В районах немецкой оккупации

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

В районах немецкой оккупации

Участвовало ли местное население в истреблении евреев?

Немецкая оккупация в Советском Союзе с первых же дней всюду ознаменовалась жестокими мероприятиями по отношению к евреям. В планы гитлеровцев входило создать впечатление, что не немцы, а само местное население начало истреблять евреев. Этот план требовал, если не повального истребления евреев в первые же дни оккупации, то, по крайней мере, немедленного пробуждения «народной стихии» в форме анти-еврейских погромов. В советской печати — и нееврейской, и еврейской, и того периода, и более поздней — сведений об этих событиях почти нет. Больше писала об этом немецкая печать, но ее сообщения не внушают доверия, так как они явно продиктованы стремлением показать, что ненависть к евреям у населения оккупированных областей носила всеобщий и стихийный характер. Напротив, часто заслуживают доверия немецкие доклады с мест, не предназначавшиеся для опубликования и написанные часто с характерным для немецкого чиновничества вниманием к деталям. Сейчас исследователю доступно уже немало таких документов.

В докладе от 15-го октября 1941 года, представленном Гиммлеру бригадным командиром СС Шталекером о деятельности «Einsatz Gruppe А» (оперировавшей в Прибалтике, Белоруссии и прилегавших районах РСФСР) мы читаем («Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal, Nuremberg. 14 November 1945 — l October 1946», Published by the International Military Tribunal, Nuremberg, 1949, vol. XXXVII, p. 672.):

«Хотя это и встретило значительные трудности, уже в первые часы после вступления [германских войск] удалось направить местные антисемитские силы на устройство погромов против евреев. Верная приказам, полиция безопасности готова была разрешить еврейский вопрос всеми мерами и со всей решительностью. Но желательно было, чтобы по крайней мере в первое время на нее не ложилась ответственность за применение необычайно суровых мероприятий, которые и в немецких кругах должны были вызвать изумление. Нужно было показать, что само местное население, по собственной инициативе, приняло первые меры, что это была естественная реакция на многолетний гнет со стороны евреев и на пережитый террор со стороны коммунистов».

Это была основная директива. Осуществление ее, однако, натолкнулось на трудности. Цитированный только что доклад останавливается подробно на проведении этой акции в Прибалтике (Ibidem, 682–683. — Что названный в тексте «партизанский отряд» Климатиса был не только орудием, но в значительной мере и творением немцев, отчетливо выясняется из этого же доклада:

«Из надежных элементов недисциплинированных партизанских отрядов был образован дееспособный вспомогательный отряд, насчитывавший первоначально 300 человек, руководство которым было поручено литовскому журналисту Климатису. Отряд этот… был пущен в дело не только в Ковне, но и в ряде других мест в Литве и осуществлял поставленные ему задачи, особенно по подготовке и проведению больших ликвидационных операций под постоянным надзором ЕК [Einzatz Kommando] и без существенных с его стороны возражений. — Прочие партизанские группы были беспрепятственно распущены». Ibidem, pp. 677–678.).

«Считаясь с тем, что население балтийских государств чрезвычайно настрадалось под господством большевиков и еврейства за время инкорпорации этих государств в СССР, следовало ожидать, что после освобождения от этого чужеземного господства местное население само обезвредит противников, оставшихся в стране после отступления Красной Армии. Задача полиции безопасности должна была состоять в том, чтобы привести в движение эти стремления к самоочищению и направить их в правильное русло, чтобы поставленная цель самоочищения была достигнута возможно скорее. Не менее важно было установить на будущее время в качестве бесспорного и доказуемого факта, что освобожденное население по собственной инициативе прибегло к самым суровым мерам против большевиков и евреев, без того чтобы можно было обнаружить наличность указаний со стороны немецких органов.

В Литве это удалось прежде всего в Ковне с помощью партизан. К нашему изумлению, вызвать там еврейский погром более значительных размеров сначала оказалось не простой задачей. Вождю упомянутого выше партизанского отряда Климатису, который в первую очередь был привлечен к этому делу, удалось, руководясь указаниями, которые он получил от небольшого авангардного отряда в Ковне, организовать погром, без того, чтобы вовне можно было обнаружить наличность каких-либо распоряжений или указаний с немецкой стороны. Во время погрома в ночь с 25-го на 26-ое июня было устранено 1500 евреев, подожжено или иным способом разрушено несколько синагог и сожжен еврейский квартал, в котором насчитывалось около 60 домов. В последующие дни таким же способом было обезврежено еще 2300 евреев. В других частях страны проводились, по ковенскому образцу, аналогичные операции, хотя и меньшего масштаба, и они распространялись здесь и на оставшихся на местах коммунистов.

Так как военные органы были поставлены обо всем этом в известность и вполне отдавали себе отчет в значении этой акции, она протекала без трений. При этом с самого начала считалось само собой понятным, что только в первые дни после оккупации возможна организация погромов. После разоружения партизан эта самоочистительная акция автоматически прекратилась.

Значительно труднее было вызвать аналогичные самоочистительные операции и погромы в Латвии. В основном это объясняется тем, что весь национальный руководящий слой, особенно в Риге, был уничтожен или вывезен большевиками. Правда, и в Риге, путем соответственного воздействия на латышскую вспомогательную полицию, удалось вызвать еврейский погром, во время которого все синагоги были разрушены и около 400 евреев убито. Так как в Риге очень скоро наступило общее успокоение, дальнейшие погромы стали невозможны.

Как в Ковне, так и в Риге, поскольку это было возможно, были сделаны кинематографические и фотографические снимки, устанавливающие, что первые стихийные погромы евреев и коммунистов были проведены литовцами и латышами.

В Эстонии, при относительно незначительном числе евреев в стране, не было возможности вызвать погромы…»

Из этого сообщения наглядно вырисовывается, что и в Литве, и в Латвии нашлись активные местные группы, энергично поддерживавшие немцев в их политике истребления евреев, но что местное население в массе своей не оправдало в этом отношении надежд, возлагавшихся на него гитлеровцами. (Ежедневные секретные донесения о деятельности ЕК неоднократно отмечали в летние месяцы 1941 года, что среди латвийцев «активный антисемитизм» находил меньший отклик, чем среди литовцев. См., напр., донесение ЕК «А» от 1-го августа 1941 года (в архиве А. Д. Далина).).

В собрании немецких документов в ИВО сохранилась переписка немецких властей по поводу найденной в январе 1942 года нелегальной литовской листовки, протестующей против использования отрядов литовской вспомогательной полиции для истребления евреев и при том не только в Литве, но и в Латвии, на Украине и пр. (в документах имеется лишь немецкий перевод листовки) (Архив ИБО, Осс E 3bа-22.). Вся листовка проникнута националистическим духом, исходит из кругов, по-видимому, не свободных от влияния антисемитской заразы, и автор ее, может быть, и сам не вполне отдает себе отчет в том, протестует ли он против истребления евреев или лишь против того, что это делается руками литовцев («Muessen wir Europas Henker sein?» (на нем. — «должны ли мы быть палачами Европы?»; ldn-knigi) ).

Но появление этой нелегальной листовки — яркий показатель, что даже и в реакционно-националистических литовских кругах политика истребления евреев вызвала брожение.

Еще отчетливее неудача немцев привлечь широкие симпатии местного населения к делу истребления евреев выступает в немецких сообщениях из Белоруссии. Сводный секретный немецкий отчет о деятельности полиции безопасности в СССР за октябрь 1941 года сообщает о Белоруссии («Nazi Conspiracy and Agression», Office of U S. Chief of Counsel for Prosecution of Axis Criminality, Washington, 1946, vol. VIII, p. 101. В секретном донесении из Смоленска (намечавшегося немцами в качестве центра в Белоруссии) ЕК «В» 5-го августа 1941 г. сообщало: «Вызвать погромы против евреев было до сих пор почти невозможно вследствие пассивности и политической тупости белоруссов» (из архива А. Д. Далина).):

«Необходимо отметить, что местное население, когда оно предоставлено самому себе, воздерживается от какой-либо акции против евреев. Правда, от населения поступают коллективные заявления о терроре со стороны евреев при советском режиме или оно жалуется на новые проделки евреев, но в нем нет готовности принять какое-либо участие в погромах».

Что следует понимать под «коллективными заявлениями о терроре со стороны евреев», из документа не вполне ясно. По-видимому, речь здесь идет о заявлениях, которые делались немецким властям от имени местного населения местными коллаборантами. Но среди доступных нам многочисленных документов о немецкой оккупации такого рода заявлений нам обнаружить не удалось. Это говорит за то, что они были редки и вообще большой роли не играли. И поразительно, что даже из той среды, из которой исходили такого рода заявления, немцам, по-видимому, не удавалось добиться сколько-нибудь авторитетных выражений прямой солидарности с политикой истребления евреев.

Позже — в августе 1942 года — положение в Белоруссии было следующим образом охарактеризовано в докладе «доверенного лица» немцев («белорусса из Латвии, впервые приехавшего на бывшую советскую территорию») (Архив ИВО, Осс E За-14. — Доклад этого «доверенного лица» переслан 22-го августа 1942 года в Reichskommissariat fuer das Ostland начальником генерального штаба при Wehrmachtsbefehlshaber Ostland майором Довен.):

«Для белоруссов не существует еврейского вопроса. Это для них чисто немецкое дело, не касающееся белоруссов. И здесь сказалось советское воспитание, не знающее различий между расами. Евреям все сочувствуют и их жалеют, а на немцев смотрят, как на варваров и палачей евреев (Judenhenker): еврей, мол, такой же человек, как и белорусс».

Возможно, что эта оценка положения была настолько окрашена в субъективный цвет, в соответствии с настроениями самого «доверенного лица», и что в действительности «сочувствие» евреям не носило такого широкого характера. Но сообщение это во всяком случае свидетельствует, что политика истребления евреев не встречала поддержки в широких слоях населения Белоруссии.

На Украине положение было значительно хуже. Антисемитов здесь и раньше было гораздо больше, а прибытие вместе с немцами значительного числа сторонников украинских крайних националистических групп, традиционно антисемитских, очень усилило, особенно в крупных украинских центрах, активность и местных антисемитов. Но даже и на Украине осуществить задачу истребления евреев главным образом силами местного населения немцам не удалось. Цитированный выше отчет о деятельности немецкой полиции безопасности за октябрь 1941 года ограничивается указанием, что «ожесточение украинского населения против евреев чрезвычайно велико, так как их считают ответственными за взрывы в Киеве. На них смотрят также, как на осведомителей и агентов НКВД, организовавшего террор против украинского народа».

Но непосредственно вслед за этим отчет переходит к рассказу об истреблении евреев силами немецкой полиции безопасности в Киеве, Житомире и Херсоне, нигде при этом не упоминая об участии в этом деле украинцев («Nazi Conspiracy and Agression», vol. VIII, p. 103.). В другом документе — в докладе д-ра Ганса Иоахима Кауша, участника трехнедельной «информационной поездки» по Украине и Крыму, организованной министерством Розенберга в июне 1943 года, — мы читаем (Архив ИБО, Осс Е4–11.):

«Украинцы довольно равнодушно наблюдали истребление евреев. При последних операциях по истреблению евреев прошлой зимой несколько деревень оказали сопротивление».

Это указание на сопротивление истреблению евреев, оказанное «несколькими деревнями», очень лаконично — и во всех доступных нам материалах оно остается совершенно изолированным, — но немыслимо допустить, что немецкий автор, облеченный доверием властей, его просто выдумал. Может быть, здесь речь идет о сопротивлении еврейских деревень? Но это как-то плохо вяжется с текстом. Что за всем этим стоит, выяснить пока невозможно.

Что было все же немало случаев, особенно в первый год — до того, как отношения между немцами и крайними украинскими националистами резко ухудшились, — когда украинцы прямо помогали немцам в деле истребления евреев, не вызывает сомнений. Активны были при этом, по-видимому, сравнительно немногочисленные группы, формировавшиеся главным образом из среды галичан, к которым, однако, всюду присоединялись и местные антисемиты, до прихода немцев таившие свой антисемитизм.

В других местах — в Белоруссии и в РСФСР — значительную роль в активизации местного антисемитизма также играли привозимые немцами русские гитлеровцы и полу-гитлеровцы. При их содействии на местах создавалась русская полиция — и в Белоруссии обычно не белорусская, а русская, — принимавшая иногда очень активное участие в истреблении евреев. В виде примера стоит упомянуть о сохранившемся в документах большого Нюренбергского процесса официальном немецком отчете о том, как русская полиция в Борисове с жестокостью, которой могли бы позавидовать самые заправские гитлеровцы, уничтожила в течение двух дней (20 и 21 октября 1941 года) 6500 евреев («Nazi Conspiracy and Agression», vol. V pp. 772–776.). При этом автор отчета отмечает, что истребление евреев отнюдь не встретило сочувствия местного населения, даже и той части его, которая заражена была антисемитизмом (Ibidem, p. 774.).:

«…Глаза последних [не-евреев] выражали либо полную апатию, либо ужас, так как сцены, разыгрывавшиеся на улицах, были страшны. Не-евреи, может быть, еще накануне истребления евреев считали, что евреи заслужили свою судьбу; но на следующий день их ощущение было: «Кто это приказал такую вещь? Как это возможно было убить 6500 евреев всех сразу? Сейчас убивают евреев, а когда придет наш черед? Что сделали эти бедные евреи? Они ведь только работали. Действительно виновные, конечно, находятся вне опасности»…»

Дальше этих очень сдержанных выражений недовольства дело, по-видимому, в Борисове не дошло. Но и в других местах положение едва ли было многим лучше, как читатель в этом убедится, ознакомившись ниже с данными о случаях помощи евреям не-евреями.

Но всё это относится главным образом к городскому населению. В деревнях положение часто было значительно хуже. В Белоруссии и Западной Украине, где получило большое распространение партизанское движение и где в лесах скрывалось большое число евреев, частью евреев-партизан, частью небоеспособных, живших в так называемых семейных лагерях, — между евреями в лесах и окружающим крестьянским населением создались во многих местах напряженные отношения. Основной причиной этого напряжения было то, что лесное население жило — и не могло не жить — за счет деревни, и без того разоренной войной. На этом я остановлюсь ниже при анализе еврейской проблемы в партизанском движении.