Страстная заговорщица

Если Орлов, по замыслу Екатерины, должен был привлечь к заговору гвардию, то юная Дашкова успешно агитировала вельмож. Она завербовала Кирилла Разумовского, его друга и верного слугу Теплова, и, наконец, самого воспитателя наследника Павла – графа Панина.

Никита Панин был очень важен для заговорщиков… Они думали, что в случае свержения Петра Третьего большинство народа захочет видеть на троне семилетнего Павла, правнука Петра Великого, кровь «природных Царей» Романовых. Вряд ли им понравится продолжение «бабьего царства» в лице немецкой принцессы Екатерины!

Правда, оставалось загадкой, почему осторожнейший пятидесятилетний Панин согласился на предложение девятнадцатилетней девушки. Очень опасной – в силу ее огненного темперамента и готовности к самым безумным поступкам. Как утверждала злая молва, Панин долго колебался. И чтобы покончить с его колебаниями, добродетельная девица поступила галантно – переспала с любвеобильным, весьма немолодым вельможей. Дашкова впоследствии горячо отрицала сплетню, рассказывала о безумной любви к мужу. Что же касается ее привлекательности, то о ней можно сказать насмешливыми словами ее кумира Екатерины: «она красивее… только своей сестры»… По другой версии, эта удивительная решимость Панина объяснялась тем, что он был… тайным отцом Дашковой.

На самом деле у Панина имелась важнейшая причина примкнуть к заговору: он мечтал, чтобы на трон сел сын Екатерины, его воспитанник Павел, а Екатерина стала бы при нем регентшей. Это было тайным условием его участия в заговоре. Как мы узнаем в дальнейшем, он мечтал воспитать Павла просвещенным монархом, который подарит России конституцию и верховенство закона.

Юная Дашкова пугала заговорщиков своим темпераментом… Но отказаться от ее участия было бы безумием, ведь она каждый день общалась с сестрой – любовницей Петра и дядей-канцлером, главой правительства. Через нее заговорщики знали буквально о каждом шаге во вражеском лагере.

Кроме того, она страстно распространяла нужные слухи о Петре Третьем: «Я… ясно видела, чего должна была ожидать Россия от наследника – человека, погруженного в самое темное невежество, не заботящегося о счастье его народа, готового управлять с одним желанием – подражать прусскому королю, которого он величал в кругу своих голштинских товарищей не иначе как «король, мой господин». И ей верили, зная ее близость к трону.