19.

19.

За стол, стоявший посреди комнаты, уселись несколько человек во главе с начальницей областной санитарной инспекции Раисой Григорьевной Скорик. Ей лет что-то вроде шестидесяти. И когда я уже научусь определять возраст более точно? Она маленькая, сухонькая, подвижная, с глазами печальными и умными. Присутствует только один мужчина — Константин Георгиевич Костенко. Высокий, стройный, лет... лет... за пятьдесят во всяком случае. Гладкие черные волосы, причесанные, волосок к волоску, на прямой пробор, аккуратно подстриженные усы, гладко выбрит. На нем не ко времени приличные костюм и туфли, белый воротничок с черным бантиком. Заметно, что он за собой следит. Невольно вспомнились выражения Ильфа и Петрова: Старгородский лев — из «Двенадцати стульев» и «Сразу видно человека с раньшего времени» — из «Золотого теленка». Из всех сидящих здесь я знаю только Панченко.

Никаких предварительных формальностей. Юлия Герасимовна меня представила:

— Петр Григорьевич Горелов, старший архитектор областного отдела по делам архитектуры.

— Мы вас слушаем, — сразу же сказала Раиса Григорьевна.

Я раскрыл на столе наш кустарный походный генплан города. Над ним склонились, и поднялся небольшой шум. Стало понятно: генплан города им не в новинку, но они его давно не видели, соскучились, с удовольствием рассматривают и обсуждают. Шум утих, Раиса Григорьевна оторвалась от генплана и снова сказала мне:

— Мы вас слушаем. Я положил на стол схематический план с вариантами размещения заводов и сказал:

— А что тут говорить? Посмотрите, все станет ясно. Снова склонились над столом и снова поднялся легкий шум.

— Хороший был вариант, — сказал Костенко и пощелкал языком. — Лучше ничего не придумаешь. Все наши проблемы снимались. Ну, не все, но главные. Вы знаете, — обратился он ко мне, — ведь мост через Днепр и все инженерные сооружения на линии Червоноказачинск-Байрачная рассчитаны на укладку вторых путей. Это чтобы обеспечить бесперебойное и быстрое сообщение жилых районов с металлургическими заводами.

— Это все из области воспоминаний, — сказала Раиса Григорьевна. — Петр Григорьевич, правильно ли я понимаю, что вы хотите добиться еще одного пересмотра места строительства металлургических заводов?

— Совершенно верно.

— А на каком основании?

— Как на каком?! Ведь заводы загазовывали город.

— Я не об этом. Вы знаете, по какой причине и по чьему решению было пересмотрено размещение этих заводов?

— Да, недавно узнал об этом.

— Так на каком основании вы ставите вопрос о том, чтобы размещение заводов было еще раз пересмотрено?

— Изменились обстоятельства. Размещение заводов на том или ином берегу уже не имеет стратегического значения.

— Вы беретесь об этом судить?

— Так ведь война идет к концу. Или вы не верите в нашу победу?

— А вы уверены, — спросил Костенко, — что воевать нам больше не придется?

— Я на это надеюсь.

— Такой надеждой обосновывать перенос заводов?! — Костенко покачал головой. — Ну и ну!

— Теперь не та военная техника, при которой строились эти заводы. Теперь дальнобойная артиллерия, авиация, ракеты вроде Фау-2 могут разрушить такие заводы где угодно. А ведь техника совершенствуется, в первую очередь военная. И если начнется новая война, никто не угадает, какой она будет и как от нее можно уберечься.

— А вы знаете? — обратился ко мне Костенко. — Благодаря тому, что заводы были на левом берегу, их удалось эвакуировать.

Вмешалась Раиса Григорьевна:

— Я думаю — мы занялись не своим делом: пытаемся решить вопросы, выходящие за пределы нашей компетенции. Петр Григорьевич, у вас есть другие аргументы?

— Найдутся, — ответил я, вдруг увидел на всех лицах улыбки и удивился — не тому, что они улыбались, а тому, что улыбки не были ни ироническими, ни скептическими. Они, скорее всего, были приветливыми. Тогда я так и не понял, почему или чему они улыбались. — Ну, хорошо. Может быть, мы все согласимся с тем, что мы не знаем, имеет ли теперь военно-стратегическое значение размещение заводов на той или иной площадке?

— Ну, а я о чем говорю! — живо откликнулась Раиса Григорьевна.

— Ладно. Теперь такой вопрос: знала ли Москва как загазовывался Червоноказачинск?

— Кто знал, кто не знал, — ответила незнакомая мне участница совещания.

— Я имею в виду тех, от кого зависит решение таких вопросов.

— Это нам неизвестно, — сказала Юлия Герасимовна.

— Значит, на два самых важных вопроса ответа сегодня мы не знаем, и сами ответить на них не можем. А ответы могут быть разные. Один такой: степень загазованности города известна, но военно-стратегическое значение размещения заводов остается в силе, и они должны быть восстановлены на прежних местах. Тут уж, пожалуй, ничего не поделаешь.

— Пожалуй, — повторил Костенко и засмеялся, а за ним засмеялись и другие.

— Но ведь возможен и другой ответ: размещение заводов в Червоноказачинске в настоящее время военно-стратегического значение не имеет. Нельзя же исключить возможность такого ответа.

— Теоретически — да. Боюсь только, что найдутся и другие причины, чтобы восстанавливать заводы на прежних местах.

— Ну, Константин Георгиевич, — обратилась к нему Раиса Григорьевна. — Никакие другие причины не могут быть столь серьезны, чтобы лишить нас возможности поднять этот вопрос.

— Как знать, — пробурчал Константин Георгиевич.

— Простая логика подсказывает, что такой ответ возможен, — сказала Юлия Герасимовна. — Хочется верить, что так и будет.

— Всем хочется верить, что так и будет, — сказала сидящая рядом с ней женщина.

Я кивнул Раисе Григорьевне на ее вопросительный взгляд и продолжал:

— Если окажется, что размещение заводов уже не имеет военно-стратегического значения, а заводы эти, — вы уже знаете, — почти полностью разрушены, то есть шанс избавить город от загазованности. Другого такого случая не будет. Теперь представьте: в Москве, не зная степени загазованности города, или не придавая этому большого значения, решают восстановить заводы там, где они были, и город снова будет загазовываться. Так имеем ли мы, архитекторы и санитарные врачи, право игнорировать представившийся нам шанс и ничего не сделать, чтобы избавить город от загазованности? Как мы потом будем выглядеть? Подумайте и об этом.

— Слышно, как хмурящийся Костенко постукивает пальцами по столу и под кем-то скрипит стул. У Юлии Герасимовны и еще у кого-то раскраснелись лица. Ловлю внимательный взгляд Раисы Григорьевны и с удивлением замечаю и на ее щеках розовые пятна, Давайте сделаем перерыв, — говорит Юлия Герасимовна и встает.

— Перерыв на сколько дней? — спрашиваю я.

— Да на несколько минут, всего лишь, — засмеявшись, отвечает Раиса Григорьевна.

— Ну, тогда я выйду на воздух покурить, — сказал я и вышел, предположив, что они хотят поговорить без меня.

«Есть упоение в бою...» Вспомнились эти слова когда я, выйдя на крыльцо, старался угадать, что именно они сейчас обсуждают, что еще могут выдвинуть против моего предложения, что можно им возразить. Я достал кисет с самосадом, который покупал на базаре, и нарезанными листочками газеты, свернул цигарку-самокрутку, кресалом высек из кремня на трут искру, раздул трут, прикурил и с удовольствием затянулся.

— Дожились, — услышал я и увидел вышедшего на крыльцо Костенко. — Вынуждены как дикари добывать огонь и курить черт знает какую дрянь.

— Ну, это еще не самое страшное.

— Согласен. Есть вещи и пострашнее. Петр Григорьевич, я хотел бы с вами поговорить откровенно и конфиденциально. Могу ли я рассчитывать, что этот разговор останется между нами?

— Если это разговор о переносе заводов, то я не хотел бы что-либо скрывать от моего начальника — в этом деле мы единомышленники.

— Не знаю, как и быть. Ну, тогда я попрошу вас вот о чем: если вы сочтете нужным передать своему начальнику содержание нашего разговора, то не ссылайтесь на меня.

— Это я вам обещаю.

— Дело вот в чем. Боюсь, что, ставя вопрос о переносе заводов, вы, а теперь я смею думать, что и ваш начальник, недооцениваете, а, может быть, и вовсе не учитываете одно важное обстоятельство. Как вы думаете: найдутся ли противники вашему предложению?

— Конечно, найдутся. Еще какие! Ну, если говорить о местном начальстве, то оно, я думаю, сначала займет выжидательную позицию, а потом будет безропотно следовать указаниям Москвы. Главными и самыми активными противниками будут наркоматы и, возможно, — руководители заводов. Зачем им лишняя морока: изыскания, проектирование, ответственность за удлинение сроков и удорожание строительства? Куда проще восстановить заводы на прежнем месте.

— Верно. И вы думаете одолеть наркоматы?

— Да ведь, в конечном счете, этот вопрос будут решать не они. У них свои аргументы, у нас — свои. Вот и посмотрим, чьи аргументы окажутся весомее.

— К сожалению, у нас нередко перевешивают не аргументы, какими бы весомыми они ни были, а какие-то побочные соображения, о которых порой и догадаться невозможно. Ну, а тут уж, — можете не сомневаться, — ведомства, отстаивая свои интересы, пустятся во все тяжкие и не станут брезговать никакими средствами.

— Мне кажется — вы преувеличиваете: в ведомствах должны понимать, что решать этот вопрос будут не они.

— Вот поэтому они и постараются представить ваше, — или, скажем, наше с вами, — предложение так, чтобы заранее его опорочить и обречь на провал.

— Что значит — заранее? Без рассмотрения вопроса по существу?

— Не удивлюсь, если и так произойдет.

— Да как это возможно?

— Ну, хотя бы так: нашлась группка врагов народа, открыто выступившая против решения товарища Сталина. Неважно, что решение принято давно, неважно, что изменились обстоятельства. Важно другое: выступила против Сталина и… вытекающие из этого последствия.

— А такой аргумент — загазованность?

— Из огня да в пламя. Ага! Они обвиняют Сталина в том, что это по его вине загазовывался город. Шутить изволите? Вот вы спросили нас: как мы с вами будем выглядеть, если не воспользуемся шансом избавить город от загазованности. А я спрошу вас: как мы с вами будем выглядеть, если воспользуемся этим шансом, ринемся в борьбу за перенос заводов? Да никак не будем выглядеть: одних сразу расстреляют, других запроторят погибать в лагерях. Неужели вы в этом сомневаетесь? Да где вы живете? Извините меня, пожалуйста, за этот откровенный разговор, но я счел необходимым предупредить вас, что в таких делах надо быть очень осторожным. У вас потухла цигарка. Докуривайте и пойдем, вас, наверное, уже ждут.

— Жить не хочется. — Оказалось, что это я сказал хоть и тихо, но вслух.

— Ну, это вы напрасно. Вы молоды и, может быть, доживете до нормальной жизни. — Константин Георгиевич усмехнулся и вздохнул. — До неба в алмазах. Мы, старики, и то все еще на что-то надеемся. Пошли, не будем заставлять нас ждать.