Поява у III Відділенні рукопису «Гайдамаків»

Марта 25

При отношении генерал-адъютанта Бибикова от 18 марта за № 909 было доставлено в III Отделение сочинение в рукописи «Гайдамаки». Эта рукопись рассмотрена и заключает в себе два рассказа самовидца – казака, бывшего в отряде кн. Любомирского, который начальствовал польскими войсками в Полонном, по всей вероятности, в конце XVIII столетия.

Первый рассказ о том, как войско кн. Любомирского окружило однажды шайку гайдамаков, или наездников, составленную под начальством казака Чуприны из запорожцев и других бродяг, и каким образом часть гайдамаков при сём случае спаслась, прорвавшись сквозь ряды поляков, а прочие, и в том числе Чуприна, погибли.

Второй рассказ о том, каким образом самовидец этот был послан кн. Любомирским разведать, где скрывается другая разбойничья шайка гайдамаков, грабивших окрестные места, под начальством казака Чертоуса, как он отыскал эту шайку, к ней присоединился, потом ушёл с ночлега для донесения кн. Любомирскому; наконец, каким образом кн.

Любомирский окружил гайдамаков в указанном месте и как они погибли вместе с Чертоусом от ядер и картечи польского отряда.

В юго-западных губерниях и Малороссии есть следующее обыкновение: во время ярмарок, когда собирается много народа, является непременно какой-нибудь старик, который рассказывает или поёт песню о каком-либо происшествии из истории борьбы казаков с поляками и татарами – другие слушают. Помянутые два рассказа принадлежат к этому роду. Сделан был вопрос Гулаку: не переменил ли он намерения упорствовать и, в таком случае, не желает ли, чтобы ему были даны письменные вопросы для написания истины? Гулак отверг эти предложения.

Распоряжение 24 марта о том, чтобы отец Гулака написал к сыну увещание и даже, чтобы он сам для того приехал, отменено, а писано только к отцу о непреборимом упорстве сына и о том, что этим упорством он увеличивает свою вину, а следовательно, и наказание.

Марта 26

…Сего 26 марта Гулаку опять был сделан вопрос: готов ли он показать истину и начертать оную письменно? «Остаюсь при прежних показаниях!» – отвечал Гулак.

Марта 27

По высочайшему повелению был истребован от гр. Протасова образованный и опытный священник для увещания Гулака. Для сего был избран протоиерей Малов.

27 марта Малов был допущен к Гулаку, и вот в чём состоит письменный отчёт Малова:

«Вид его, Гулака был печален, но не дик, взоры томны, но кротки и смиренны.

Когда я начал говорить ему, чтобы он открыл правительству полную и чистую истину всего того, о чём его спрашивают, он с тихостию ответил мне: «Нет, отец мой, я сделать этого не могу».

Когда я начал спрашивать о причине такой невозможности, он отвечал мне: «На сохранение сей тайны я дал клятвенное слово, которого никогда и ни за что не нарушу».

Когда я начал доказывать ему всем, что есть святого и досточтимого, что всякое честное, клятвенное слово, а особливо если оно дано в каком-либо преступном начинании есть явный грех и нарушение священнейшей клятвы, которая изрекается нами в верноподданнической присяге, он заплакал, заплакал горько, и отвечал мне: «Всё это справедливо, но я не могу».

Когда я спрашивал у него, что же это за тайна и в каком деле правительство хочет дознать от него истину, он отвечал: «Правительство это уже знает, впрочем, это некоторые несбыточные мечты, которыми увлекается иногда молодость, мечты сии сами бы собой разрушились, но, вероятно, кто-нибудь нас подслушал, и дело сие получило гласность». Я сказал ему: «Вы произнесли слово «нас подслушал!», следовательно, в вашем деле были и некоторые другие участники. Он отвечал: «Были, но по силе взаимной нашей клятвы я их не наименую никогда. Знаю, что я сильно оскорбляю Господа Бога, жестоко огорчаю моих родителей, но моё честное слово я сохраню, какая бы участь меня не постигла, я вполне предаюсь промыслу Божию».

В заключение всей беседы, которая сопровождалась непрестанным плачем, он сказал мне: «Отец! Удостойте меня святого причащения». На сие я сказал ему: «Если Вы сознаетесь всесовершенно в том, чего требует от Вас правительство, Ваше желание я исполню с радостию, но если продолжите Ваше упорство, сего сделать я не могу». При сих словах моих он зарыдал ещё более и сказал мне: «Если не для причащения, то хотя из христианской жалости навещайте меня».

Вообще в разговорах его я не заметил ничего сильно злостного и враждебного; все они сопровождались мягкостью и сокрушением».

Марта 28

Писано генерал-адъютанту кн. Долгорукову о доставлении сведений насчёт поведения, образе мыслей и благонамеренности родителей Гулака.

Составлен всеподданнейший доклад, в коем подробно изложены все сведения, имеющиеся доселе о Славянском обществе, допросы Гулака, имена соучастников его и степень прикосновенности их к обществу, распоряжения, сделанные к обыску и доставлению их в Петербург, и все меры, принятые к полному объяснению дела.

Предложено протоиерею Малову посещать Гулака в течение 28, 29 и 30 марта и дано наставление, чтобы он, Малов, продолжал кроткие убеждения, употреблял иногда и выражения строгие, доказывал бы Гулаку, что кроме преступления перед правительством и государем он согрешает и перед Господом, и описал бы ему всю важность, заключающуюся в его преступном упорстве.

На вопрос Малова, должен ли он о его посещении Гулака донести митрополиту, дано ему по этому предмету разрешение, но с тем, чтобы в донесении своём не входил ни в какие подробности, а донёс бы только, что был приглашён для увещаний арестанта, упорствующего в открытии истины.

Предписано генерал-лейтенанту Перфильеву подробно донести, что ему известно в Москве насчёт Славянского общества, об именах тех, которые слывут славянофилами, об образе их мыслей, занятий и обо всём, до них относящемся, а также не питают ли они каких-либо политических замыслов.

Справлялись в бывшей квартире Гулака, не был ли кто в оной, и не спрашивали ли о Гулаке…

Протоиерей Малов во второй раз посетил Гулака, объяснял ему обязанности христианина и верноподданного, толковал важность всеподданнейшей присяги и ничтожность перед оною данного им кому-то обета, говорил о его родителях и сёстрах. Гулак, по-видимому, был вполне расстроган, плакал и показал совершенную преданность Богу и всем постановлениям религии; но на все вопросы о тайном обществе и соучастниках отвечал: «Я дал обет Богу молчать, прав ли оный или неправ, я оного не нарушу. Я Вам сказал уже, что никакого открытия сделать не могу и связанный обетом, теперь повторяю Вам так же. Обет мой перед Богом, за мною его исполнение. Что Господь со мной ни сделает, моему обещанию я не изменю». Никакие убеждения Малова не могли победить его упорства.

Марта 29

Гулаку предложены были вопросы как о тех лицах, которых он посетил в С. – Петербурге, так и о тех, которые у него бывали.

На это Гулак ответствовал… посещали его только по старому знакомству, и он с ними не имел никаких разговоров, кроме самых общих; более же никто не бывал…

К обер-полицеймейстеру послано 15 руб. серебром для раздачи в награду тем нижним полицейским чинам, которые после арестования Гулака нашли брошенную им рукопись под заглавием «Закон божий».

Протоиерей Малов в третий раз был допущен к Гулаку, и в третий раз его убеждения оказались бесполезны…

Марта 30

Протоиерей Малов в четвёртый раз увещевал Гулака, но всё безуспешно. «Не могу, не могу, – сказал Гулак, – не по упрямству, а по силе моего обета…»

Апреля 1

Генерал-адъютант граф Орлов, прибыв в III Отделение, вновь лично предложил Гулаку словесные и письменные вопросы по всем предметам дела о Славянском обществе, но Гулак и словесно и письменно на все вопросы отвечал: «Не знаю!» Таким образом, он и при новом вопросе показал прежнее, ничем не преоборимое упорство.

За сим в ожидании доставления в С. – Петербург других арестантов, Гулак отправлен в Алексеевский равелин; а коменданту крепости сообщено, чтобы Гулака как закоренелого и доказанного политического преступника, увеличивающего вину свою необыкновенным упорством, содержали в равелине самым строгим образом, в совершенном уединении, не допуская никого к нему и не давая ему ни книг, ни других предметов развлечения.

Апреля 2

Генерал-адъютанту гр. Киселёву сообщено о немедленном арестовании и доставлении со всеми бумагами в III Отделение служащего в министерстве государственных имуществ чиновника Иславина, которого посещал Гулак.

Генерал-лейтенанту Адлербергу объявлено высочайшее повеление о сделании распоряжения, дабы все письма, кои будут пересылаться по почте к находящимся за границей Савичу, Кулишу и Чижову, были подвергаемы перлюстрации.

Представлена г-ну шефу жандармов записка, извлечённая из III Отделения, о том, что находящиеся за границею польские выходцы под руководством Адама Чарторижского ещё с 1845 г. замышляют также о соединении всех славянских племён в одно царство, полагая разделить оное на четыре штата:

1) Русско-славянский,

2) Польско-славянский,

3) Чехо-славянский,

4) Иллиро-славянский, с тем, чтобы каждый штат управлялся сообразно своим правам и обычаям, на либеральном основании, но под одним федеральным господством. В Париже учреждено с этой мыслью общество, называемое «Славяно-народное владо», которое рассылает своих агентов и старается разными другими средствами распространять свои замыслы. Хотя из дела о Славянском обществе св. Кирилла и Мефодия доселе не видно, чтобы члены оного были в сношениях с польскими выходцами, но весьма вероятно, то действия Парижского славянского общества подали мысль и нашим молодым людям, уроженцам Малороссии, мечтать о восстановлении прошлой вольницы на их родине.

Апреля 4

…Генерал-лейтенанту Кокошкину послано 200 руб. серебром, всемилостивейше пожертвованных частному приставу Юнкеру в награду деятельности и распорядительного поступка его при отыскании после арестования Гулака рукописи «Закон божий». В то же время упомянутая сумма, по высочайшему повелению, потребована от министра финансов на известное и. в. употребление.

Апреля 5

Всеподданнейший доклад о Гулаке, с относящимися к оному приложениями, был препровождён к г-ну военному министру, который по прочтении возвратил сии бумаги.

Составлена для г-на шефа жандармов записка о степени прикосновенности к делу о Славянском обществе Кулиша.

Апреля 6

Генерал-адъютант Бибиков доставил донесение к нему гражданского губернатора Фундуклея480 и попечителя Киевского университета генерал-майора Траскина насчёт осмотра бумаг тех из лиц, прикосновенных к делу о Славянском обществе, которые находятся в Киеве.

Из сих лиц бывший студент Маркович выбыл из Киева и должен находиться в Переяславле, но осмотрена была квартира его, в которой оказались бумаги, несколько сомнительные, почему в Переяславль послан чиновник для арестования Марковича. Адъюнкт Костомаров при обыске у него бумаг сам предъявил кольцо с надписью св. Кирилла и Мефодия и сделанный им перевод одного места их революционного польского сочинения. В двух письменных показаниях своих Костомаров объяснил, что кольцо им изобретено, но только из уважения к памяти первых просветителей славян, что подобные кольца носили ещё Гулак и Навроцкий, что он, Костомаров, в обществе этих молодых людей, а также Посяденко и Марковича иногда рассуждал о славянстве, что, не ручаясь за других, он не замечал в этих беседах и действиях никакого тайного общества и злоумышления, что упомянутый перевод из польского сочинения он давал списать Гулаку и в этом признаёт себя виновным. Между бумагами его найдены некоторые, относящиеся до славянства. Посему Костомаров вместе с бумагами отправлен в С. – Петербург.

Студент Андрузский выехал из Киева к родителям своим в г. Пирятин, а художник Шевченко не возвращался в Киев.

От студента Петрова требовалось объяснение, не имеет ли он новых сведений о Славянском обществе. Он показал, что сверх прежнего донесения ему известно только то, что Маркович и после того намерен продолжать свои действия в духе означенного общества.

Генерал-майор Траскин при этом случае просит оправдать его перед министром народного просвещения в том, что он по причине тайны настоящего дела не донёс об означенных распоряжениях.

Апреля 7

Государю императору благоугодно было повелеть, дабы шеф жандармов обо всём этом деле лично, без всякой переписки, объяснился с гр. Уваровым481».

Уже на сторінках першого зошита, в основному, присвяченого поліцейському стеженню та допитам арештованого М. І. Гулака, який тримався незламно, містяться показові деталі запопадливих жандармських намагань довести свою собачу вірність престолу:

Гулак, не зважаючи ані на неодноразові умовляння протоієрея Малова, ані на відчайдушний жандармський тиск, ані на особистий візит і спроби дістати від нього відомості самого начальника ІІI відділення О. Орлова, кінець кінцем відмовився відповідати на жодні запитання.