ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ ОККУПАЦИИ ЯПОНИИ»

ПЕРВЫЕ МЕСЯЦЫ ОККУПАЦИИ ЯПОНИИ»

С капитуляцией Японии начался новый период в ее истории – период оккупации и крупных политических и социальных преобразований. В связи с новыми условиями произошли изменения и в составе и деятельности советского коллектива в Токио.

Сразу после капитуляции Японии советское посольство было упразднено. Добрая половина дипломатов и сотрудников, проработавших в течение всей войны в Токио, вместе с семьями возвратилась с первыми же рейсами самолетов и кораблей в СССР, и лишь небольшая группа была оставлена для работы в Японии. На смену уехавшим прибывали новые люди.

За несколько дней советский коллектив вырос с двух десятков человек до 250-300 и продолжал увеличиваться. Подавляющее большинство вновь прибывших составляли генералы и офицеры всех родов войск, прошедшие суровую школу Великой Отечественной войны и внесшие большой вклад в разгром фашистской Германии и милитаристской Японии, увенчанные многими наградами за доблесть и мужество в боях. Они были отобраны и направлены в Японию Коммунистической партией и Советским правительством для осуществления высокой миссии контроля за ходом разоружения и осуществления демократизации страны. Делали они это с присущими советским людям добросовестностью и великодушием. Вместе с военным персоналом в Токио прибыла большая группа опытных советских дипломатов и специалистов по экономическим, социальным и другим вопросам.

Все представители государств, участвовавших в войне против Японии, с легкой руки американского штаба именовались «оккупационным персоналом». Механизм контроля союзников в оккупированной Японии был достаточно сложным. В первые месяцы созданный для этих целей союзный аппарат назывался просто «оккупационным органом», а с декабря 1945 г. по решению Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Англии стал именоваться Союзным советом для Японии. На этом же совещании союзниками было решено создать директивный орган – Дальневосточную комиссию с постоянным местопребыванием в Вашингтоне.

Генерал Макартур – являлся главой Союзного совета, а представители СССР, Англии и Китая – членами совета. Должности работников Союзного совета для Японии получили настолько замысловатые названия, что местное население зачастую было не в состоянии их прочитать или выговорить, поэтому нас японцы предпочитали называть просто «собэто» (советские). Например, моя должность именовалась так: «старший помощник политического советника при члене Союзного совета для Японии от СССР». В мою обязанность входило под руководством политсоветника изучать социальные проблемы Японии и разрабатывать необходимые мероприятия для их решения. Поскольку область социальных проблем крайне широка, приходилось заниматься множеством вопросов – от реорганизации государственного аппарата до перестройки образования, избирательной системы, демократизации политических и общественных институтов страны.

Уже первые шаги Союзного совета показали, что американское правительство намерено по своему усмотрению решать судьбы Японии, проводить здесь выгодную ему оккупационную политику. В опубликованном 29 августа 1945 г. правительственном заявлении США «О политике США в отношении Японии» прямо говорилось: «Конечная цель заключается в том, чтобы создать в Японии правительство, которое бы не нарушало мира и содействовало достижению всех целей США».

Довольно скоро стало ясно, что американский штаб и его командующий намерены проводить политику «американизации» Японии, а сам генерал Макартур повел себя как «некоронованный император».

Через некоторое время после описанной выше церемонии на линкоре «Миссури» состоялось первое заседание контрольного органа. Четыре его постоянных члена с составом своих рабочих аппаратов собрались в зале заседаний в здании «Мэйдзи билдинг», готовые приступить к осуществлению возложенной на них высокой миссии. Ровно в 15 часов из боковой двери появился, как всегда мрачный, генерал Макартур. Не повернув головы в сторону членов руководимого им органа, он прошел к трибуне и глуховатым голосом зачитал подготовленный им документ «Положение о деятельности контрольного органа для Японии». Закончив читать, без единого слова и каких бы то ни было эмоций Макартур удалился через ту же дверь, через которую вошел. Политический советник штаба тотчас же объявил заседание закрытым. Так начинал свою деятельность первый контрольный орган по Японии.

В 1950 г. мне снова довелось побывать в Японии и присутствовать на одном из заседаний Союзного совета. На повестке дня стоял вопрос о выполнении правительством Есида директив Дальневосточной комиссии по Японии (ДВК) и рекомендаций Союзного совета о японских репарациях Индии, Бирме, Индонезии, Филиппинам и другим странам, которые оккупировала и грабила в годы войны империалистическая Япония. Ожидали прибытия самого генерала Макартура, но он не пришел. Открывая заседание, американский советник Сэболд спросил, есть ли у членов совета вопросы. Все ожидали содержательного сообщения, поэтому с вопросами не спешили. Тогда Сэболд объявил очередное заседание закрытым. На это заседание ушло всего 30 секунд. Как тогда говорили: снова установлен рекорд в деятельности Союзного совета.

Говоря об оккупационной политике США в Японии, нельзя пройти мимо личности генерала Макартура. Назначение его Главнокомандующим союзными войсками в Японии и главой контрольного органа являлось не случайным и было заранее предрешено западными союзниками.

Генерал Дуглас Макартур, судя по сообщениям его многочисленных биографов, был выходцем из родовитой шотландской семьи, близкой ко двору королей. Его отец после поражения Испании в 1898 г. был первым генерал-губернатором Филиппин, крупнейшим владельцем там каучуковых и сахарных плантаций. В 1904 г. отец и сын Макартуры участвовали в войне с Россией на стороне Японии. Свои недюжинные способности дипломата Дуглас Макартур проявил на посту личного адъютанта президента США Теодора Рузвельта, многое восприняв от этого глашатая колониализма.

Опуская его длинный послужной список, упомяну лишь, что в 1941 г. командующего вооруженными силами США на Филиппинах Макартура президент Ф. Рузвельт назначил Главнокомандующим объединенными силами США на Дальнем Востоке, и в этой роли он выступал вплоть до 1945 г. Историки и биографы намеренно преувеличивают военный талант Макартура, называя его «военным до мозга костей», «солдатом, храбрейшим из храбрых», в котором-де сосредоточились «сто наполеонов в одном», и т. д. Однако история второй мировой войны решительно опровергает это. В годы войны на Тихом океане генерал Макартур не раз терпел жестокие поражения. Как главнокомандующий он проявил себя бесцветным и безынициативным военачальником. Вплоть до 1944 г. он отсиживался в Австралии. Приписываемые ему успешные операции на Филиппинах в конце 1944 г. и на Окинаве весной 1945 г. были в решающей степени обусловлены победами в Европе и огромным перевесом англо-американцев в боевой технике.

Мне многократно приходилось видеть Макартура. Он оставлял впечатление человека замкнутого, злого и надменного. Персонал штаба его не любил, вынужденный, однако, считаться с его высоким положением и тяжелым характером. Американский журналист Марк Гейн в своем «Японском дневнике» писал: «Даже его (Макартура –М. И.) сторонники соглашаются, что он эгоцентрист и позер, человек, который не терпит никакой критики и не способен признаться в ошибке, человек, который хочет, чтобы его признали „великим героем“ и „великим администратором“ в учебниках истории его собственной страны, Японии и Филиппин». Генерал Макартур чрезвычайно был склонен к саморекламе. Особенно он любил фотографироваться. Рассказывали, что, если номер армейской газеты «Старз энд страйпс» выходил без его портрета, он вызывал редактора и задавал ему вопрос: «Что, я уже не Главнокомандующий?» Толпа услужливых биографов постоянно окружала Макартура, а он охотно давал им пищу для славословий.

В Японии очень быстро уловили особенность характера Макартура. Японские власти вынуждены были раболепствовать перед ним. Генерал, например, любил вызывать к себе с докладами премьера Иосида и требовал, чтобы пресса подробно информировала об этом общественность. Весной 1946 г. Макартур принял в своей резиденции императора Хирохито, случай беспрецедентный в истории Японии, и санкционировал освещение этой встречи всеми видами информации, конечно, в благожелательном для себя тоне. Генерал Макартур был редким гостем в советском посольстве. Если он принимал приглашение, то заезжал буквально на две-три минуты и, поздравив главу представительства с праздником, по случаю которого устраивался прием, тотчас же уезжал. Однако, когда ему сообщили, что из Москвы прибыли известные кинорежиссеры (Зархи, Ошурков и др.), чтобы снять фильм о капитуляции Японии, Макартур немедленно приехал в посольство и долго позировал перед кинокамерой.

По своим политическим убеждениям Макартур был откровенным реакционером. Когда журналисты спросили, как он смотрит на установление республиканского строя в Японии, он не задумываясь ответил отрицательно, заявив при этом: «А что это даст США?»

Деятельность Макартура и его администрации в Японии была образцом двуличия, их слова и действия постоянно расходились. Например, в меморандуме о роспуске японских «дзайбацу» объявлялось о запрещении 15 крупнейших концернов, но одновременно американский штаб разрешил деятельность десятков и сотен средних корпораций и банков, фактически являвшихся филиалами запрещенных концернов. Или в одном из меморандумов японскому правительству предписывалось провести чистку правительственных учреждений и арестовать военных преступников. На деле оккупационные власти освободили самых ярых из них, если они не воевали против США и лично против генерала Макартура. На аресте и казни генерала Яма-сита, разгромившего войска Макартура на Филиппинах и захватившего в феврале 1942 г. Сингапур, он настаивал особенно рьяно. В своем штабе в Токио Макартур создал «исследовательскую» группу из матерых японских разведчиков и обязал ее заниматься «изучением» территорий СССР и Китая. В своих заявлениях Макартур не раз говорил о демократизации Японии, введении свободы печати, неприкосновенности личности и т. д. И одновременно лично отдавал указания о закрытии всех прогрессивных изданий, запрещении японской компартии, отказе трудящимся в праздновании 1 Мая, об аресте и гонениях на коммунистических и социалистических деятелей Японии и т. п.

Макартур был отнюдь не случайной фигурой на посту Главнокомандующего союзными силами и главой Союзного совета. Выдвинувшие его реакционные круги США знали, на кого они делали ставку. Именно Макартур во многом способствовал тому, что с самого начала оккупации Японии, несмотря на огромные усилия и полезную деятельность в контрольных органах советских представителей, эти органы, созданные для демилитаризации и демократизации Японии, стали ареной «холодной войны».

Конечно, не генерал Макартур определял курс «холодной войны» во внешней политике США в послевоенный период. Прерогатива в этом принадлежала крупным монополиям, руководителям военно-промышленного комплекса и правительству США. Генерал Макартур же без колебаний следовал этому курсу, использовав оккупацию Японии, чтобы сделать большую политическую карьеру и выгодный финансовый и военный бизнес.

Уже первые месяцы и даже первые шаги оккупации Японии показали, что происходило смыкание интересов военно-промышленного комплекса, правительственной верхушки США, возглавляемой президентом Трумэном, и японской реакции во главе с императором. Скоро стала понятна и цель этого блока, состоявшая в том, чтобы сохранить Японию в качестве союзника империалистических кругов США в Азии, для чего необходимо было искоренить в Японии настроения антиамериканизма, создать на базе остатков милитаризма мощный военный кулак. Поэтому важнейшие задачи оккупационной политики сводились к тому, чтобы на первом этапе умиротворить Японию, на втором – вооружить ее и сделать военным союзником.

В соответствии с указанными задачами американской оккупационной политики строились и органы ее руководства, ее рабочий аппарат, подбирались кадры. В руках Главнокомандующего генерала Макартура был свой мозговой центр – его штаб, где были собраны американские специалисты по военным, политическим, экономическим и социальным проблемам, в том числе по борьбе с «коммунистической опасностью» и национально-освободительным движением. Не было такой области жизни оккупированной Японии, где бы не хозяйничала американская военная администрация. Штаб Макартура имел право диктовать японскому правительству его политику, ликвидировать военные концерны, вести учет национальных богатств, регулировать финансы, направлять работу промышленности и транспорта, распускать армию и производить аресты военных преступников, запрещать фашистские и националистические организации, контролировать печать, систему образования, деятельность политических партий, профсоюзов и т. п. Одним из значительных мероприятий штаба Макартура в первые месяцы были мероприятия, связанные с разработкой новой конституции и пересмотром закона о выборах.

В проведении оккупационной политики в Японии мы, советские представители в Союзном совете, всегда строго руководствовались согласованными всеми союзниками решениями о демократизации политической и общественной жизни в этой стране, об искоренении остатков милитаризма и ультранационализма. Своим поведением и внешним обликом каждый из офицеров и дипломатов стремился не уронить достоинства советского человека – представителя СССР.

Теперь мы часто, чуть ли не каждый день, бывали в городе. У каждого на машине знак оккупационных войск, а в кармане документ о принадлежности к «офицерскому персоналу» Союзного совета, что обязывало население относиться с уважением. Мы, естественно, не злоупотребляли своим новым положением, соблюдали необходимый такт, и это, как правило, располагало к нам простых японцев.

Наши офицеры и генералы выходили в город только в военной форме, с орденами, без оружия. Где бы они ни останавливались, тут же собиралась толпа любопытных. Я заметил, что особенно пристальный интерес японцев вызывали взаимоотношения между советскими генералами и офицерами, офицерами и рядовыми. Ведь закончившаяся война преподала им много примеров произвола японского офицерства, грубости с подчиненными и в отношениях с гражданским населением. Надо было видеть, с каким умилением японцы наблюдали за товарищескими отношениями генерал-лейтенанта К. Н. Деревянко и его шофера Вани Захарчука, в которых требовательность генерала и беспрекословное повиновение солдата сочетались с сердечной заботой друг о друге. И уже совсем не было конца удивлению и разговорам токийцев, когда за рулы автомобиля садился сам генерал.

Наши офицеры и генералы как-то естественно, без длительного и болезненного периода адаптации нашли общий язык с рядовыми японцами. В то время как в американских оккупационных войсках в Японии произошло большое количество правонарушений, вплоть до убийств и изнасилований, руководители советской части Союзного совета почти не знали забот в связи с взаимоотношениями личного состава с американцами и местным населением. Я сказал «почти», так как единичные эксцессы все-таки были.

Прибывшие из Владивостока наши морские летчики отправились на Гинзу, чтобы ознакомиться с городом. Проходя вдоль канала перед дворцом, они повстречали группу гуляющих американских солдат и сержантов. Один из американцев издевательски крикнул по-русски летчикам: «Эй вы, русские самовары!» Остальные поддержали его вызывающим хохотом. Это оскорбило наших парней, и они потребовали от хулигана извинения. В ответ американские солдаты принялись грубить, в результате чего завязалась драка. Пять американцев были избиты, а один к тому же угодил в канал. Собравшиеся вокруг японцы не вмешивались в драку, но явно были на стороне наших летчиков. Подоспевший военный корреспондент вооружился кинокамерой и заснял «битву союзников». На следующий день присланная из американского штаба бумага уведомила генерала Деревянко о случившемся. Командованию пришлось приносить союзникам извинение.

Или другой случай. Прибывший в составе роты обслуживания один из мичманов часто отлучался в город по делам, о которых никому не докладывал. Вскоре политрук роты заинтересовался поведением мичмана и установил, что тот якобы «коллекционирует» японские часы, скупая их по дешевке или добывая каким-то иным способом. При обыске мичмана было обнаружено около трех десятков часов различных систем, как он уверял, купленных им или «взятых в долг». Мичмана самолетом отправили во Владивосток. Генерал Деревянко приказал обойти всех часовщиков Токио и возвратить добытые часы, принеся при этом извинения.

Я потратил не менее трех суток, чтобы объехать на машине всех часовщиков. Каково было наше удивление, когда через несколько дней к штабу советской части Союзного совета пришла большая группа токийских часовщиков с благодарностью генералу Деревянко «за великодушие и хорошее воспитание подчиненных». Тут же генералу они подарили музыкальную шкатулку.

Наряду с приведенными выше мелкими случаями были, конечно, и более значительные проблемы. Во взаимоотношениях с Японией одной из самых сложных явилась проблема военнопленных. Она доставила немало хлопот соответствующим советским властям и нам, сотрудникам советского представительства в Токио.

На территории Советского Союза сразу после войны оказалось много сотен тысяч военнопленных солдат и офицеров Квантунской армии и других японских соединений. Советское правительство с самого начала в обращении с ними, как и с военнопленными любой другой страны, строго руководствовалось нормами, определенными в международных конвенциях. Пленные обеспечивались независимо от служебного положения в японской армии высококалорийным продовольственным пайком, включавшим рис, а также одеждой, обувью, медицинской помощью. Большое внимание уделялось охране их труда и здоровья, организации культурного отдыха, воспитательной работе. Впоследствии все это имело большое значение, когда японские военнопленные были репатриированы на родину. Напомню, что Советское государство проявляло заботу о военнопленных в труднейший для него период, когда только что закончилась разорительная, кровопролитная война и наш народ сам испытывал колоссальные лишения.

Единственное, что не удалось сделать сразу, – это составить и передать соответствующим японским властям точные списки, содержавшие сведения о каждом живом, раненом, убитом или. пропавшем без вести японском военнослужащем. Это было очень сложное дело, требовавшее месяцев кропотливой работы органов учета, тем более что было немало случаев умышленной смены фамилий, предоставления военнопленными ложных сведений о себе. Трудности со списками и были использованы для нагнетания в Японии антисоветской атмосферы.

Подстрекаемые местной реакцией и злостной пропагандой из-за рубежа, родственники погибших и военнопленных в одиночку и толпами стали осаждать советское представительство, требуя сведений о своих близких и отправки личных писем. В дополнение ко всему откуда-то вдруг объявились «бежавшие из советского плена», распространявшие ложные слухи, провоцировавшие смуту. В нашем представительстве пришлось открыть специальное справочное бюро, дававшее всевозможные разъяснения и ответы на запросы. Американские оккупационные власти, видя все это, потирали от удовольствия руки. Однако злопыхателям не суждено было долго торжествовать.

Первые же партии репатриантов из СССР начисто развеяли туман лжи и клеветы. Гуманное обращение советских властей с японскими военнопленными в лагерях, трудовое и демократическое воспитание, достойный подражания пример стойкости советских людей, с энтузиазмом занимавшихся восстановлением народного хозяйства, привели к тому, что вчерашние солдаты и офицеры императорской армии, воспитанные на ультранационалистических идеях и кодексе самурайской чести, сразу после возвращения на родину большими группами вливались в демократическое движение, многие вступали в КПЯ и СПЯ. И если сегодня, через 30 с лишним лет после войны, мы встретим пожилого японца, говорящего по-русски с характерным сибирским акцентом, или услышим в Японии русскую «Катюшу», увидим какие-то русские обычаи в японской семье, не будем этому удивляться. Это прежде всего добрые воспоминания о стране, где к пленному японскому солдату отнеслись с великодушием, которое оставило в его душе след на всю жизнь.

И не случайно, что реакция срочно забила тревогу. На территории Японии во всех местах въезда репатриантов из Советского Союза японская и американская службы безопасности устроили так называемые карантинные лагеря, в которых выявляли тех, кто «поддался красной пропаганде», перестал исповедовать идеи шовинизма и милитаризма, выступал за демократическое обновление Японии. Прежде чем вернуться в родной дом и встретиться с близкими и друзьями, бывшие военнопленные попадали за колючую проволоку, проводили немало дней в нетопленых бараках, пока шла проверка их лояльности, а заодно и сбор разведывательных сведений о Советском Союзе. Но запугать людей, увидевших свет новой жизни, помешать их демократическому пробуждению уже не могли ни лагеря, ни колючая проволока.

Было бы в высшей степени несправедливо видеть в проводимой союзниками оккупационной политике только теневые стороны и отрицать объективный процесс демократизации всей политической и общественной жизни Японии после военного поражения. И дело тут объясняется прежде всего настроениями самих японских трудящихся, уставших от долгих лет войны, прозревших в результате военных неудач и поражения. Вышедшие из тюрем и лагерей руководители КПЯ и СПЯ безотлагательно взялись за дело организации масс, за переустройство японского общества на новых началах.

Представители Советского Союза в Союзном совете и в ДВК использовали все свое влияние для ликвидации последствий милитаристского воспитания трудящихся, для создания прочных основ демократизации страны. К сожалению, начальный, наиболее прогрессивный период в деятельности Союзного совета оказался весьма кратким, не более одного года. Вся последующая деятельность Союзного совета, не по вине советских представителей, все больше сводилась к одностороннему процессу «американизации» государственного и общественного уклада Японии. В 1951 г. после конференции в Сан-Франциско необходимость в существовании Союзного совета для Японии отпала, и он был распущен.