4.

4.

На линейке с лошадью и кучером ездил на шахты в разное время, больше всего — после работы и, чаще всего, — для проверки заземления. Впервые, на второй день своей работы, взяв омметр, пошел днем для такой проверки на соседнюю шахту «София». Проверять надо было участок, расположенный на горизонте 440 метров. Впервые опускался в клети. В ней не было сплошных стенок, и видно как по стенам шахты с плеском течет вода. Клеть опускалась медленно, потом пошла быстрее, скорость нарастала, я удивился такому быстрому спуску и вдруг по лицам спутников понял: что-то случилось. Неужели клеть оборвалась? В клети — несколько человек, и один из них — старик – сорвал шапку и крестится. Лицо с глубокими морщинами и совершенно лысая голова. Вдруг клеть резко остановилась, и мы попадали. Поднялись. Тишина, слышно как льется вода. Потом — рывки, то вверх, то вниз. Еще падали и ударялись об стенки. Я ударился головой и, хоть был в зимней шапке, почувствовал сильную боль и подумал: наверное, — об уголок. Старик не поднимается, и не видно где его шапка. Наконец, медленно-медленно поползли вверх. Старик остался лежать в клети. Принесли носилки и унесли его. Я ждал, пока пустят клеть, и услышал, что когда старика выносили — он был уже мертв. В общежитии ночью меня разбудили: я во сне стонал.

Как говорится, — и еще был случай... Иду по штреку вниз, несу ящик с приборами. Вдруг слышу и, обернувшись, вижу: за мной мчится лошадь с пустыми вагонетками, без коногона. Свист слышен издалека, штрек узкий, деваться некуда. Бегу изо всех сил, но лошадь догоняет. Вижу нишу с низеньким трансформатором и впрыгиваю на него, успев подумать: прыгать на низкое напряжение. Я в резиновых сапогах, целых и сухих, и все обошлось, но когда промчались лошадь и вагонетки, увидел, что мог их пропустить, прижавшись к стене штрека. Стало досадно, стыдно, и я никому не рассказал об этом. Был какой-то третий случай, после которого долгие годы на руке остался большой шрам с крапинками въевшейся угольной пыли, но что это было — уже не вспомню.

Нередко на шахты бывали срочные выезды. Они назывались аварийными, хотя на аварии мы не выезжали — для этого есть горноспасательные станции. Такие вызовы делались для предотвращения аварий. В шахты беспрерывно подается воздух, а из шахт беспрерывно откачивается вода. Вентиляторы и насосы, каждый со своим мотором, мотор дублируется. Если отказывает один из них – включается резервный, если выйдет из строя и резервный — авария неизбежна. Когда на шахте выходил из строя мотор вентилятора или насоса, из нашего цеха выезжали слесаря и я. Подсобных рабочих давала шахта. Ремонт мотора на месте, такой, к примеру, как замена подшипников, — случай редкий, с этим, обычно, справлялась шахта. Чаще требовался капитальный ремонт, и мы ставили отремонтированный мотор, находившийся в запасе на шахте или на нашем заводе. Такие вызовы поступали в любое время — выезжали с завода и из дома.

Слесари, с которыми я ездил на шахты, на заводе занимались разборкой привезенных в ремонт моторов и сборкой отремонтированных. За эту работу отвечал мастер, и после первой поездки по вызову шахты я сказал Каслинскому, что у меня нет опыта в этом деле.

— Пусть вас это не смущает, — ответил Каслинский. — Выезжают слесари высокого класса.

Они прекрасно знают свое дело и найдут выход из любого положения. А для вас это — возможность набраться опыта.

Таких слесарей было трое, выезжали по два. Я принудил себя присматриваться к их работе и помогать им, они охотно делились опытом, и я освоил сборку моторов.

Часто в вентиляционной или насосной камере, где и так тесно, присутствовали какие-то люди, наверное, из начальства. Их неуверенные советы и замечания — «А, может, так лучше?»

— слесари пропускали мимо ушей, говорили, разве что, – «Подвиньтесь», – а иногда и раздраженно — «Та не заважайте». Однажды мы втроем прикидывали как лучше что-то сделать.

Один из присутствующих, молодой, но полный и представительный, что-то нам говорил, мы не обращали внимания. Вдруг его рука сжимает мне плечо.

— Вы — Горелов?

— Ну, я — Горелов.

— Так слушайте, что я говорю.

— После скажете.

— А я говорю вам — слушайте.

Но нам не до него. Я рывком освобождаю плечо, делаю последние проверки и даю команду — включать. Мотор работает. Этот человек подходит ко мне.

— Давайте познакомимся. — Он называет свою фамилию и добавляет: — Главный электрик треста. А теперь — о вашем поведении. Я вам давал разумный совет. А вы как себя ведете?

— Ваш совет я не слышал. Лучше не давайте советов под руку.

— Ого, как вы разговариваете!

— А что? Мотор работает нормально?

— Хотите сказать — и без ваших советов? Не дерзите. И не думайте, что вы самый лучший специалист. А совет мой был... — он изложил совет. Совет был толковый.

— За совет спасибо, при случае воспользуемся. Откуда мне было знать — кто вы такой? Могли бы и представиться. С советами тут... кому не лень, только мешают работать.

Едем на линейке по домам. Давно уже ночь. Один из слесарей говорит:

— Вот уж — век живи, век учись. Совет правильный. Но отшил ты, Григорьич, его тоже правильно — пусть под горячую руку не суется.

— А вы его тоже первый раз видели?

— Мы его давно знаем.

— А за что вы его не любите?

— А чего его нам любить или не любить? Он сам по себе, мы сами по себе. Важный он только. Не здоровается даже.

В шахтах бывал много, сам и со слесарями, но нерегулярно — то несколько раз подряд, то с большими перерывами. Бывало и так, что Каслинский давал мне возможность отдохнуть и отправлялся вместо меня.

После работы, готовый к поездке, сижу в конторке Каслинского в ожидании линейки.

— Виктор Петрович, на некоторые шахты я ездил по два, а то и по три раза, вот и на эту еду второй раз, а на многих не бывал. Почему так?

— А мы ездим только на те шахты, где нет приборов или своих специалистов. В Донбассе недостаток специалистов ощущается особенно остро.

— Почему?

— Многие инженеры эмигрировали, а в гражданскую войну бежали и инженеры, и техники кто куда — от преследований, от банд, от разрухи, от голода. Мало кто вернулся — кто погиб, кто осел где-то в другом месте.

— Ну, это, наверное, так на так. Ведь и из других краев бежали по тем же причинам.

— Но не в Донбасс же! Здесь гражданская война бушевала посильней, чем в других местах. Да и жить среди трущоб не очень приятно. Не только из-за пейзажей, дыма, копоти, но и из-за нравов в этих пейзажах. Нам-то что, а вот женам и детям...

— Виктор Петрович, извините, если вам вопрос покажется нескромным, — вы как тут очутились? После института?

— А я по образованию техник, правда, уже давно на инженерных должностях. Я в этом краю родился, и нет для меня ничего лучше Донбасса. Побывайте весной в степи — увидите какая это красота!.. Так вот, насчет специалистов... Прибавьте к тому, что я сказал, аресты. После процесса промпартии все идут аресты и идут, никак не могут остановиться. Живешь и не знаешь, что будет с тобой завтра. Может быть потому, что я техник, меня пока что и не тронули. Так это Рубан вас перетащил сюда? Вы не бойтесь, я же не стану об этом кому-нибудь говорить. Да и вы укоренились здесь крепко — в тресте понимают, что без вас нам трудно. Впрочем, одни — понимают, а другим на это наплевать — у них, скажем так, свои соображения. Так что о Рубане распространяться не стоит. Но я понимаю, что и говорить вам об этом тоже нет надобности.