Останній аргумент для повстання на Півдні після поразки в Петербурзі

Мы оставили Сергея Муравьёва в Любаре в тот момент, когда догнавший его Бестужев сообщил ему приказ об аресте. Это известие было последним доводом за необходимость восстания. И раньше обсуждалась возможность начала восстания в том случае, если начнутся аресты.

Аресты воспринимались, как сигнал к началу выступления, но какого? Того же самого большого революционного выступления, давно продуманного, как план захвата власти. Однако сейчас оно уже не могло сохранить этот характер, перерождаясь в стихийное восстание антифеодального протеста. Сергею Муравьёву приходилось выступать уже «одному» – без северян. Он мог надеяться только на одно Южное общество. И Сергей Муравьёв и Бестужев трагически сознавали это. Сознавали – и всё же решились выступить, в этом новизна выступления. На что же они рассчитывали? Конечно, на помощь южных полков, но эта помощь являлась лишь средством, способом, а не самоцелью. Расчёт был опять-таки на дух всеобщего недовольства в армии и в народе. Хотел этого Муравьёв или нет, но восстание, на которое он шёл, помимо воли его руководителей, начинало перерастать именно в ту форму, которой декабристы боялись: оно апеллировало к активной форме сочувствия народа, иначе теряло смысл. Положим, намеченные полки поддержат восстание, а что же дальше? Ни в Киеве, ни в Житомире власти не возьмёшь, власть остаётся в руках Петербурга. Но вот, если в силу южного почина и объявления свободы крестьянам раскачается страна, тогда вопрос о власти вновь приобретает значение, однако решаться он будет уже иными способами. Новизна положения, конечно, была ещё крайне смутна для руководителей, но потеря непосредственной цели ощущалась ими ясно и крайне усиливала их колебания. Именно эта новая ситуация и явилась основной силой, размежевавшей ту декабристскую среду, через которую проходили теперь со знаменем восстания в руках Сергей Муравьёв и Бестужев-Рюмин с их новым призывом: всё-таки восставать, хотя восстание уже не могло опираться на столицу. Всётаки восставать, хотя восстание уже не могло преследовать цели непосредственного захвата власти. Такого восстания декабристы раньше никогда не задумывали.