19.
19.
Пришло письмо от мамы. Перед тем, как наши войска оставили Нальчик Алексена взяли в армию. После освобождения Нальчика в армию призвали Александра Николаевича. Я откуда-то уже знал, что военнообязанных, оставшихся в оккупации, мобилизуют и, — по слухам, — направляют в штрафные батальоны. Мама не написала, демобилизовали или нет Алексена, когда войска вернулись в Нальчик. Ему восемнадцатый год, он несовершеннолетний и невоеннообязанный. Здравый смысл подсказывает, что, наверное, войска, уходя в горы, взяли с собой Алексена и его сверстников, чтобы их не угнали в Германию, а по возвращению в Нальчик логично и гуманно было бы отпустить ребят домой. Понимаю, что это предположение основано только на моей надежде, но как было на самом деле, я не знаю: у произвола своя логика и своя мораль.
Наши войска приближаются к Харькову, и, не дожидаясь его освобождения, я опускаю в почтовый ящик письмо на Сирохинскую. Четвертого марта Харьков освободили.
Ассортимент и количество получаемых по карточке продуктов зависит от литеры, то есть категории этой карточки. Начальство побольше, — директора предприятий, руководители учреждений, — имеют литер «А», поменьше, — начальники цехов, отделов, — литер «Б». Остальные — литер «В». Разница в снабжении между «А» и «Б» не очень заметна, между «Б» и «В» — очень большая, и остряки называют обладателей карточек, в зависимости от литеры, так: литераторы, литербетеры и коекакеры, ибо в соответствии с литерой и столовая. У Марийки стали опухать ноги. У меня при резких движениях кружится голова. Газеты периодически печатают рецепты приготовления чуть ли не целебного отвара из хвойных игл, якобы питательных, сытных и даже вкусных блюд из древесных опилок и еще каких-то гадостей, и нас удивляет не сам факт рекомендаций, не их содержание, а подписи под ними: доктор наук, профессор.
Откуда-то возвратясь, Гуляшов сообщил мне новость:
— Директор нашел нам с вами работу — проектировать заводской клуб.
— Клуб? Во время войны? Да кто ему разрешит?
— Думаю, что никто не разрешит, но вы уже имели честь познакомиться с нашим директором и уже знаете: если ему что втемяшилось — вынь да положь и нраву моему не перечь. Он давно толкует: вон у шахтеров какой дворец культуры, а у нас даже паршивого клуба нет, чтобы людей собрать.
— Да ведь собирает он людей во дворце культуры.
— Ну, Петр Григорьевич, это же ходить просить, кланяться, а в праздники участвовать в совместных собраниях и сидеть в президиуме где-то сбоку. При его самолюбии! Знаете, какой дворец культуры был у него в Донбассе? Заводской, конечно, но командовал-то он! Там к нему ходили просить и кланяться.
— Неужели он рассчитывает, что ему сейчас разрешат строить клуб? Что-то не верится.
— Не знаю, на что он рассчитывает, может быть — добиться разрешения на волне производственных успехов: перевыполнения плана, выполнения особого задания — это он умеет, но для этого ему нужен проект.
— Да зачем ему теперь проект? Он же, наверное, скоро уедет в Донбасс восстанавливать свой завод, заодно и свой дворец культуры восстановит.
— Что он рвется в Донбасс, где он был в своем городе царь и бог, можно не сомневаться. Вопрос в том — удастся ли ему это и как скоро. Но если и удастся, может быть, он хочет оставить здесь по себе память в виде клуба, своего рода памятник.
— Самому себе?
— Ну не нам же с вами! Хотя, конечно, перед клубом будет стоять совсем другая фигура.
— Гуляшов улыбнулся и заложил большой палец за борт пиджака.
— Ну, а если он здесь останется, то после войны сможет отгрохать не клуб, а дворец культуры не хуже, чем в Донбассе.
— Думаю, вы ошибаетесь. Полстраны в развалинах, со средствами будет туго — не на много лучше, чем теперь. Да что нам толковать об этом? Наше дело маленькое — получили задание — надо выполнять.
— Проектировать приказано вместе?
— Нет, порознь. Конкурс. И участвовать в нем будем не только мы. Удивлены? — Гуляшов улыбается. — В Челябинске обосновалось правление Союза советских архитекторов.
— Да, я видел такую вывеску.
— Наш директор тоже видел. Наш пострел везде поспел. И договорился о конкурсе и о совместном жюри. Там кое-кто тоже примет участие в конкурсе, так что у нас с вами будут солидные конкуренты.
— Неужели в правлении союза не понимают, что этот проект нереальный?
— А им, наверное, все равно: реальный — нереальный. Представляете, как там ухватились за этот конкурс — делать им сейчас нечего.
— Конкурс открытый или заказной?
— Боюсь, директор в этом не разбирается. С одной стороны — вроде бы заказной: участники определены — желающие из союза и мы с вами. Никакого объявления не будет. С другой стороны — подавать проекты под девизами, как на открытом конкурсе. Поди тут разбери!
— Программы еще нет?
Программу готовят в Челябинске. В общих чертах, — без деталей, — могу вам ее сообщить. Требуется приспособить под клуб двухэтажное общежитие и пристроить к нему зал на 300—400 мест со сценой и кинобудкой, а в здании общежития разместить клубные комнаты — сколько влезет.
— Сценическая коробка?
— Никакой коробки. По сути — большая эстрада с кулисами и занавесом.
— Без оркестровой ямы?
— И без правительственной ложи.
— Объем проекта?
— Проект эскизный — конкурс идей.
— А сроки?
— Дело темное. Директор сказал мне — две недели. Но в правлении союза этот номер не пройдет, так что вопрос пока остается открытым. Представляю, как директор будет спорить с правлением по этому пункту программы. Чертежи общежития у нас есть, так что мы с вами можем начинать.
— В одной комнате?
— Я думал — не попросить ли Андрея Корнеевича, чтобы он вас приютил на это время. Он, конечно, не откажет, но у него всегда толкутся люди, будут совать носы в проект, задавать вопросы и давать советы. Здесь будет спокойнее. Мы с вами, надеюсь, люди порядочные, подглядывать не станем, а уходя, будем закалывать кнопками. Если хотите, можно попросить директора, чтобы он вас на это время куда-нибудь пристроил.
— Не надо! Там тоже может быть придется отвечать на вопросы и выслушивать советы, а то и — указания.
— Я тоже так думаю. И попросим сотрудников проекты не смотреть.
— А нам почему нельзя?!
— А вы не удержитесь, будете обсуждать, сравнивать и, конечно, проговоритесь. Так что придется потерпеть.
Оказалось — работать невозможно: нас обоих то и дело отвлекали. А что за проектирование урывками? Тут нужно что-то вроде запоя. Дня через два-три Гуляшов сообщил, что директор распорядился — во вторую половину дня без его разрешения нас не трогать, и работа мало-помалу пошла.
Начал с традиционного портика с фронтоном над входом — получалось парадное, набившее оскомину решение. Наверное, и мои соперники, следуя указаниям об освоении классического наследства, ничтоже сумняшеся, ринутся по этой плотно утоптанной дороге. В моем представлении небольшой клуб должен выглядеть уютно, может быть даже интимно, хотя, к сожалению, интимность противопоказана нашей официальной архитектуре общественных зданий. Надвинул крышу на вход — уютно, интимно, но чересчур: годится только для небольшого жилого дома. Изломал спускающуюся над входом крышу, подперев ее металлическими колонками — что-то вроде остова фронтона, и что-то в этом есть: уютно, симпатично, но старомодно — -надцатые годы, пахнет модерном. Ну и что? Поискал пропорции такого фронтона, поискал соотношение между ним и зданием, поискал рисунок колонок и увидел: как говорил Солодкий — получается, получается... Кинобудку разместил между зданием и пристраиваемым залом — меньше переделок в здании и чуть увеличивается фойе за счет кармана над будкой. Поэскизировал и, поколебавшись, решился на отклонения от программы: увеличил фойе за счет соседних комнат, помещения кассы и администратора выгородил из холодного вестибюля, соединив их окошечками не с ним, а с фойе. Остальное пошло так гладко и быстро, что не запомнилось.
Красок у нас нет, проекты подадим черно-белыми. Я не удержался от любимого приема — фасады и перспективу отделал перышком, а это штука трудоемкая, и все же и сам удивился, как быстро справился с проектом, и Гуляшова удивил.
— А мне еще возиться два дня, не меньше, — сказал он.
— Алексей Николаевич, а куда отдавать проекты?
— Директору. Да только какие уж тут девизы! Я думаю проект отправить по почте из Челябинска.
— Неохота тратить на это выходной. Да я и не знаю, как это делается.
— Дело нехитрое, хотя морочливое. Я два раза отправлял, раз — еще студентом. Правда, лавров не обрел... Мне все равно придется ехать в Челябинск. Вы, наверное, еще не член союза архитекторов?
— Не член.
— А жаль. Дело в том, что членам всех творческих союзов, говорят, теперь положен литер «А». Я еду в правление союза за такой справкой — хочу попасть в литераторы. У меня двое детей и старики. Петр Григорьевич, вы свой проект уже наклеили на картон?
— Наклеил.
— Давайте я и ваш проект отправлю.
— Большое спасибо, но не хочу вас обременять.
— Да какое там обременение! У вас сколько листов? Конверт с девизом готов?
— Три. Конверт готов.
— И у меня три. Думаю оба проекта отправить одной посылкой. По девизам разберутся, не перепутают.
С тех пор, как началась война, письмо, — наверное, для всех, — стало событием, а ожидание письма чаще всего — мучением. Пошел второй месяц, как я отправил письмо в Харьков. До чего же долго идут письма! — Это самое лучшее, что я могу предположить. Неожиданно пришло письмо с фронта. От кого бы это? Оказалось — от Глеба Бугровского. Он — писарь в штабе полка, и письмо напечатано на машинке. В нем нет ничего такого, ради чего стоило бы его писать, но примечательно окончание — оно характерно для автора. Там, где обычно пишут PS, мы прочли:
Отпечатано 5 экз.:
Экз. №1 — Полине Кремер.
Экз. №2 — Марии Каток.
Экз. №3 — Наталье Лабановской.
Экз. №4 — Марии и Петру Гореловым.
Экз. №5 — В архив.
Кажется, что уже давно Гуляшов отправил наши проекты и уже давно минул назначенный срок представления проектов, а об их рассмотрении и результатах конкурса ни слуха, ни духа.
— Наверное, маститые еще не кончили свои проекты, а директор из уважения к ним тянет с рассмотрением, — говорит Гуляшов. — Но, знаете, спрашивать директора об этом мне что-то не хочется.
— И правильно делаете. Не надо спрашивать — это как-то унизительно.
— Верно. А знаете, почему маститые задержались с проектами? Неужели не догадываетесь? Потому, что они сами не работают. Набросают эскиз, а работают другие. А маститые только указания дают и поправки вносят. Языком, конечно.
— Вы так думаете?
— Не думаю, а знаю. Если маститый — начальник проектной мастерской, то это просто: работают его подчиненные, конечно, добровольно, чтобы поучиться у мастера или чтобы не портить с ним отношения. Называется авторский коллектив. Если маститый участвует в конкурсе, — приглашает в компанию других. За деньги, конечно. Их называют неграми. А сейчас где найдешь негров? Или в армии, или в тылу работают. А маститые сами работать разучились, вот и потеют над своими проектами, бедняжки... — Гуляшов засмеялся. — Кляня свою судьбу.
— Алексей Николаевич, почему вы в этом так уверены?
— По опыту, Петр Григорьевич. Во-первых, учился в Москве и одно время подрабатывал негром. И мои товарищи тоже. Между прочим, иногда удавалось неплохо заработать. Это когда маститому не хватало времени, и он готов был платить любые деньги. Потом я работал городским архитектором, и к нам привозили проекты из Москвы, Ленинграда, Киева и Харькова. Часто эти проекты были детищами авторских коллективов, и я стал хорошо разбираться в том, что они из себя представляют. Нет, я далек от их огульного охаивания — иногда они были, действительно, хорошими творческими и к тому же дружными коллективами, с ними приятно было иметь дело.