Но кто же правил необъятной страной?

Фактическим правителем должен был стать и стал прежний хозяин и любовник Императрицы – Меншиков. Стал – в силу своего давнего влияния на нее и в награду за услуги, оказанные при ее воцарении. Но, главное, потому, что среди «птенцов гнезда Петрова» не было никого, кто лучше мог справиться с великим наследством.

Во главе необъятной Империи, где еще вчера царило местничество, где бояре таскали друг друга за бороды, доказывая свою знатность, теперь оказались бывшая кухарка и бывший уличный продавец пирогов. Такой вот революционный демократизм был в России уже XVIII веке.

Свое правление Меншиков начал с титулов – ему торжественно вернули все, что забрал Петр. Он снова назначен президентом Военной коллегии; все расследования о его злоупотреблениях казной прекращены. Не забыл он и о прибытках. В июне 1726 года Екатерина исполнила его давнее желание, в котором отказывал покойный Император: пожаловала два огромных имения – в 1300 дворов и в 2000 дворов. Он присоединил их к своим необъятным владениям.

В иностранных банках лежали вклады, соразмерные бюджету страны. Но Алексашке всё было мало. Фельдмаршал Меншиков решил стать генералиссимусом. Однако даже вечно веселая Екатерина поняла, что вчерашний ее хозяин перебрал (к тому же потом награждать его будет нечем).

Чтобы окончательно взять управление страной в свои руки, Меншиков создал Верховный Тайный Совет. Официально он должен был помочь Императрице управлять Империей, и уже вскоре Совет в составе 6–7 членов заменил многоголосый Сенат. Во главе Совета стояла Императрица – то есть опять же Меншиков. Он был полным хозяином там. Светлейший придерживался нехитрой формулы «разделяй и властвуй». Членом Совета стал князь Дмитрий Михайлович Голицын, представитель старой знати, поборник давних обычаев. Для оппозиции к представителям старой знати Меншиков ввел в Совет трех «птенцов гнезда Петрова» – генерал-адмирала графа Апраксина, канцлера графа Гавриила Головкина и графа Петра Толстого. Все эти члены Совета были, конечно же, не соперники Меншикову. По государственным способностям любимец Преобразователя чувствовал себя единственным законным наследником Петра.

Членом Совета Меншиков сделал также вице-канцлера Андрея Остермана. Правда, умнейшая голова, хитрейший дипломат Остерман считался совершенным трусом. Постоянно болел, когда требовалось принять спорное решение, мог внезапно оглохнуть, чтобы не отвечать на опасный вопрос дипломата. Впрочем, если дипломат был настойчив, слух также мгновенно возвращался. Об Остермане ходил анекдот: «Когда обсуждают, посылать ли флот против противника, он болен; когда флот вернется с победой, он здоров». Но насмешники не знали, каким опасным, даже буйным мог быть осторожнейший Остерман. Этот сын вестфальского пастора во время учебы в Йенском университете слыл разгульным, храбрым студентом, буршем. В очередной пьяной драке сумел отправить на тот свет однокурсника, после чего бежал в Голландию… Потом, как многие удальцы и авантюристы, подался через открытую Петром дверь в Россию. Из переводчиков быстро выбился в главные дипломаты петровского времени. Его немецкая аккуратность и твердый расчет привели русскую политику к союзу с Австрией, столь полезному для будущих войн с турками. Но вчерашний продавец пирогов презирал Остермана, считая угодливым трусом, как, впрочем, он презирал и остальных членов Совета.

Итак, это был апофеоз могущества Меншикова и его… слепоты. Как часто бывает с властителями, Александр Данилович жил в состоянии трогательного романтизма – «все его любят, все его боятся, и все они – ничто». Он все чаще показывал себя грубым деспотом, вспоминая повадки великого друга. Но деспотизм Петра, потомка Царей, – ничто по сравнению с деспотизмом плебея. Тот страшит, этот унижает.