Обидва джерела звертаються до історії свого народу

Наконец, оба автора переходят к истории народа-мессии: «Книга народа польского…» – к истории польского народа, «Закон божий» – украинского. В обоих произведениях довольно последовательно излагается история этих народов, однако и здесь мы находим ряд принципиально различных положений… Так в «Книге народа польского…» идеализируются польские короли и дворянство. «И польские короли шли на защиту христиан в далёкие земли… Но никогда короли и мужи-рыцари не захватывали насилием соседних земель, но принимали народы в своё братство, связывали их между собой благотворящими узами веры и вольности» (стр. 19 – 20).

В «Законе божием» мы встречаем, наоборот, резко отрицательное отношение к царской власти и идеализацию славян и Украины как своеобразных «республик равных». «Племя славянское ещё до принятия веры христовой не имело ни царей, ни господ, и все были равны…» (61). И далее: «Не любила Украина ни царя, ни пана и составила у себя казацтво, т. е. братство, куда каждый вступая был братом других, был ли он прежде господином или рабом, лишь бы он был христианин; и были казаки между собой все равны, а старшины выбирались на собраниях и должны были служить всем по слову Христову…» (76).

Кроме того, в «Законе божием» проводится идея объединения славян, отсутствующая в «Книге народа польского…».

В заключение оба документа выражают надежду, что народ – мессия, освободившись от ига порабощения, снова водворит на земле царство справедливости…

Попытаемся резюмировать наши выводы. Несмотря на то, что «Книга народа польского…» оказала сильное влияние на автора «Закона божия», что сказывается в заимствовании литературной формы, несмотря на общность отдельных идейных положений и даже общность взглядов на исторический процесс в целом, где демиургом истории выступает Господь Бог, перед нами два различных документа, отражающих две различные идеологии: идеологию польского революционного шляхетства и идеологию зарождавшейся украинской буржуазии.

Отсюда в одном произведении известная идеализация польской королевской власти и польского дворянства – рыцарства, в другом – идеи демократизма, идеи всеобщего равенства. Таким образом, «Закон божий» отнюдь не является простой переделкой «Книги народа польского…» Мицкевича применительно к Украине.

Тогда возникает следующий вопрос: кто всё же является автором «Закона божия»?

Гр. Орлов в своём докладе Николаю от 26 мая 1847 г. говорит, что эта рукопись была известна с 1833 г. под названием некоей «Поднестрянки». К подобному утверждению гр. Орлова надо отнестись весьма критически. Во-первых, как видно из предшествующего изложения, гр. Орлов ранее утверждал, что «Закон божий» является чуть ли не переводом «Книги народа польского…». Во-вторых, «Закон божий» содержит в себе ряд положений, характерных для кирилло-мефодиевцев, и, наконец, в третьих, доклад гр. Орлова крайне тенденциозен: желая представить Общество как «учёный бред трёх молодых людей», что соответствовало интересам правительства, он мог умышленно сослаться на «Поднестрянку» (никогда, по-видимому, не существовавшую), тем самым отрицая значение «Закона божия» как программного документа.

Вместе с тем, мы вовсе не отрицаем возможности появления на Украине документов, сходных по своей форме и идейному содержанию с «Законом божиим», и даже того, что эти документы могли быть использованы автором «Закона божия».

В действительности «Закон божий», являвшийся программным документом Общества, если и не написан, то по меньшей мере авторизован кем-либо из членов КириллоМефодиевского общества. Возникает вопрос: кем же именно?

Костомаров на допросе его в ІІІ Отделении 15 апреля 1847 г. на вопрос, с какой целью перевёл он с польского эту рукопись, отвечает: «А сочинения я не переводил с польского в собственном смысле слова, ибо оно написано было по-малороссийски, и только часть его была по-польски, и я перевёл его с польского, что было на этом языке». И далее на вопрос, кто же является автором этой рукописи, отвечает: «Приписывали его какому-то с иностранной фамилиею, если не изменяет мне память, де Бальменю».

Через два дня в дополнительных показаниях, снова называя автором де Бальмена, Костомаров, однако, излагает это несколько иначе:

«…рукописное сочинение в духе самой противозаконной украиномании сочинено, как я подозреваю по названию в других списках: «Закон божий» де Бальменом».

Следовательно, согласно утверждению Костомарова на первых допросах, автором «Закона божия» является по всем данным граф Яков Петрович де Бальмен, сын полтавского помещика, друг Шевченко.

Попытаемся выяснить, так ли было в действительности.

Прежде всего на первом допросе Костомаров говорит о де Бальмене, как о каком-то совершенно незнакомом ему человеке, на втором же выясняется, что де Бальмен – автор хорошо, как видно, ему знакомый, так как Костомаров определяет его авторство «по названию и других списках».

Таким образом, здесь явное противоречие. Далее, крайне трудно объяснить, зачем понадобилось де Бальмену писать по-польски? Правда, надо полагать, что де Бальмен знал польский язык, так как некоторое время служил в Белгородском уланском полку, стоявшем недалеко от Люблина, в г. Красноставе, но всё же неясно, зачем потребовалось ему писать не на родном языке, да ещё именно вторую половину рукописи, в которой особенно подчёркивается мессианская роль украинского народа?

Всё это приводит нас к убеждению, что де Бальмен не являлся автором «Закона божия». Ссылка же на него во время допроса была очень удобна: де Бальмен в 1845 г. был убит на Кавказе во время Даргинской операции.

В дальнейшем и Костомаров перестал ссылаться на де Бальмена.

В своём последнем показании от 7 мая Костомаров заявил, что «Закон божий» списал он давно у офицера Кавказского корпуса Хмельницкого, жившего с ним на квартире в Харькове. Хмельницкий, надо полагать, был лицом вымышленным, так как отделение наводило справки и установило, что офицер Хмельницкий никогда не служил в Кавказском корпусе.

По нашему мнению, автором «Закона божия» является Костомаров. Подтверждением этого положения служит следующее – в «Автобиографии», продиктованной Костомаровым своей жене Алине Леонтьевне, он говорит: «Около этого же времени (конец 1846 г. – П. З.) я написал небольшое сочинение о славянской федерации, старался усвоить по слогу библейский тон». Это подтверждается анализом рукописи «Закона божьего»: анализируя список, находящийся в деле Костомарова, написанный его рукой и представляющий собою черновик с множеством перечёркиваний и поправок, мы приходим к заключению, что характер этих поправок свидетельствует о том, что они произведены самим автором сочинения.

Кроме этого, можно привести ряд индивидуальных для Костомарова черт и положений, обнаруживаемых в «Законе божием». Значимость каждой из них в отдельности невелик, однако в совокупности они подтверждают правильность высказываемой точки зрения. Так в «Законе божием» мы находим и присущую Костомарову идеализацию прошлого Украины, и употребление древнеславянской терминологии, столь характерное для него, и, наконец, неоднократные ссылки на летописца, что даёт основание предполагать в авторе историка. Таким образом, мы полагаем, что автором «Закона божия» является Костомаров. Однако, предполагая авторство за Костомаровым, мы высказываем предположение, что в идейном направлении книги не могли не принимать участия и другие организаторы Общества: Гулак и Белозерский. Трудно предполагать, что Гулак и Белозерский в этом отношении не оказали никакого влияния на Костомарова.