14.

14.

Пожилой профессор читал химию по-украински, но очень монотонно и нудно, и только развлекавшее нас его удивительно забавное произношение помогало бороться со сном. Внимательно слушал и конспектировал, кажется, один наш староста Глеб Бугровский. К экзамену готовились по учебнику, изготовляя шпаргалки — хороший способ систематизации и запоминания изучаемого материала. Не было экзамена, на который я шел бы без собственных шпаргалок, но ни разу не пришлось ими воспользоваться. Мои шпаргалки ценились: выходишь, сдав экзамен, первое, что слышишь: «Как сдал?» И вслед за этим сразу: «Дай, пожалуйста, твои шпаргалки».

Молодой однорукий физик лекции читал хорошо, был строг, и многим не удавалось сдать ему экзамен с первого раза. Сеня Рубель сдавал вместе со мной и, сидя над карточкой с вопросами, он тихо сказал сам себе: «Не вижу выхода». «А выход — вот» — ответил преподаватель, указывая на дверь. Избегаю сплетен и не участвую в разговорах о студентах и преподавателях, основанных на слухах, догадках и домыслах. Может быть поэтому многие новости и сведения, — отнюдь не сплетни, — проходили мимо меня, или я узнавал их позже всех. О том, что наш физик потерял руку на гражданской войне, я узнал через много лет после окончания института.

На нашем потоке математику читал интересный мужчина, как я узнал тоже много лет спустя, — соученик физика по университету. Переэкзаменовки он принимал дома, и после зимних каникул хорошенькая Аничка ходила к нему сдавать второй раз экзамен в сопровождении двух студентов.

— А чего ты удивляешься? — сказал мне Гриша Добнер, один из сопровождавших Аню.

— Говорят, что он большой бабник, и девушки боятся к нему ходить.

Конец второго семестра. Готовлюсь к экзамену и не могу взять один интеграл. Просидел до глубокой ночи, лег спать и во сне увидел решение. Проснулся, записал и снова заснул. Утром не мог вспомнить приснившееся решение, посмотрел запись — решение правильное. Продолжаю готовиться. На заключительной лекции наш преподаватель объявил, что вместо обычного, очень сложного доказательства, он приведет простое, опубликованное в журнале.

Существо дела забыл, но помню, что доказательство было действительно простое и сводилось к тому, что если «а» равно нулю, то по аналогии и «в» равно нулю. Проверяю доказательство, и у меня «в», как я ни бился, не получалось равным нулю. В этот день математик консультировал студентов, и я поехал в институт. Преподаватель сидел один и что-то читал. Я положил перед ним свои выкладки.

— Не могу найти, где я ошибся. Он внимательно проверил и стал краснеть.

— Ошибки у вас нет. Не могу понять, как журнал мог это напечатать. Я сидел по другую сторону стола, молчал и думал: а печатал ли это журнал?

Матрикул при вас? Я пощупал карман: зачетная книжка здесь, я забыл ее вынуть после экзамена. Он поставил пятерку, расписался и сказал:

— На экзамен можете не приходить. — И, придерживая матрикул, спросил: – Могу ли я рассчитывать на вашу скромность?

— Конечно, — сказал я, он отпустил матрикул, и я поехал готовиться к следующему экзамену. Горик прав: перерывов в подготовке лучше не устраивать.

Все преподаватели — новые, за исключением Стеценко, читавшего политэкономию уже в звании профессора. Изучения первоисточников теперь он не требовал. Известная формула Маркса «Дэ большое плюс дэ маленькое» по-украински звучит так: «Ге велике плюс ге маленьке», и наш соученик Женя Гурченко использовал эту формулу в качестве ругательства, оно быстро распространилось и стало популярным. На экзамене, когда я подошел к Стеценко за карточкой с вопросами, он пригласил меня сесть, поставил пятерку и сказал:

— Пробачте, що я не здогадався звiльнити вас вiд моїх лекцiй. Слухати їх тричi, мабуть, занадто.

Лекции по истории искусств и архитектуры сопровождались демонстрацией на экране выдающихся или характерных для изучаемой эпохи произведений. Содержание произведений изобразительного искусства, главным образом — из античной мифологии и Библии, большинству не понятны. Помню закон Божий, и мне понятны сюжеты из Старого и Нового завета, но не из античной мифологии — я ее не знаю. Высказал досаду по этому поводу сидевшему рядом соученику и услышал:

— Да какая тебе разница! Не в этом дело.

Не зная содержания, трудно судить, как художник справился со своей задачей, и я безуспешно искал хоть какую-нибудь литературу: не было ее ни в продаже, ни в библиотеках, ни у наших знакомых. Галя и Сережа кое-какие сюжеты растолковали, но это не выход из положения. Сережа сказал:

— Уж не отнесли ли античную мифологию к религиозному дурману? У нас все может быть, дураков хватает.

Галя посоветовала пойти в Короленковскую библиотеку, но выручил преподаватель, такой же молодой как физик и математик. Я обратился к нему с просьбой, чтобы, демонстрируя произведения художников и скульпторов, он, хотя бы вкратце, сообщал их содержание.

— Вы знаете, если я буду рассказывать содержание каждого произведения, не хватит никакого времени. Содержание надо знать самим и для этого читать... соответствующую литературу.

— А ее нигде нет.

— Да, достать ее трудно. Интересно, — вы первый обратились с такой просьбой, а ведь, наверное, другим тоже непонятно содержание многих вещей. Ну, раз вы этим интересуетесь, зайдите ко мне домой. По мифологии я кое-что подберу. Что касается Библии... — Он развел руками.

— Библия мне не нужна. Я в детстве учил закон Божий и помню его содержание.

— Вот и хорошо. Попрошу иметь в виду — я не могу всех обеспечить литературой, и не надо никому говорить о том, что вы брали у меня книгу.

Он дал мне небольшую книжечку со штампиком «Библиотека Н.П. Губенко» и похвастался другой — роскошным дореволюционным изданием. Выражаясь современным языком, я обалдел, когда увидел рядом с его штампиком другой, давно знакомый, зачеркнутый: «Библиотека Н. Кропилина».

— Какая книга! Откуда она у вас?

— Из букинистического магазина — других источников нет.

Признаюсь, мне стало больно: книга могла быть моя, притом бесплатно. Видел у него и Библию.

Лекции он читал два года, экзамены — в конце курса, а до этого мы сдавали зачеты: надо было срисовать памятник архитектуры эпохи, с которой мы ознакомились, объяснить, почему выбран именно этот памятник и чем он характерен для эпохи. Такие зачеты хорошо закрепляли знания и приучали к самостоятельному анализу, книг по истории архитектуры с хорошими иллюстрациями в институтской библиотеке было достаточно. Но до чего сильна детская память: большую часть Закона Божьего помню до сих пор, античную мифологию давно забыл.

Изучение ордеров заканчивалось нашим первым проектом: павильон в ордере по своему выбору. Человек пять кончили проекты на нашей веранде, среди них только что поженившиеся Сережа Короблин и Зина Уманская. Он — сын священника, она — дочь раввина, и это как будто подтверждало, что теперь дети действительно не отвечают за своих родителей. Сережа помогал Зине и на прямоугольный в плане павильон посадил круглый купол. Занятые срочным окончанием своих проектов, мы не сразу заметили эту нелепость, а когда заметили — было поздно: надо было спешить в институт на выставку. Зинин проект вызвал веселое оживление. Не помню, какую оценку ей поставили, но ей не давался рисунок, и со второго курса она — на экономическом факультете.

На занятиях по рисованию художник указывал недостатки и достоинства в наших работах. Моими обычными недостатками были ошибки в рисунке (художник говорил — вранье) и вялые краски (художник говорил — робкие). С наступлением тепла мы вышли на натуру — писали пейзажи, и художник стал отмечать в моих работах и достоинства: умение выделить главное, удачное разграничение ближних и дальних планов, чувство пространства и воздуха. На выставке студенческих работ, устроенной в конце года, я увидел и две свои акварели. Подошел Миша Ткачук и впервые после моего восстановления заговорил со мной.

— Петя, я тебя не узнаю. Что случилось? – Разучился рисовать.

— Как это может быть?

Как видишь. Учебный год закончился геодезической практикой — мы вели съемку территории в конце Журавлевки, вблизи речки. Погода стояла жаркая, и практика была веселой. Женя Курченко в одних трусах разъезжал на чьем-то велосипеде, щелкая возле нас бичом, иногда и по нашим спинам, и покрикивал: «Вы у меня полодырничаете!» или «Ну, ти, ге велике плюс ге маленьке, хiба так працюють!» Пожилой добродушный преподаватель геодезии, руководивший практикой, снисходительно посмеивался. Шел 1937-й год.