Лави повстанців залишає навіть брат Сергія Муравйова Артамон, стаючи зрадником

Первым выявил размежевание Артамон Муравьёв, пылкий дворянский революционер, до этого многократно предлагавший себя в цареубийцы, торопивший с выступлением и обещавший пожертвовать всем.

Вернёмся же в Любар, где Сергей Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин после сильных колебаний приняли совместное решение выступать. Именно в Любаре, когда мысль Муравьёвых лихорадочно работала в поисках планов действий, Матвей Муравьёв предложил даже самоубийство, но это предложение было отброшено. Возникало даже намерение «скрыться», но и эта мысль была решительно отвергнута: «Обдумав, что мы несомненно будем найдены, Муравьёв решился действовать, опираясь на воспомоществование прочих членов общества». Первым членом общества, к которому они обратились, и был Артамон Муравьёв, командир Ахтырского гусарского полка, квартировавшего в Любаре.

Артамон Муравьёв был старым участником декабристского движения. Принятый ещё осенью 1817 г. в Союз спасения, он не «отстал» от общества ни на одном из крутых поворотов его истории – ни в 1820 г., ни после Московского съезда 1821 г., ни в момент основания Южного общества. Как мы знаем, он постоянно стоял за скорейшее выступление, и было бы наивно и непродуманно приписать его более чем восьмилетнее пребывание в тайной организации и позицию, которую он занимал в её ответственных решениях, простому бахвальству. Правда, сам Артамон Муравьёв на следствии усердно развивал именно эту версию: во все преступления он якобы был вовлечён необузданным языком, «страстью врать и казаться решительнее других», но сердце его якобы «никогда в оных не участвовало». Следствие отвергло это выгодное для подсудимого простецкое объяснение, и Верховный уголовный суд приговорил Артамона Муравьёва за его «бахвальство» к лишению чинов, дворянства и вечной каторге. Источник его колебаний в решающие дни декабря 1825 г. надо признать более сложным. Ситуация была явно новой, и хрупкая дворянская революционность Артамона Муравьёва сломалась, не выдержав напора новых обстоятельств. Он давал когда-то согласие на несколько иное восстание. И даже не раз заявлял о своём решении взять на себя инициативу. Но теперь положение коренным образом изменилось, и он проявил самые постыдные для революционера колебания.

Тщательно сопоставив многочисленные и нередко противоречивые свидетельства о характере предложения, адресованного Артамону Муравьёву, можно прийти к следующему выводу. Сергею Муравьёву и Бестужеву-Рюмину нужно было прежде всего поднять Черниговский полк и надо было торопиться именно туда. Ближайшим к главной квартире полком, обещавшим действовать, оставался именно Ахтырский (конница). Поэтому Сергей Муравьёв хотел поручить Артамону весьма серьёзную и в ближайших условиях основную задачу: «Немедленно собрать Ахтырский полк, идти в Траянов, увлечь за собой Александрийский гусарский полк (что и прежде обещал Артамон Муравьёв), явиться нечаянно в Житомир и арестовать всю корпусную квартиру». Артамон Муравьёв в страхе отказался от этого центрального по значению акта и, дойдя до предела либеральных колебаний, предложил другой выход: добиться выполнения своих преобразовательных планов через… завоевание на свою сторону самой власти, ныне обновляемой вступлением на трон нового царя. Иначе говоря, поехать в Петербург к новому царю, познакомить его с благородными целями общества и убедить в правоте декабристских планов не только царя, но и часть лиц из его окружения. Этот капитулянтский, либеральный и наивно-фантастический план Сергей Муравьёв с негодованием отверг. Артамон в своих колебаниях ссылался на то, что принял полк недавно (в декабре 1824 г.). Ротмистр Семичев, бывший при разговоре, стал убеждать его всё же начать действия, уверяя, что полк готов восстать. Артамон вновь пообещал было действовать. Согласились на том, что начнёт восстание Сергей Муравьёв с Черниговским полком, а Артамон Муравьёв поднимет свой полк вслед за этим и присоединится к восставшим. Бестужев-Рюмин, свидетельствуя об этом, вместе с тем отмечает трудности принятого варианта: «Артамон обещал присоединиться к нам, если мы выступим, но расстояние, которое необходимо было покрыть для достижения этого соединения, было велико».

Сверх того, Артамон Муравьёв принял на себя и обязательство оповестить славян о начале действий. Он оставался ближайшим к славянам соседом, и подобная функция напрашивалась сама собой. С. Муравьёв написал славянам Спиридову и Тютчеву записки о начале действий и просил Артамона сейчас же отправить их с нарочным. Артамон обещал. Взялся он также передать славянам записку Бестужева о начале восстания (славяне были «подведомственны» Бестужеву). Однако, как только Сергей Муравьёв и Бестужев уехали, Артамон Муравьёв записку тотчас, по собственному признанию, «истребил», скатившись к позорному обману руководителей тайной организации. Создавшаяся ситуация сломила его решимость. Восстание представлялось ему обречённым на гибель.

«По возвращении с манёвров, – показывает Артамон Муравьёв следственной комиссии, – узнав мои переговоры и сношения с Муравьёвым, [супруга] требовала от меня со слезами, окружённая детьми, оные прервать и пощадить моё семейство». Тот обещал ей это сделать и сдержал слово. Об этом говорят многие факты и характернейший из них таков: 27 декабря у Артамона были в Любаре братья Муравьёвы, и он, как мы видели, всё же обещал действовать, а 29 или 30-го числа, по его собственному признанию, он подал начальству рапорт об увольнении его по болезни от командования на 28 дней».