Системний підхід декабристів до революційної агітації

В полном соответствии с этим находится и отдельная прокламация к народу, написанная рукой Бестужева-Рюмина. Кроме ней, его же рукой набросан третий документ – прокламация квоинству, развивающая мысль «Катехизиса». Таким образом, перед нами – несомненный замысел создать систему одновременно действующих агитационных документов.

Все три документа имеют разные функции. Прокламация к народу объясняет ему смысл восстания, глухо, как и «Манифест к русскому народу», доводя до его сведения весть об освобождении от крепостного права. Как и северный документ, она воздерживается от прямых формулировок (очевидно, с той же целью не вызвать народных восстаний, которых декабристы боялись, и сохранить столь нужное для них «спокойствие» народа). «Мы сбросили с себя у з ы рабства, противные закону христианскому. Отныне вся Россия свободна», – вот и всё, что сказано в прокламации на эту тему. По линии же политической набросанная Бестужевым прокламация говорит лишь о том, что будто восстановлено «Правление народное», которое заменит самодержавие. В полном соответствии с классовой ограниченностью дворянских революционеров прокламация не призывает народ к прямому революционному действию, хотя цитированные выше строки революционного «Катехизиса» призывали «ополчиться против тирании» не только воинство, но вообще народ и «всех чистых сердцем». Сочувствие народа совершаемой революции крайне нужно декабристам, но они хотят только сочувствия. «Итак да благочестивый народ наш пребудет в мире и спокойствии и умолит Всевышнего о скорейшем свершении святого дела нашего».

Идейное содержание этих документов выявляется и в том замечательном обстоятельстве, что они были совершенно свободны от «константиновского» лозунга, вовсе не оперировали именем цесаревича Константина. Это существенное отличие южного восстания от северного, где лозунг верности Константину служил в некоторых случаях внешним поводом для вывода солдат на Сенатскую площадь и некоторым прикрытием истинных целей, о которых солдаты должны узнать не сразу, а постепенно и немного позже. Правда, это положение не было основным. В данном же случае этого лозунга вообще не было. Южные декабристы прямым образом обратились к солдатам с призывом свержения самодержавия и установления республики. Этого не провозглашали в петербургских гвардейских казармах перед выходом на Сенатскую площадь, – это был дальнейший и более решительный шаг к демократическим позициям. Эта особенность чрезвычайно важна и характерна.

Революционный «Катехизис» имел, сверх всего этого, чисто военную функцию: это был документ, освобождающий войско от только что принятой присяги и призывающий его к восстанию. Черниговский полк принял присягу царю и восстал после присяги – чрезвычайно важное обстоятельство. Черниговцы в этом отношении сходны с лейбгренадёрами, вышедшими на Сенатскую площадь после принесения присяги. Отсюда возникла необходимость освободить воинство от принесенной присяги и тем облегчить последующие революционные действия.

Этот момент очень многое объясняет в избранной религиозной форме, в цитатах из Священного писания, доказывающих невозможность и «богопротивность» клятвы царям, в подробном объяснении, откуда взялась эта нечестивая клятва царям и почему царей поминают в церкви. Вопрос: «Стало, присяга царям Богу противна?» Ответ: «Да, Богу противна, цари предписывают принуждённые присяги народу для губления его». Эти и подобные утверждения имели чрезвычайно важную для восставшего полка функцию – освободить солдата от только что принесенной присяги и поднять его на восстание. Заметим, что лично руководителей этот вопрос не касался. Сергей Муравьёв по личному показанию, «на подданство ныне царствующему императору не присягал, ибо меня во время присяги не было налицо при полку». Бестужев-Рюмин, как подпоручик Полтавского пехотного полка, также не присягал по той же причине.

Однако, дело этим не ограничивается. Следственные документы дают ряд точных доказательств того, что революционный «Катехизис» имел ещё другую ясную и весьма важную цель, он был предназначен для того, чтобы в создавшихся конкретных условиях полки, только что присягнувшие царю, поднять на восстание и в этой связи заменить присягу царю присягой революции. Это была важнейшая функция революционного «Катехизиса».

С целью поднять на восстание окрестные полки и были спешно переданы полковым писарям 11 экземпляров «Катехизиса». Они были предназначены для полков, которые должны были, по мысли Сергея Муравьёва и Бестужева-Рюмина, примкнуть к восстанию.

Их также не должна была связывать принесенная присяга Николаю. Вероятно, руководителям Черниговского восстания представлялось, что молебны, подобно отслуженному в Василькове, чтение «Катехизиса», снятие только что принесенной клятвы царю и принесение клятвы в верности революции и республике также должны иметь место на сборе тех полков, которые примкнут к восстанию.

Посланный в Киев Сергеем Муравьёвым прапорщик А. Мозалевский поехал поднимать на восстание киевский гарнизон, а не просто передать какие-то письма и бросить на киевских улицах три «Катехизиса». Это довольно туманная и общая картина уточняется и приобретает ясную функцию, если обратиться к документам.

Личное послание Мозалевского, к счастью, сохранившееся в составе дела Сергея Муравьёва, (дело Мозалевского не дошло до нас), сообщает, что Сергей Муравьёв, будучи в Василькове, вызвал Мозалевского, дал ему надеть «партикулярное платье», сделал ему наставления быть осторожным и вручил запечатанные в конверт три «Катехизиса», приказав по приезде в Киев распечатать конверт и отдать «Катехизисы» сопровождавшим его трём рядовым и одному унтер-офицеру «с тем, чтобы они роздали те катехизисы состоящим в Киеве солдатам. Вместе с Мозалевским были посланы… солдаты… С солдатских шинелей С. Муравьёв сам отпорол погоны в целях конспирации, чтобы рядовые и унтер-офицеры не могли быть опознаны. Показания об основном целевом назначении «Катехизиса» – раздача солдатам киевского гарнизона – имеет чрезвычайную важность и вносит ясность в вопрос. Эта формулировка, несомненно подтверждённая и усным допросом, нашла себе место и в докладе Аудиториатского департамента по делу Соловьёва, Быстрицкого, Мозалевского, Сухинова и других участников восстания Черниговского полка – как в части констатирующей, так и в «мнении» главнокомандующего графа Сакена, отлично знавшего все материалы по южному следствию и судопроизводству (не дошедшему до нас). Сакен, осведомлённый по всей сумме показаний Мозалевского, а также и в прочих, не дошедших до нас материалах южных допросов, передал их содержание таким образом: Мозалевский обвинялся в принятии «от него, Муравьёва, сочинённого им с дерзкими против монаршей власти изречениями катехизиса для доставления оного в Киев к произведению там подобного в войсках возмущения». Эта формулировка заслуживает внимания.

Аудиториатский же доклад в четвёртом своём подразделении, посвящённом специально Мозалевскому, приходит даже к выводу (очевидно, основываясь на каких-то не дошедших до нас показаниях), что сии катехизисы по прибытии в Киев брошены солдатами в разных местах, на тот конец, чтобы оные были сысканы воинскими чинами».

Конечно, трудно себе представить, чтобы «Катехизисы» разбрасывались с тем, чтоб именно солдаты и никто другой разыскали их на киевских улицах, – это позднейшее осмысление событий на основе показаний о первоначальной цели. Мозалевскому… не удалось раздать «Катехизисы» именно солдатам, поскольку, согласно следственным материалам, не удалось добиться связи с соответствующими полковыми командирами (майором Крупниковым или Крупенниковым, личность которого следствию так и не удалось идентифицировать). Если же опираться на свидетельство «Записок Неизвестного», мы узнаём, что писем к военачальникам, на которых тайное общество возлагало надежды, у Мозалевского было не одно, а три: одному генералу, которого фамилия не названа, но дана лишь примета местожительства («он жил на Печерске» – не Рененкампф ли?), тому же (неразысканному) «подполковнику Крупенникову» (названному в делах следствия майором) и «одному поляку». Все эти лица, призывались активно содействовать восстанию – очевидно, организацией выступления тех войсковых частей, которые были под их командой. Заслуживает внимания формулировка поручения Мозалевскому в передаче «Записок Неизвестного»: Муравьёв просил пересказать ему («одному генералу, фамилия которого неизвестна») о событиях и узнать от него, что думают другие члены о происшествии 14 декабря и о восстании Черниговского полка, «расспросить его о мерах со своей стороны, объявить ему о надеждах Муравьёва на Киев, где находится так много членов русского и польского обществ…». Из контекста совершенно ясно, о каких «надеждах» С. Муравьёва идёт речь, поставлен вопрос о поддержке восстания воинскими частями. Сопоставляя это с данными следствия, мы можем внести в вопрос дополнительную ясность: по показанию Грохольского, письмо С. Муравьёва сообщало «Крупенникову», чтобы он последовал на сборный пункт». По «Запискам Неизвестного» подполковник Крупенников – реальное лицо; он, как сообщают «Записки», дал положительный ответ на письмо Муравьёва («Буду иметь случай соединиться с вами, исполнить данное обещание и разделить общую опасность»).

В свете этого понятен и эпизод со штабс-ротмистром гусарского принца Оранского полка Ушаковым, проезжавшим через Васильков во время восстания. Он был задержан на заставе и приведен к Муравьёву. В полку были близкие по настроениям люди, – сам Ушаков проявил сочувствие к делу восстания и возбудил надежды руководителей. Было желательно присоединить к восстанию и этот полк. Бестужев рассказывает об Ушакове: «Видя, что мы восприняли действия, он воспламенился и желал нам успеха». Руководители восстания поручили Ушакову уведомить о виденном офицеров его полка… Ушакову вручили один экземпляр революционного «Катехизиса». Очевидно, и в этом случае документ должен был иметь указанную выше функцию на случай, если гусарский принца Оранского полк примкнёт к восстанию».

Всё это объясняет и то обстоятельство, что Сергей Муравьёв-Апостол раздал не все переписанные катехизисы: по-видимому, он предполагал, что при встрече с присоединившимися полками в них может возникнуть надобность. По свидетельству Матвея Муравьёва, последние копии революционного «Катехизиса» сохранялись до самого последнего момента, и лишь «когда отряд… забрал Черниговский полк, сии копии были истреблены».

В пересказе мемуарной литературы эта ближайшая практическая функция документа оказалась необъяснённой. Рассказ о поездке Мозалевского в Киев в «Записках Неизвестного» уже занят непосредственно объяснением не первоначальной цели (раздать «Катехизис» солдатам), а того особого поворота, который получился в действительности – раздача «Катехизиса» народу просто как революционной прокламации. Конечно, и такую роль могла сыграть эта замечательная прокламация русского революционного движения, но задумана и подготовлена она была прежде всего как практический и крайне необходимый документ восстания: снять только что принесенную присягу царю, тормозящую восстание, и заменить её присягой революции и лозунгу республики, выходя с ним на восстание.

Аналогичное сопоставление показаний, данных на следствии, и последующее освещение вопроса в мемуарной литературе позволяет некоторые уточнения и в эпизоде с Даниилом Кейзером, священником Черниговского полка, который прочёл перед восставшими черниговцами революционный «Катехизис». Как известно, Муравьёв, желая хоть несколько ослабить вину священника во время следствия, подчёркивал в своих показаниях, что дал ему за выполнение приказания 200 руб., т. е. снял вопрос идейного характера и заменил его узкоматериальной причиной. Между тем священник Кейзер соглашался на предложение Муравьёва из идейных соображений (в «Записках Неизвестного»: «Готов умереть с вами для общей пользы»), но в то же время, ссылаясь на семью, – жену детей, проявлял колебания. «Если ваше предприятие не удастся, то что будет с ними? Бедность, нищета и даже позор ожидают мою жену и моих сирот». Тогда Муравьёв, желая успокоить справедливое опасение священника, дал ему 200 рублей, после чего он согласился». Но столь небольшая сумма не могла же устроить судьбу семьи священника в том случае, если бы она потеряла кормильца.

Опять-таки непосредственные документы следствия, в первую очередь допросы самого Даниила Кейзера и церковников Дмитрия Краскова и Ивана Ахзлестина, вносят ясность в этот вопрос. Сергей Муравьёв встретил согласие со стороны Кейзера прочесть «Катехизис» перед полком, и согласие это, очевидно, было дано вполне сознательно. Но далее Муравьёв потребовал, чтобы Кейзер следовал за восставшим полком. Между тем подъёмных средств у Кейзера не было. Двести рублей, данные ему Муравьёвым, и сыграли роль «подъёмных»: на эти деньги священником сейчас же была куплена «брычка», следовательно, речь вовсе не шла непосредственно о материальной поддержке его семьи. С. Муравьёв, по показанию Кейзера, дал ему 200 руб. чтобы он мог «сколько ни есть справиться с семейством и следовать в поход», – отсюда немедленная покупка Кейзером у васильковского экспедитора дорожной брички за 70 руб., т. е. трата более нежели трети всей суммы. Следовательно, этот поступок Муравьёва, как и действия Кейзера, был понятен, целенаправлен и в данной обстановке имел вполне практическое значение. Таким образом, нельзя давать веры показанию Сергея Муравьёва, что после того, как Черниговский полк выстроился на площади в Василькове, – «священник, коему, дабы склонить на сие, дал 200 руб., отслужил молебен, прочёл катехизис, мною сочинённый». Как видим, это показание нельзя принять точным, – деньги имели иное назначение и вовсе не были «покупкой» согласия священника.

Имя священника Даниила Кейзера (впервые в литературе упомянутое П. Е. Щёголевым и прокомментированное в его работе о революционном «Катехизисе») по праву занимает своё место в истории декабристского движения.

С. Муравьёв показывает, что «Катехизис» будто бы остался непонятен солдатам, и он вынужден был для поднятия их духа опять прибегнуть к имени цесаревича Константина, даже отмечает на следствии якобы отрицательное впечатление, которое произвело на солдат чтение революционного «Катехизиса» на площади в Василькове. Однако это свидетельство, несомненно, опровергается его собственными поступками: почему же он посылает из того же Василькова прапорщика Мозалевского в Киев для раздачи солдатам киевского гарнизона катехизиса? Очевидно, он не сделал бы этого, если бы в действительности заметил отрицательное воздействие этого документа.

Важно учесть, что «Катехизис» многократно разъяснялся и комментировался солдатам. Прапорщик Апостол-Кегич свидетельствует, что «Сухинов, Кузьмин, барон Соловьёв и Щепилло часто читали солдатам «Катехизис», говорили им о вольности…» Что же иное может разуметься под «вольностью», как не освобождение от крепостного права? Без сомнения, это частое чтение есть толкование солдатамреволюционной прокламации».