29.
29.
Наконец, получил повестку в военкомат и после медицинской комиссии — справку или удостоверение (не помню, как это называлось) о том, что по состоянию здоровья я не пригоден к службе в армии. Узнал и диагноз: врожденный порок сердца. Дома, конечно, об этом давно знали. В быту еще сохранялась старая терминология: такое свидетельство называлось белый билет, а я белобилетчик. Чуть ли не на другой день после того, как я стал белобилетчиком, наткнулся в газете на объявление: Макеевскому научно-исследовательскому институту организации труда и безопасности работ в угольной промышленности требуются на постоянную работу такие-то специалисты и среди них — инженеры и техники-электрики. Это же и есть тот институт, куда перешел работать Рубан! Вот туда и поеду, если меня возьмут. Сказал об этом как о принятом решении.
— Господи! — воскликнула Лиза. — Только Донбасса тебе не хватало!
— Спокойно, Лиза, спокойно, — говорит отец. — Это же не на шахте уголек рубить. Работа кабинетная, люди интеллигентные. Предоставляют жилье. И от нас недалеко — не Челябинск. Вот только — примут ли? Конечно, в Харькове было бы лучше. У своего Байдученко был?
— Нет. Вы же говорили, чтобы я никуда не ходил.
— Я думаю, — говорит Сережа, — если будет возможность в этот институт попасть, лучше сейчас уехать. В Харькове уж очень ненадежно.
— А если оставаться в Харькове, придется работать электромонтером — рабочих не чистят и не увольняют за происхождение, если сидеть тихо и не лезть на рожон.
— Сережа, что ты говоришь! — воскликнула Лиза. — На физическую работу с его-то здоровьем!
— А монтером — это не такая уж тяжелая работа, не вагоны разгружать и не уголь рубить.
— А ты видел, как они в морозы лазят по столбам? — возражает Лиза.
— Просись к Пексе, — говорит Галя.
— У Пексы как раз и лазят по столбам, — говорит отец. — Ты хочешь сразу послать заявление в Макеевку?
— Нет, сразу поехать.
— Можешь напороться на отказ. Я уже напарывался. Ты сначала напиши Рубану, все как есть. И подожди, что он ответит.
— Это резон, — сказал Сережа, и, кроме Гали, все с ним согласились.
— Ну, не все же монтеры лазят по столбам. Можно и к Горику санитаром пойти, — говорила Галя, но никто ее не поддержал. Лиза молчала.
Вскоре получил от Рубана ответ. Он уже договорился с начальством — меня примут, и я буду работать под его руководством. Сочувствует моему несчастью и считает, что я правильно делаю, уезжая из Харькова. Предупреждает, чтобы в анкете я ничего не скрывал, но сверх анкеты не откровенничал. В анкете нет вопроса — почему ушел из института, а причины бывают разные, самая распространенная — материальное положение.
В поезде Харьков-Ростов два вагона — в Макеевку. В городской кассе беру билет и получаю два: один — обыкновенный коричневый картонный прямоугольник Харьков-Харцизск, второй — бумажный белый квадрат побольше: Харцизск-Унион.
— Я просил до Макеевки, вы дали два: до Харцизска и какого-то Униона.
— Город Макеевка, станция — Унион. Так бывает.
— А почему два билета?
— А вам не все равно?
Дома переживают еще и потому, что я теряю харьковскую прописку. Меня это не волнует, а Федя Майоров говорит:
— Когда вернется, что-нибудь придумаем. Тут у него отец — должны прописать. Захотелось повидаться с Байдученко.
— Зашел попрощаться — уезжаю в Макеевку, к Рубану. — И вкратце сказал, что случилось. Лицо его покрылось пятнами, он издал звук, похожий и на кряхтенье, и на рычание.
— А я вас тоже могу взять на работу.
— А как же...
— А так же! Мало ли почему вы оставили институт.
— Но я даже не член профсоюза.
— Да об этом смешно говорить! Но раз вы едете к Рубану, то езжайте. Все-таки какой-то риск оставаться есть, много развелось всякой сволочи. Подождите-ка меня.
Вернулся не раньше, чем через полчаса.
— Зайдите ко мне в конце работы, непременно зайдите. Обещаете?
Зашел перед концом работы. Байдученко вышел, вернулся, сказал, чтобы я ждал, снова вышел. Комната опустела. Наконец, он пришел с какой-то бумагой и положил ее передо мной на стол. Это была моя характеристика по всей форме, на бланке, с печатью и подписями. Да какая! Даже — политически надежен. Дана для поступления на работу. Наверное, я вылупил глаза.
— А что они знают и понимают! — зло сказал Байдученко.
— Но в случае чего...
— А в случае чего — моей подписи здесь нет. Только вот что, Петя: эту бумагу в институт Рубана не давайте, там вас и так примут. Это вам на черный день. Ну, пошли.
По выходе из ВЭО столкнулись нос к носу с Токочкой и Птицоидой — они шли из Короленковской библиотеки, покупали билеты на какой-то концерт, обо мне ничего не знали, а услышав, — растерялись.
— Знаете что, ребята? — говорит Байдученко. — Пошли все ко мне — погладим Пете дорожку.
Ребята мнутся.
— Ну, пошли, пошли! Экие вы! Ломаетесь как красные девицы. — Изображает, как ломаются красные девицы.
Мы засмеялись и пошли. Вечер провели у Байдученко и впервые выпили по рюмке водки. Грустный был вечер.