плен и в 1945-м вернулся в Кёльн (а если бы попал в русский, то маяться было бы ему и маяться в заснеженной Сибири). После войны Бёлль поступил снова в Кёльнский университет на факультет германистики. Закончил его. Пережил голод, и холод, и разруху послевоенной Германии, тяжелое восстановление экономики. Увиденное и пережитое бурлило в душе и требовало выхода, — и Бёлль стал писателем. Все очень просто и логично.

Одним из первых заметных произведений Бёлля стал антивоенный рассказ «Поезд пришел вовремя» (1949). Затем вышли в свет романы «Где ты был, Адам?» (1951), «Дом без хозяина» (1954), «Биллиард в половине десятого» (1959), сборник рассказов «Хлеб ранних лет» (1955), — все эти творения писателя принесли ему мировую известность. А еще были написаны романы «Глазами клоуна» (1963), «Групповой портрет с дамой» (1971). Неудивительно, что Генриху Бёллю присудили в 1972 году Нобелевскую премию по литературе.

Ранние произведения писателя посвящены теме войны и ее последствий, позднее он средствами литературы выступал против сытости и вялости тех, кто заглушал голос совести, хотел забвения. Бёлль был прекрасным беллетристом, пристальное внимание обращал на подробности и детали, на психологические и бытовые приметы эпохи. И еще ему была свойственна некая дерзость замысла, он часто поражал своими нестандартными писательскими ходами. При этом Бёлль не претендовал на особую философскую глубину и, несмотря на чрезвычайную начитанность, никогда не кичился своими знаниями и мыслями. Напротив, как отмечал критик Дмитрий Затонский, старался выглядеть ровней обыкновенному читателю и не выказывать ему никакого превосходства. И это не было игрой или притворством: Бёлль и правда был простым человеком. Только видел дальше, чувствовал тоньше и умел отразить в своих книгах неожиданные повороты и изломы примелькавшейся обыденной жизни.

Примечательно, что он не рисовал портретов фашистских главарей и идолов, его больше интересовали нелюди иного рода, — менее одиозные, но более актуальные и трудно истребимые. Или скажем иначе: люди с нацистским сознанием, склонным к насилию. Войну Генрих Бёлль классифицировал как занятие нелюдей. В речи, произнесенной в 1957 году по поводу «Дня поминовения героев», он сказал: «Были ли героями те, все те, кто вопил, молился и проклинал в окопах, госпиталях, на лестничных клетках, в погребах, на грузовиках, в повозках, в железнодорожных вагонах?.. Геройская смерть, которую им с такой щедростью приписывают, не более как разменная монета политики, а значит, фальшивые деньги».

Легко вспомнить военные романы советских писателей, где на первый план выпячены геройство и подвиги, и все во имя и за, — во имя Родины, и за Сталина…

Генрих Бёлль рисовал войну совсем другими красками. По поводу одной из своих героинь, Лени, писатель сказал: «Ее нельзя назвать героической или негероической — она такая, какая есть».

В этой фразе ключ ко всему творчеству Генриха Бёлля.

Было ли ему легко работать? А кому бывает легко? Своим русским друзьям, германистам, Раисе Орловой и Льву Копелеву 53-летний Бёлль писал в письме от 12 мая 1970, года вспоминая свои встречи в Москве: «…Смогу ли при следующем посещении пить коньяк, — сомнительно… Моя болезнь, так же как болезнь Аннемари (жена Бёлля. — Ю.Б.), — это, по-моему, просто полное истощение, опустошенность: уже время до 1933 года было невеселым из-за экономической нужды, с 33 до 45-го менее всего веселым, и мы совершенно истощенными, опустошенными, уже с детьми и в напряженной работе, попали в послевоенное говно, которое до 1954–1955 годов тоже не доставляло радости, и все это время работа, работа, работа. Теперь, приводя в порядок архивы, списки и записи, я походя установил, что наши общие „Oeuvres“ (сочинения. — Ю.Б.), включая переводы и мои неопубликованные романы, рассказы, радиопьесы и т. д., статистически достигают примерно 12 тысяч страниц на машинке, не считая, разумеется, писем. А к тому же еще и все путешествия — в большинстве случаев — с детьми — поездами, автомобилем, кораблями, — в общем сумасшествие, „производственные достижения“. Наши болезни, видимо, в том и заключаются, что мы просто не можем избавиться от этого ритма „активистов производства“…»

И любопытная приписка в конце письма: «P.S. Аннемари внизу занята на кухне. Я сижу на втором этаже и гляжу на коров в нашем саду и на цветущие фруктовые деревья. Коровы эти, так сказать, — „коровы на пансионе“. Они в течение полугода пасутся на нашей земле и я, как капиталист, получаю по 50 марок за их пансион, потому что они едят мою траву. Они едят и наши яблоки, когда те падают. Аннемари работает также в огороде и перезванивается с сыновьями, а меня переполняет Lebensangst (страх перед жизнью. — Ю.Б.), потому что расходы на жизнь все растут и растут, и хотя я знаю, что я вроде умен, но знаю, что умен недостаточно.

Благослови вас Бог.

Генрих.»

Первый раз Генрих Бёлль приехал в Москву в 1962 году, затем последовали другие визиты, в СССР у него было много друзей, что не мешало ему резко высказываться о режиме в стране. О внешней политике Советского Союза и тогдашней советской жизни Бёлль высказывался, не стесняясь в выражениях, особенно когда дело касалось положения с инакомыслящими писателями. Генрих Бёлль протестовал против суда над Синявским и Даниэлем, против преследования Виктора Некрасова, Владимова и Войновича. Спустя годы были опубликованы секретные письма, которые шли из Союза писателей СССР в ЦК партии и соответствующие органы, а оттуда рекомендации: «…всем советским организациям целесообразно в отношениях с Бёллем проявлять в данное время (документ датирован 1975 годом. — Ю.Б.) подчеркнутую холодность, критически высказываться о его недружественном поведении, указывать, что единственный правильный для него путь состоит в отказе от сотрудничества с антисоветчиками, которое бросает тень на имя писателя-гуманиста и ведет его в идейно-творческий тупик».

В СССР Генриха Бёлля сначала широко печатали (в театре имени Моссовета с успехом шла его пьеса «Глазами клоуна»), а потом перестали из-за его «плохого поведения». Особенно не понравилось властям отношение Бёлля к Александру Солженицыну, которого планомерно травили в стране (название некоторых публикаций: «Презрение и гнев», «Докатился до края», «Отпор литературному власовцу», «По какой России плачет Солженицын» и т. д.). Солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» был для советской власти страшнее любого зверя.

В немецкой газете «Ди цайт» от 11 января 1974 года Генрих Бёлль писал о будущем ходе событий: «Итак, теперь все повторится заново: клевета, поношения, оскорбления, война нервов против Солженицына. В широко распространяющихся газетах и журналах будут печататься обычные в таких случаях статьи. И снова нас (западных писателей — Ю.Б.) будут обвинять в том, что мы являемся сторонниками холодной войны. Коллеги Солженицына отмежуются от него и примут участие в травле.

Я спрашиваю себя, но также секретарей и членов Союза советских писателей: неужели все это будет вечно продолжаться? Неужели это не прекратится до тех пор, пока Солженицына с его семьей не выбросят или не заставят уехать за границу? Писателя, в своей стране поставленного вне общества и полностью беззащитного?..»

И что предложил Генрих Бёлль?

«Я хорошо понимаю, насколько безумно звучит мое предложение опубликовать Солженицына в Советском Союзе. Но иногда бывает, что самое безумное предложение представляет собой единственный реалистический выход. Такая большая страна, как Советский Союз, которая, по-видимому, действительно заинтересована в разрядке международной напряженности, не может позволить себе в течение длительного времени сохранять эту внутреннюю напряженность, проистекающую из наличия прошлого, но все еще не изжитого ужаса, который воссоздает Солженицын в своей книге…»

Дальнейшее известно. Обнародование статьи Солженицына «Жить не по лжи!» и в тот же день, 12 февраля 1974 года, арест писателя. А 13 февраля Солженицын был выслан за пределы СССР. В Германии, у трапа самолета Александра Солженицына встречал Генрих Бёлль. В связи с этим появилась разухабистая частушка о неожиданной встрече:

Самолет в Москве взлетает,

Солженицын в нем сидит.

«Вот-те нате, хрен

в томате», —

Бёлль, встречая, говорит.

Чисто народное восприятие событий, конечно, Генрих Бёлль обратился к Солженицыну со словом «герр», но оно легко по-русски переиначивается в простые обращения — сами, знаете, какие, — ну, а «хрен» самое безобидное. Главное, конечно, другое: немецкий писатель приютил русского писателя в своем доме, во Франкфурте-на-Майне. А уже потом изгнанник из России перебрался в Цюрих.

Генрих Бёлль и Солженицын часто вели споры между собой, и в частности о том, что будет делать Германия в случае внезапной агрессии СССР. Бёлль, как немецкий гуманист, считал, что Западу нужно будет немедленно капитулировать: иначе русские танки, пройдя по узким улочкам европейских городов, разрушат исторический облик Европы. На что Солженицын ехидно спросил:

— А что вы будете делать при советской оккупации?

— Как что? — ответил шутливо Бёлль. — Пить пиво и обсуждать философские проблемы.

— Первое, что вы увидите наутро после прихода советской власти, — сурово ответил Александр Исаевич, — это табличка на дверях баров: «Пива нет».

Солженицын знал, что говорил. Ну, а все западные интеллектуалы, в том числе и Бёлль, сохранили некую наивность в отношениях действий Советского Союза, им ГУЛАГ и не снился…

У Генриха Бёлля были свои проблемы, и ему все время приходилось на них реагировать, а власти Германии, в свою очередь, реагировали на действия и высказывания писателя. Так, Генрих Бёлль осудил практику реакционной газеты «Бильд», принадлежащей издательскому концерну Шпрингера, а в ответ тут же получил порцию злостной критики. Шпрингеровская пресса объявила Бёлля «человеком, симпатизирующим террористам». Всё дело в том, что в те годы Германию терроризировала группа Баадер-Майнхоф, и полиция вела за ними охоту. Так вот, в это время Бёлль высказался за то, что даже на Андреаса Баадера и Ульрику Майнхоф необходимо посмотреть как на людей, а не как на «исчадие ада», и постараться понять мотивы их поведения, что привело их к терроризму. «Террористы, уголовники, иностранцы, беженцы — это все люди, равно и коммунисты, даже капиталисты», — говорил писатель. И это вызвало в стране гнев негодования.

Еще одна волна критики накрыла Генриха Бёлля, когда он стал важной фигурой в антивоенном движении, борясь за сохранение мира и за разоружение. Писатель был в рядах демонстрантов, блокировавших военную базу США в Мутлангене, где размещались американские ракеты «Першинги-2».

Так что Генрих Бёлль не был писателем-затворником и не сидел в своей башне из слоновой кости, он находился с народом, и не случайно его считали «совестью немецкой нации». Он был ярым антифашистом. И как моралист противопоставлял лжеморали, поверхностности и бездушию ответственность, любовь и сострадание. У него было обостренное чувство справедливости, ненависть к войне и искреннее желание помочь ближнему человеку, поддержать простых людей. Получавший большие гонорары, Бёлль оказывал и материальную поддержку начинающим немецким писателям.

В одном из интервью Генрих Бёлль изложил свое кредо: долг писателей и интеллектуалов вмешиваться повсюду, где царит беззаконие, где попирают права человека, зажимают правду…

Так и хочется поставить вопрос: а что делать писателю в условиях несвободы? В речи на открытии городского театра в Вуппертале в 1966 году Бёлль сказал: «Искусству не нужна свобода, искусство само есть свобода». И в той же речи: «Человеку, имеющему дело с искусством, государство не нужно. Ему нужна провинциальная администрация, которую он, как и другие, содержит, платя налоги».

Другими словами, Генрих Бёлль был категорически против ангажированности деятелей культуры.

Последнее интервью Генрих Бёлль дал 11 июня 1985 года, и оно было опубликовано в «Ди цайт» 26 июля уже после смерти писателя и стало своего рода его политическим завещанием, в нем Генрих Бёлль сказал, что ни в коем случае нельзя опираться ни тоталитарную систему, ни на сильную личность — «мы должны полагаться на парламент и на парламент воздействовать».

«Мы живем в расточительном обществе, расточительном во всех смыслах, и расточительство выдаем за развитие. Я думаю, многие политики в нынешнем правительстве, да и в любом правительстве, понимают это. Но у них нет мужества экономить наверху…»

В этом последнем интервью Генрих Бёлль выразил сожаление, что «все больше вымирают свободные профессии», что людей свободных профессий вытесняют «мульти», крупные корпорации, фирмы, объединения, которые все делают быстрее, рациональнее и дешевле.

«Каждый день умирает частица свободы, как отнимается каждый день у земли кусок для дорог и так далее», — печально констатировал Генрих Бёлль. «Индустриализация, концентрация — вот в чем великая опасность».

«В моей профессии — она ведь тоже свободная — большая часть моих коллег каждый день теряет свободу, в том числе и свободу экономическую. Мы ведь всегда замечаем только звезды первой величины, которые производят свои бестселлеры. А они не составляют и двух процентов писателей, остальные работают не меньше, чем „звезды“, порой даже больше. Я ли пишу роман, который, быть может, будет хорошо продаваться, или мой коллега — работает-то он над ним так же, как я, — понимаете, это какое-то безумие, звездомания во всех областям. И здесь тоже разрушается свобода, а вся суета вокруг киноактеров — сплошное сумасшествие, бессмыслица…

Во всех свободных профессиях, в том числе у писателей, художников, только единицы взмывают высь: кинорежиссеры, кое-кто из писателей, кое-какие художники — человек десять, может быть, двадцать, — остальные прозябают. Этим стоит бы заинтересоваться политикам, которые по меньшей мере десять раз на дню говорят о свободе».

Так говорил Герних Бёлль за месяц до своего ухода. Он умер 16 июля 1985 года, в возрасте 67 лет. Похоронен в небольшом селении Мертен, расположенном между Бонном и Кёльном. На могилу поставлен простой деревянный крест, на нем написано: «Генрих Бёлль, 1917–1985».

Его последний роман «Женщины перед речным пейзажем» остался недописанным. Но и то, что написано Генрихом Бёллем и увиденное им «глазами клоуна», вполне достаточно для мировой славы.