96

96

9-е ноября был красным днём в нашем семейном календаре. В этот день мы ежегодно праздновали рождение мальчиков-близнецов - Вовочки и Мишеньки. Они родились вместе, росли и учились рядом, закончили одну школу, один институт, получили одинаковую специальность - «технология сварочного производства» и были направлены на работу по распределению молодых специалистов в один город. Мальчики были настоящими братьями: дружными, болеющими друг за друга, заботливыми, защищающими один другого, оберегающимися сообща от бед, не завистливыми

Так случилось, что эта дата стала днём рождения не только наших детей, но и внучки Диночки и племянника Бори. Каждый год мы поздравляли своих именинников, по достоинству отмечали их успехи в учёбе, труде, творчестве. Особенно широко праздновались круглые даты.

Больше других запомнился день, когда ребятам исполнилось по двадцать лет. Они тогда успешно учились в институте, а мы к тому времени достигли вершины служебной карьеры и пожинали плоды своих успехов. Все были в расцвете сил и будущее виделось нам в розовом цвете.

К сожалению, не все юбилейные даты были такими счастливыми. Их тридцатилетие было омрачено очередной волной антисемитизма, гонений и преследований на национальной почве, которые на этот раз коснулись непосредственно и нас. Шло следствие и надо мной тогда нависла явная угроза лишения свободы.

В печали прошло сорокалетие сыновей. Оно отмечалось у постели смертельно больного Мишеньки. Не зная, что болезнь неизлечима и дни его сочтены, он тогда по-детски радовался обилию цветов, множеству подарков и особенно шикарному импортному магнитофону, о котором давно мечтал. Недолго ещё доставляла ему удовольствие эта дорогая в то время чудо-техника и воспроизводимые ею песни любимых бардов. Через три с половиной месяца, 23-го февраля 1989-го года, его не стало и цветы в дни его рождения мы стали приносить к его памятнику на Северном кладбище в Минске.

В 40 лет, в расцвете сил и творческих дарований, ушёл из жизни прекрасной души человек - добрый и преданный сын, верный и любящий муж, чуткий и заботливый отец. У меня было ощущение, что с ним умерла часть моей души.

Произошел необратимый психологический надлом. Не легче, а скорее всего ещё тяжелее, перенесла утрату мать. Мы как-то сразу постарели и стали совсем седыми. Эта дата с тех пор стала горестной.

Для меня тогда открылись самые печальные стороны жизни: оказывается люди не вечны. Они умирают. В том числе и самые близкие, самые дорогие. Кто от болезней, кто от старости, а кто от несчастного случая, как это было с нашим Мишенькой. Самое страшное, когда из жизни уходят дети и их провожают в последний путь несчастные родители.

С годами я понял, что потрясение, вызванное утратой сына, не прошло бесследно. Оно усилилось со временем, глубокая рана в душе не заживает. Боль от неё не проходит и не становится меньшей. Когда был помоложе, мне хватало мужества в горестные дни собраться с силами, перестраиваться, целиком уходить в работу, в творчество. Я любыми путями старался победить свалившееся на нас горе. И мне это как-то удавалось. Здесь же, в Америке, и сил стало меньше, и вдохновения не стало.

Грусть воспоминаний в такие дни целиком овладевает мной и нет мочи от нее скрыться. Мне представляется каким бы стал наш сын, чего достиг бы в жизни, как бы радовался успехам Алёнушки и Андрюшки, которые были его счастьем и гордостью. Нет ничего страшнее, чем думать о детях в прошедшем времени. От таких раздумий меня настигает нервный срыв и я начинаю побаиваться необратимого заболевания. Депрессия, вызванная невосполнимой утратой приводит к апатии, потере интереса к жизни. Единственное на что пока хватало мужества, это скрывать свою хворь от Анечки и детей. От этого им было бы вдвойне тяжело.

В памятном 1998-ом году отмечалось пятидесятилетие со дня рождения наших сыновей. Впервые круглая дата праздновалась в далёкой Америке и без Мишки. Он остался ТАМ, в стране где родился, на своей родине и совсем один. Даже цветы на могилу в день его рождения теперь возложить некому.

Праздновали теперь Золотой юбилей Вовочки. Его жена Рита, ставшая нам в эмиграции ещё роднее и ближе, решила по достоинству отметить эту дату. Не считаясь с расходами, она сняла банкетный зал в роскошном русском ресторане Торонто и пригласила на праздник всех наших родственников и друзей. Было много гостей, которые прибыли в негласную столицу Канады не только из Баффало и штата Нью-Йорк, но и других городов Америки, включая и столичный Вашингтон. Стол был похож на произведение искусства. Преобладающими были традиционные блюда

русско-еврейской кухни, но среди них пестрели и американские деликатесы, в том числе и самые дорогие. Ресторан был празднично декорирован, гремел оркестр, было много цветов.

Мы любовались Вовочкой. Как гостеприимный хозяин он тепло встречал гостей, которые душили его в своих объятиях, одаривали подарками и цветами. Он выглядел моложе своих лет и вместе с красавицей-женой был украшением всей шумной нарядной компании.

Мне, как отцу юбиляра, главе семейства и старейшине общества было предоставлено почётное право открыть торжество. Речь моя была пятиминутной, но мне всё же, кажется, удалось выразить в ней родительские чувства к любимому сыну, ставшим для нас источником гордости, радости, счастья. Говорилось в ней о трудностях полувекового этапа его жизни и достигнутых успехах - высоком образовательном цензе, творческом потенциале, незаурядной трудовой квалификации, свидетельством которых стала успешная защита диссертации, десятки патентов на изобретения, должность технического руководителя американской фирмы. Бесспорными были успехи и на семейном фронте. Риточка - его первая и единственная серьёзная и взаимная любовь, которой они верны уже четверть века. У них двое замечательных, одарённых детей, которых они безумно любят и которыми по праву гордятся. В их семье царят любовь, дружба, уважение и почитание родителей, достаток и счастье. Я говорил о родительских чувствах к Вовочке и высказал предположение, что своими мыслями о нём, наверное, поделятся его жена, дети, родственники, друзья. Не сможет только это сделать брат Мишенька, которому сегодня тоже исполнилось бы пятьдесят. Завершалась речь пожеланием сыну пройти вторую половину жизни ещё более успешно и тостом за здоровье юбиляра, за новые достижения в работе и жизни, за счастье всей его замечательной семьи.

Ещё в ходе своего выступления меня охватил нервный шок. Он начался когда, невзначай, коснулся имени покойного сына. В какой-то момент у меня мозги затуманились. С трудом удалось тогда довести речь до конца. Я почувствовал явное недомогание. Не хватало воздуха, стало трудно дышать, мною овладели тяжкие мысли. Ещё какое-то время оставался за столом, допил свою заздравную чашу, закусил, отвечал на какие-то вопросы соседей.

Может быть мне и удалось бы тогда выйти из шока, если бы к нам не подошла Алёнка. В своем нарядном тёмном платье она была удивительно красива, но очень

печальна. Никогда раньше она не казалась мне такой похожей на своего отца. Усадив её на своё место, я долго, стоя, любовался ею. И вновь хлынули воспоминания о Мишке.

Кто-то увлёк меня танцевать. Оркестр исполнял фрагменты из весёлых еврейских мелодий. Надеясь, что всё вскоре пройдёт, не стал признаваться в своём плохом самочувствии Анечке и детям. Было очень шумно, душно и невмоготу стало оставаться в помещении. Поднялся с кресла, чтобы выйти на свежий воздух, но стали подкашиваться ноги. Наверное, не удержался бы на них, если бы не поддержали Анечка и соседи по столу. Меня вывели на улицу и вызвали скорую, полагая, что случился сердечный приступ. Врач долго возился со мной и собрался доставить в госпиталь, чему я категорически воспротивился. Наш сын, оставив гостей, отвёз меня и напуганную до полусмерти жену в гостиницу.

Не желая того, испортил праздник не только себе и Анечке, но и детям, родственникам и гостям.