В «Записках» притаилась тайна династии

В это время за Екатериной почти открыто и нагло ухаживает князь Сергей Салтыков. «Он был прекрасен, как день», – пишет Екатерина. Но добродетельная девушка глуха к страсти главного придворного красавца.

Однако вскоре Екатерине приходится понять, почему так смел и дерзок князь Салтыков.

Она описывает, как к ней приходит любимица и наперсница Императрицы Елизаветы, Мария Чоглокова, и затевает удивительный разговор.

«Чоглокова… однажды отвела меня в сторону и сказала: «Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно». Я, понятно, вся обратилась в слух; она с обычной своей манерой начала длинным разглагольствованием… о том, что нужно и чего не нужно для взаимной любви и для облегчения или отягощения уз супруга или супруги, и затем свернула на заявление, что бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правил. Я дала ей высказать все, что она хотела, не прерывая, вовсе не ведая, куда она клонит, несколько изумленная, и не зная, была ли это ловушка, которую она мне ставит, или она говорит искренно. Пока я внутренне так размышляла, она мне сказала: «Вы увидите, как я люблю свое Отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь не отдали предпочтения: предоставляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то избранник ваш последний». На это я воскликнула: «Нет-нет, отнюдь нет!». Тогда она мне сказала: «Ну, если это не он, так другой, наверно». На это я не возразила ни слова, и она продолжала: «Вы увидите, что помехой я вам не буду».

Здесь читающий «Записки» Павел, естественно, должен был понять, что за словами Чоглоковой, довереннейшей фрейлины и к тому же родственницы Императрицы Елизаветы, стояла сама Императрица Елизавета, потерявшая надежду на рождение наследника от племянника Петра. Екатерине предложили прелюбодеяние во имя интересов Государства. Посоветовали выбрать себе любовника для осуществления главной цели династического брака – рождения наследника! И Екатерина выбирает главного красавца императорского двора – князя Салтыкова.

И далее в «Записках» Павел нашел удивительную сцену, полную намеков на то, как все случилось…

«Я не поддавалась всю весну и часть лета», – писала мать. Следовательно, все произошло в конце лета – так должен был понять сын. «…Я видела его только в присутствии двора или некоторой его части. Как-то раз я ему сказала, чтобы отделаться, что он не туда обращается, и прибавила: «Почем вы знаете, может быть, мое сердце занято в другом месте?» Эти слова не отбили у него охоту, а наоборот, я заметила, что преследования его стали еще жарче…»

И дальше Павел прочитал, как все случилось в конце лета…

Чоглокова, видно, торопилась организовать рождение наследника. И вот уже ее муж Чоглоков «пригласил нас на охоту на свой остров… Тотчас по приезде я села на лошадь, и мы поскакали за собаками. Сергей Салтыков улучил минуту, когда все были заняты погоней за зайцами, и подъехал ко мне, чтобы поговорить на свою излюбленную тему; я слушала его терпеливее обыкновенного».

Итак, оба отстают от погони за зайцами… И остальные участники охоты, видимо, знающие задачу приезда на остров, делают вид, что не замечают…

И состоялся финал сцены Екатерины с соблазнителем.

«Он нарисовал мне картину придуманного им плана, как покрыть глубокой тайной, говорил он, то счастье, которым некто мог бы наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова. Он воспользовался моим молчанием, чтобы убедить меня, что он страстно меня любит, и просил меня позволить ему надеяться, что я, по крайней мере, к нему не равнодушна. Я ему сказала, что не могу помешать игре его воображения. Наконец, он стал делать сравнения между другими придворными и собою и заставил меня согласиться, что заслуживает предпочтения, откуда он заключил, что и был уже предпочтен. Я смеялась тому, что он мне говорил, но в душе согласилась, что он мне довольно нравится. Часа через полтора разговора я сказала ему, чтобы он ехал прочь, потому что такой долгий разговор может стать подозрительным. Он возразил, что не уедет, пока я не скажу ему, что я к нему не равнодушна; я ответила: «Да, да, но только убирайтесь», а он: «Я это запомню» – и пришпорил лошадь; я крикнула ему вслед: «Нет, нет!», а он повторил: «Да, да!» Так мы расстались».

Итак, они разговаривали полтора часа! Но где они разговаривали? Чоглокова, выполняя поставленную Императрицей задачу, привезла ее на остров, где охотятся… Значит? Значит, здесь, как и положено, должен был быть охотничий домик. И если разговор происходил около него или уже в нем, тогда все, написанное Екатериной, приобретает иной смысл. «Он нарисовал мне картину придуманного им плана, как покрыть глубокой тайной… то счастье, которым некто мог бы наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова…» Подобное молчание на языке галантного века считалось зовом! И по правилам галантного века он должен был немедля, пропустив восхитительную станцию, именовавшуюся «Изнурительной Нежностью», поторопиться в «Приют Наслаждения»!

И действительно, Екатерина пишет: «Он воспользовался моим молчанием, чтобы убедить меня, что он страстно меня любит… Часа через полтора разговора я сказала ему, чтобы он ехал прочь, потому что такой долгий разговор может стать подозрительным…»

Он полтора часа убеждал ее наедине в том, что страстно ее любит! Как убеждал? Для Павла это вряд ли было вопросом. Павел, живший в галантном веке, понял: мать из-за гроба захотела объяснить ему, как он появился на свет. Поэтому она с рождения называла его всегда «Мой сын».

Более того, далее в «Записках» Екатерина продолжает убеждать его в этом. Она пишет, что когда родила Павла, Елизавета передала ей сто тысяч рублей, а ее мужу – ничего. Справедливая Императрица как бы подчеркнула правду. Екатерина замечает: «Великий князь, узнав о подарке, сделанном мне императрицей, пришел в страшную ярость от того, что она ему ничего не дала»! Елизавета, как пишет Екатерина, «не хотела праздновать первые именины моего сына Павла… Она осталась в Петергофе; там она села у окна, где, по-видимому, оставалась весь день, потому что все приехавшие в Ораниенбаум говорили, что видели ее у этого окна». Поведение Елизаветы, описанное Екатериной, доказывало все то же. Получив желаемое – наследника, Императрица не могла не печалиться, ведь ее род – род Романовых – прерывался, и весьма безнравственно!

Бомба взорвалась. Так в «Записках» мать объяснила сыну, что его отец – жалкое ничтожество. И что он рожден не от законного отца Императора Петра Третьего, а от князя Салтыкова.

После этого князя Салтыкова Елизавета немедленно отправила за границу послом.