СОВЕТСКАЯ РОДИНА В ОГНЕ ВОЙНЫ
СОВЕТСКАЯ РОДИНА В ОГНЕ ВОЙНЫ
22 июня 1941 года. Нападение фашистской Германии на Советский Союз, вызывавшее недавно столько пересудов, стало действительностью, печальным фактом истории. Началась Великая Отечественная война, проложившая огненный рубеж в жизни каждого советского человека.
В тот день центральные токийские газеты вышли, как обычно, с многочисленной информацией о вооруженных столкновениях на германо-советской границе. Сообщений о начавшейся войне из-за разницы поясного времени в них не было. И только во второй половине дня, после выступления по радио главы Советского правительства и официального заявления фашистской Германии, вышел экстренный выпуск с сообщением о войне. Все вечерние газеты – «Асахи», «Майнити» и другие – на первых полосах извещали о войне. На видных местах они поместили четыре огромных иероглифа: германо-советская война.
Помнится еще одно обстоятельство первого дня войны: появившиеся тогда газетные сообщения были настолько запутанными, что вряд ли не очень сведущий японский читатель сразу уяснил, кто на кого напал. Возбужденным голосом диктор токийского радио каждые пять минут вперемежку с маршевой музыкой сообщал о наступлении немецких войск, о налетах их авиации на советские города и понесенном ими уроне. Официальный Токио ликовал. Группы проходивших по улице Мамиана японцев останавливались перед воротами советского посольства, о чем-то между собой оживленно спорили. Усиленный наряд полицейских охранял посольство.
Сообщение о войне поражало сознание каждого чудовищностью совершенного гитлеровцами вероломства. Для нас, советских людей, находившихся за рубежом, сообщение о войне было вдвойне тревожным и тяжелым. Вдали от Родины, в стане неприятеля мы были лишены возможности отчетливо представить себе действительное развитие событий на фронтах. Но и в этой обстановке мы жили единым дыханием со своим народом. Война зажгла во всех нас ненависть к агрессорам, призывала бороться с врагами советской Отчизны всюду и любыми возможными методами. Каждому предстояло найти свое место в боевом строю или, как говорят снайперы, занять «огневую позицию», чтобы, защищая Родину, без промаха поражать врага.
Многие из нас в день объявления войны обратились в Наркомат иностранных дел с просьбой об откомандировании из Японии и отправке на фронт, чтобы с оружием в руках биться против гитлеризма. Но нам, основной группе дипломатов и сотрудников советских учреждений в Токио, было предписано оставаться на своих постах, считать нашу работу главным заданием на период войны. Это был приказ партии и правительства.
С первых же дней германо-советской войны правящие круги Японии вели себя как верный союзник фашистской Германии. Сбросив маску лицемерия, они в полный голос заговорили о возможных вариантах войны с СССР. Японскую военщину при этом мало смущала моральная сторона ее действий. Ведь с давних пор вероломство считалось в порядке вещей и даже чуть ли не нормой всякой войны. Коварное нападение гитлеровцев на СССР породило у японской военщины надежду захватить часть советского Дальнего Востока.
С началом германо-советской войны обстановка для работы и жизни советских представителей в Токио резко ухудшилась. Мы сразу почувствовали заметное охлаждение отношения к нам. Японцы все чаще давали понять, что не считают советских представителей равными с другими иностранными дипломатами. Должностные лица или вообще отказывались встречаться с работниками советского посольства и консульства, или, что бывало чаще всего, молча выслушивали наши просьбы и откладывали их решение на неопределенное время. Враждебный тон в отношении советских учреждений задавали руководящие работники японского МИДа. Еще вчера весьма любезные к нам, сегодня они сбросили с себя маску любезности и демонстрировали откровенное недружелюбие. На память приходит вызывающее поведение министра иностранных дел Мацуока. Вскоре после начала войны советский посол К. А. Сметанин посетил его, чтобы выяснить позицию японского правительства в связи с нападением Германии на СССР. Во время приема Мацуока держал себя в высшей степени нагло: развалясь на диване, он с вызовом говорил, что императорская Япония в этой новой обстановке будет действовать исходя из своих собственных интересов, не считаясь с японо-советским пактом о нейтралитете. Поведение и заявление японского министра красноречиво говорили сами за себя.
Официальная печать в те дни усилила злобные нападки на Советский Союз, изображая агрессором не гитлеровскую Германию, а СССР. Каждая военная сводка берлинского агентства ДНБ подавалась в торжественных тонах, точно войну с Советским Союзом вела сама Япония. Нередко приводились вымышленные сведения о советских потерях, оставленных нашими войсками городах и населенных пунктах. Проводившаяся японской пропагандой враждебная кампания должна была укрепить антисоветские настроения в стране, вызвать злобное чувство к советскому народу. Это была идеологическая подготовка к войне против СССР.
Стремясь оказать помощь своему фашистскому союзнику, правительство Японии искусственно осложняло японо-советские отношения. Оно выступило с надуманным заявлением об угрозе плаванию в Японском море из-за якобы появившихся там советских мин.
Вновь был поднят вопрос о рыболовстве в советских водах, выдвигались требования увеличить квоты Японии, разрешить беспрепятственный въезд на советский Сахалин и Камчатку рабочих и служащих японских компаний. Полицейские власти ужесточили и без того тяжелый режим пребывания в Японии советских представителей. Наружная слежка за сотрудниками посольства в Токио и консульства в Хакодатэ приобрела навязчивый характер. Участились акты насилия в отношении советских представителей: секретаря посольства М. А. Привалова на станции Сэндай выдворили из вагона и оставили на платформе, военного атташе И. В. Гущенко не выпускали из машины в течение нескольких часов. Было много и других подобных случаев.
В этой обстановке Советское правительство приняло решение сократить персонал всех советских учреждений в Токио и эвакуировать членов семей сотрудников и дипломатов в Советский Союз.
Возвращались на Родину сотрудники и члены их семей на японских судах через порт Цуруга во Владивосток. Портовые власти и судовое начальство держали себя вызывающе, запугивали наших людей скорым военным поражением, предлагали остаться в Японии. В пути следования якобы из-за плавающих советских мин женщин и маленьких детей среди ночи поднимали по тревоге, выводили для погрузки на спасательные шлюпки. Переезд морем вместо двух суток по расписанию растягивался на 8-10 суток. Естественно, что все это время женщины нервничали, дети с трудом переносили морскую качку, люди голодали, из-за плохой судовой пищи болели. Жаловаться было бесполезно. Ответом были откровенно злорадные улыбки.
С началом войны иностранные дипломаты в Токио разделились на две группы: к одной принадлежали ближайшие союзники Японии – немцы, итальянцы, финны, испанцы, венгры и румыны, представители марионеточного государства Маньчжоу-го, нанкинского правительства Ван Цзин-вэя; к другой – те, кто считался потенциальными врагами Японии, – советские, американские, английские, голландские и другие дипломаты.
Особенно грубо и нагло вели себя немецкие и итальянские представители. Всем своим видом они демонстрировали враждебное отношение к советским людям, свое расовое превосходство. Немцы и итальянцы не желали останавливаться в одной гостинице с советскими дипломатами, отказывались ехать в общем с ними транспорте, посещать приемы, на которых те бывали. Недавние знакомые отворачивались от нас и выкрикивали ругательства. Представители стран – немецких сателлитов во всем подражали своим новым хозяевам. Японские власти чаще всего потакали неумеренным капризам нацистов – их союзников по военному блоку.
Что касается дипломатов США, Англии и других западных стран, то они в отношении нас были скорее сдержанными, нежели дружественными. Пример в этом подавали американский посол Грю и посол Англии Крейги, избегавшие встреч с советским послом К. А. Сметаниным. Западные дипломаты не хотели отказаться от дружбы с Японией и идти на сближение с нами, хотя международная обстановка заметно менялась и уже складывалась антигитлеровская коалиция держав. Большинство этих дипломатов были уверены, что Гитлер очень скоро расправится с СССР, а Япония неминуемо откроет фронт против него на Дальнем Востоке.
Приходилось удивляться политической слепоте дипломатов США и Англии. Они надеялись что фашистские государства обескровят себя в борьбе с коммунизмом, а заодно обессилят и Советский Союз. Им и в голову не приходила мысль о возможности выступления Японии против англо-американского союза. За эту беспечность и самоуверенность руководители и дипломаты западных стран впоследствии сурово поплатились.
Когда началась германо-советская война, в правящей верхушке Японии заметно усилилась грызня в связи с поиском нового курса во внешней политике страны.
Все японские руководители сходились на том, что единственным средством утверждения японского господства в Азии является война. Фактически противников нападения на Советский Союз среди них не было. Разница во взглядах сводилась лишь к вопросу времени: выступать ли против СССР немедленно или подождать, пока Германия одержит решающие победы. Особое мнение имел лишь премьер Коноэ, который считал важнейшей задачей японской политики – завершение войны с Китаем.
Так сложились две противоположные группировки в японском руководстве: к первой принадлежали маршалы Сугияма и Хата, генералы Умэдзу, Итагаки, Анами, Доихара, бывший премьер Хирота, дипломаты Мацуока и Сигэмицу, посол в Германии Осима и посол в Италии Сиратори; ко второй – принц Коноэ, барон Хиранума, маркиз Кидо, адмиралы Ионаи и Ямамото.
За каждой из групп стояли могущественные промышленно-финансовые объединения, финансировавшие агрессивную политику правящей верхушки и военщины. Первую группу, добивавшуюся немедленного выступления против Советского Союза, поддерживали старые концерны «Мицуи», «Кухара», «Мангё», нажившиеся на грабеже Северо-Восточного Китая, вторую группу – концерны «Мицубиси» и «Сумитомо» рассчитывавшие до выступления против СССР на получение огромных прибылей в ходе успешных операций в Китае и оккупации стран Южных морей.
На второй день после нападения Германии на СССР Тайный совет во главе с императором утвердил документ, именовавшийся «Программа государственной политики империи в связи с изменением обстановки», который определял действия Японии в ближайшие месяцы. Он также указывал на необходимость интенсивной подготовки к «большой войне». Совет ориентировал правительство и нацию на урегулирование военного конфликта с Китаем, на расширение сферы господства в Азии, не останавливаясь перед войной с США и Англией, на решение, в зависимости от обстановки, «северной проблемы». В частности, о «северной проблеме» говорилось следующее: «Наше отношение к германо-советской войне основывается на принципах укрепления мощи держав оси, однако в настоящее время мы не будем вмешиваться в войну и сохраним независимую политику, в то же время скрытно завершая военную подготовку против Советского Союза. Если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для японской империи, то, прибегнув к военной силе, империя разрешит „северную проблему“ и обеспечит стабильность положения на севере…»[10].
Итак, жребий «большой войны» был брошен, решение в верхах принято. Оно означало: расширять сферу «Великой Восточной Азии», не останавливаясь войной с США и Англией, быть готовым к войне с СССР в благоприятный для Японии момент. Хотя и после этого борьба мнений в руководстве не прекращалась, началась лихорадочная подготовка.
Конечно, в те далекие и тревожные дни далеко не всё из закулисной деятельности японской военщины доходило до нас. Но, как известно, война в наше время имеет одну специфическую особенность – она втягивает в свою орбиту большие массы людей, затрагивает коренные интересы всех классов, становится всеобщим народным бедствием. До принятия решения о надвигающейся войне знают единицы, после принятия – тысячи. Появляется много прямых и косвенных признаков подготовки к войне (мобилизация войск резко возросшее напряжение на транспорте, строгий военно-полицейский режим и т. д.).
Примерно то же самое происходило и в Токио после 22 июня. Многие секретные планы вышли за пределы служебных кабинетов, стали не только достоянием тех, кто имел прямое отношение к подготовь к войне. По отрывочным сведениям вполне можно было догадываться, в каком направлении развиваютс события.