Шевченко з друзями по Академії мистецтв навчаються у «великого Брюллова»

Федір Павлович Пономарьов363 – інший співучень Тараса Григоровича по Академії мистецтв, згадує: «Я был с Шевченком самый близкий друг. В конце 1830-х и в начале 1840-х годов мы были неразлучны почти ежедневно. Он жил на Острову, в 5-й линии, дом Аренста, а я в Академии художеств, где имел мастерскую, данную мне за успехи в рисовании и лепке. Эта мастерская (бывшая старая церковная ризница) состояла из одной комнаты с антресолями… Рядом с моею мастерской находилась мастерская художника Петра Степановича Петровского364, работавшего над программою «Агарь в пустыне». Мы с Тарасом, подобно Петровскому – ученики Брюллова, часто посещали его, наблюдая за его работой. Однажды Петровский слезно жаловался нам на затруднение к окончанию картины: оно заключалось в приискании большой птицы для скопирования крыльев ангела. Где её найти? Мы с Шевченко искренне сочувствовали горю товарища, но от наших сетований ему легче не было, и ангел-утешитель Агари оставался без крыл. Помимо этого общего, так сказать, горя, мы все трое тужили на пустоту наших желудков, так как сидели без куска хлеба, не имея ни гроша наличных и ни на полушку кредита. Петровский предложил нам идти обедать к его старушке-матери на Пески. Предложение заманчивое; но путешествие с Острова на Пески и обратно, заняв у нас время, могло заставить нас опоздать к вечерним рисовальным классам, которые начинались в 5 часов вечера. Отказались мы от радушного предложения Петровского; он отправился один, а мы с Тарасом, оставшись у него в мастерской, с голодухи принялись «спевать» малороссийские песни, вопреки словам дедушки Крылова, «кому же в ум придёт на желудок петь голодный!». От матери Петровский возвратился сытый да ещё и с рублём серебра в кармане: старушка отдала ему последние деньги на покупку живого гуся для копирования крыльев ангела. Проголодавшемуся Тарасу пришла в голову злая мысль: мигнув мне запереть дверь и держать Петровского за руки, он моментально вынул у него из кармана целковый!.. Взяв фуражки, мы пустились бежать по академическим коридорам; Петровский бежал за нами, умоляя возвратить ему отнятые деньги! Так и пробежали мы до 6-й линии, прямёхонько в трактир «Рим». Здесь Шевченко скомандовал подать себе рюмку «горилки», заказал две порции бифстексу и бросил рубль буфетчику. Бедняк Петровский волей-неволей, но закусил с нами, а там мы отправились в наши рисовальные классы.

По возвращению из них, сидя вечером в моей мастерской, мы с Шевченко толковали, чем бы помочь Петровскому. Вдруг Тарас громко захохотал:

– Чего ты дурень, так зеваешь? – сказал он. – Ходим на охоту да Петровскому поможем.

– Чем?

– Увидишь. Да ходим же сейчас.

Дело в том, что у помощника полицмейстера Академии Соколова был на заднем дворе небольщой табунок гусей. Мы с Шевченкой, накрыв одного шинелью и зажав ему клюв, потащили его в мастерскую Петровского. Уморительно вспоминать, как мы чередовались зажимать клюв гусю, чтобы не кричала эта неспокойная птица: у Петровского же дверь мастерской заперта. Когда он явился, мы к нему – в мастерскую гуся, который, радуясь свободе и распустивши крылья, с криком вбежал в комнату. Петровский ошалел от изумления: гусь то и нужен был ему! Крылья ангелу были живо написаны, а гуся солдат-истопник сварил у нас в самоваре на тризну.

Петровский представил картину на суд профессоров и отправлен в Италию365. Шевченко вскоре разбогател так, что по уплате Соколову за гуся рубля осталось у него ещё столько же. К. П. Брюллов долго смеялся нашей проделке. Тараса он любил, хотя нередко журил…»366.

Тоді ж «багатій» Шевченко розпочинав свою безсмертну поетичну діяльність. Автори академічного життєпису Тараса Григоровича, однак, у цілковитій певності зазначають: «Якими б не були успіхи Шевченка в поезії в цей час, він усе ж значно більше займався малюванням. Не кажучи вже про природний нахил і той ентузіазм, з яким письменник вчився в Академії, до цього кликало й бажання виправдати довір’я свого великого вчителя»367.