1.

1.

Между Харьковом и Ростовом есть станция Харцизск, о которой Чехов в апреле 1887 года писал Марии Павловне: «Харцизская, 12 часов дня. Погода чудесная. Пахнет степью и слышно, как поют птицы. Вижу старых приятелей — коршунов, летающих над степью. В буфете порция необыкновенно вкусных и жирных щей. Потом прогулка по платформе. Барышни. В крайнем окне второго этажа станции сидит барышня (или дама, черт ее знает) в белой кофточке, томная и красивая. Я гляжу на нее, она на меня... Надеваю пенсне, она тоже... О, чудное мгновение! Получил катар сердца и поехал дальше... Погода чертовски хороша, возмутительно хороша. Хохлы, волы, коршуны, белые хаты, южные речки, ветви Донецкой дороги с одной телеграфной проволокой, дочки помещиков и арендаторов, рыжие собаки, зелень — все это мелькает как сон... Жарко».

Между Лозовой и Мариуполем есть большая узловая станция Ясиноватая, о которой в романе Гроссмана из дореволюционной жизни «Степан Кольчугин» приведена такая шутка: «Вот двадцать лет я работаю в Донецком бассейне и из них шестнадцать ожидаю пересадки на Ясиноватой».

Макеевка расположена между Харцизском и Ясиноватой и связана с ними одноколейной железнодорожной линией Макеевского металлургического завода со своими ведомственными путями на этих станциях и будками, в которых продают большие квадратные билеты из белой бумаги. По этой линии курсирует пассажирский поезд со старинными вагонами, который за противно медленную скорость называют панамериканским экспрессом. К нему после двухчасовой стоянки в Харцизске прицепляют вагон Харьков-Макеевка, а в Макеевке возле павильона с надписью «Унион» их отцепляют.

Второй вид сообщения Макеевки с внешним миром — трамваем до шахты Чайкино, а оттуда другим трамваем — в Сталино. Но трамвай из Макеевки ходит так нерегулярно и так переполнен, что рассчитывать на него рискованно. Куда надежней — двенадцать километров пешком до Сталино степью по булыжному шоссе или вдоль него.

Вблизи центра Макеевки — металлургический завод, только что получивший имя Кирова. Прямоугольная сетка улиц, называемых проспектами и линиями, застроенная вплотную к тротуарам одноэтажными, изредка — двухэтажными, кирпичными домиками, за ними — бараки и бараки, а за бараками — скопления хибарок и землянок, называемые Шанхаем и Собачевками. Куда ни глянь — до горизонта терриконы и копры, шахты и в самом городе. По одноколейной кольцевой трамвайной линии в одном направлении то ходит, то не ходит один вагон. Здесь говорят: «Как часы. А часы — как макеевский трамвай». От церкви не осталось и следа. В газете «Макеевский рабочий» прочел, что в городе 140 тысяч жителей, с указанием, что столько, сколько в столице Болгарии.

Недалеко от центра, среди кварталов индивидуальных домов, серые шиферные крыши которых выглядывают из фруктовых садиков, огороженных породой, возвышается двухэтажная серая коробка с плоской крышей без карнизов и лежачими окнами. Для таких голых коробок самое главное — их пропорции и пропорции деталей. Эта коробка выглядела противно. В ней и помещался научно-исследовательский институт организации труда и безопасности работ в угольной промышленности. На вывеске над названием института стояло: ВЦСПС.

Рубан сидел один в небольшой комнатке за большим письменным столом и писал. Несколько стульев, полки с книгами и журналами, шторы, настольная лампа, вешалка. Увидев меня, вышел, улыбаясь, из-за стола, крепко пожал руку и предложил раздеться. Сейчас предложит сесть и станет расспрашивать.

— Знаете что? Давайте начнем с вашего оформления на работу. Не возражаете? Ну, тогда пошли. — Он повел меня в отдел кадров и представил, сказав: Тот самый, о котором я говорил.

Оформили меня быстро, поселили в общежитие со всеми удобствами в комнате для двух человек, в институтской столовой очень прилично накормили.

— Сегодня отдыхайте, — сказал Рубан, — а завтра выходите на работу. А где ваши вещи?

— Я пока без вещей. Устроюсь и поеду за ними.

— Сомневались, что примут?

— Дома так захотели, и хоть головой об стенку.

— Ага, это понятно. А когда собираетесь за вещами?

— Да хоть сегодня.

— Лучше через несколько дней.

— Почему?

— Будет что дома рассказать. — И он как-то так хорошо улыбнулся, что я вдруг почувствовал, как у меня внутри что-то стало таять.

Мое рабочее место близко от Рубана, в такой же уютной комнате, как его кабинет. В комнате нас двое — углубленный в работу молчаливый инженер с бесцветными ресницами и я. Сидим мы друг против друга, и меня смущает, что мое место лучше — свет слева. Встретив в коридоре Рубана, говорю ему об этом.

— Да? Странно — он же сам выбрал место. Скажите ему об этом, а то получается неудобно — вроде я вам во всем протежирую.

Улучил момент, когда бесцветные ресницы оторвались от книг и бумаг.

— Что, что? — переспросил он. — Свет справа? А, чепуха. Не хочется тратить время, чтобы перебираться. Видите, сколько всего накопилось.

— Интересная работа?

— Да, очень, если только получится. — И он снова углубился в работу, как нырнул в воду. Вот это увлечение!

Я работаю сам. Задание дал Рубан, назвав его темой. Давно забыл, что это была за тема, к которой я не знал как и приступиться, а какие-то явления, на которых должна была основываться эта работа, мне были незнакомы. Единственное, что было очевидным: если справиться с заданием, опасность подземных работ, вызываемая одним из ее многих источников, должна уменьшиться. Просидев без толку целый день в библиотеке, понял — не с моими знаниями браться за такую работу, а в этом институте, конечно, только такая работа и есть, значит... Впрочем, ничего не значит! Им же требуются не только инженеры, но и техники, значит должна найтись работа и для меня.

— Что, уже и лапки кверху? — спросил Рубан, когда я сказал, что порученная работа мне не по зубам. — Он протянул листок из блокнота. — Не святые горшки лепят. Я вас рекомендовал как толкового работника и задал вам инженерную работу — инженеров у нас не хватает. Проштудируйте эту литературу, и дело у вас должно пойти. Торопить пока не буду, появятся вопросы — готов вам помочь. Когда одолеете свою тему, будет основание перевести вас на инженерную должность. А теперь я хочу поговорить с вами вот о чем. Не вечно же вам ходить в техниках! В Сталино есть индустриальный институт, а в нем — электротехнический факультет с заочным отделением. Между прочим, на заочных отделениях к происхождению не очень придираются — там недоборы. А у вас — все условия для занятий. Что еще здесь делать, в этой Макеевке? Или вы не оставили мечты об архитектуре?

— А что теперь об этом говорить?!

— Ну, почему же? В этом же индустриальном институте есть и строительный факультет и тоже с заочным отделением. Как я себе представляю, программа факультетов архитектурного и строительного должна во многом совпадать. А потом сдадите экстерном разницу, было бы желание. Надеюсь, что к следующему учебному году вы поступите на заочное отделение. А на какой факультет — это уж вам выбирать. Только вот что, Петя. Если выберете строительный факультет, то стоит ли вас загружать инженерной работой? Посидите на работе техника? Решайте сами. Когда решите, тогда и скажете, как решите — так и сделаем. — И, как в прошлый раз, Рубан очень тепло улыбнулся.

Надо побывать в Сталино, в индустриальном институте и навести справки. В моем положении вариант со строительным факультетом заслуживает внимания. Но прежде всего надо съездить за вещами. В институте вывешены расписания поездов по станциям Харцизск, Ясиноватая и Унион. Если из Харькова выехать через Ясиноватую, то утром я успеваю на работу, значит можно, ни у кого не отпрашиваясь, съездить в Харьков на выходной. Засел за литературу. Стало кое-что проясняться, но возникали вопросы. Я не стал с каждым вопросом ходить к Рубану, а записывал их. Накопятся — тогда и обращусь к нему.

На харьковском вокзале взял билет сразу и на обратный путь. Дома ничего не изменилось. Отец все еще без работы и собрался искать за пределами Харькова. Я сказал, что работается мне хорошо и условия жизни, — общежитие, столовая — тоже хорошие.

— Господи, хоть ты как-то пристроился, — сказала Лиза.

— Значит, можно приезжать в Харьков на выходной, — сказала Галя, — вот и приезжай почаще.

— Работа знакомая? — спросил Сережа.

— Нет. Приходится читать специальную литературу.

— А отношения с Рубаном? — спросил отец.

— Хорошие. Он — мой руководитель, он и подбирает для меня литературу и говорит, что дело у меня должно пойти.

Об индустриальном институте я промолчал — говорить об этом рано.

После возвращения из Харькова за один день прибавилось столько вопросов, что на следующее утро я решил обратиться к Рубану. Его на работе не было, и никто не знал причины, предполагали — заболел. Днем мой сосед по комнате вышел, вернулся, остановился возле меня и сказал:

— Рубан арестован.

Работать я не мог, понимая, что и сосед не работает. Оба мы, как говорил Байдученко, молча изображали работу. Мысли расплывались. Кто же теперь будет моим руководителем? Вряд ли он станет тянуть меня на инженерную работу. Самому просить работу техника?.. Не может быть Рубан преступником. Ошибка? Нет, не ошибка. Торонько, Курилевский тому примеры... Да разве только они — понаслышался... Зачем же это делается?.. Время тянулось мучительно.