51

51

Алёнке в нашей семье был оказан тёплый и радушный приём. Она не знала многих присущих большинству эмигрантов проблем периода освоения жизни в чужой стране. Наша внучка не снимала квартиру, минимальная стоимость которой значительно превышала размер пособия по “вэлферу”, не тратила времени на изучение языка, не расходовала драгоценные доллары на питание, одежду, мебель, хозинвентарь и домашнюю утварь.

Мы отвели ей отдельную комнату и создали условия для полноценной жизни и учёбы. Запас английского, которым она благоразумно обзавелась ещё в Союзе, позволил ей поступить в университет, минуя языковые школы. Для неё было приготовлено всё необходимое на первое время из одежды, обуви, посуды, мебели. Она имела даже отдельный телефон для возможности общения с мамой, Андрюшкой, Витей, родственниками и новыми друзьями в Баффало.

Как должное воспринимались ею любовь и внимание истосковавшихся по ней бабушки и дедушки. Таких условий по приезду в Америку не знали никто из наших детей и внуков. Казалось, что Алёнка должна была быть довольна.

В первое время так и было. Она радовалась всему, что выгодно отличало её нынешнюю жизнь от прежней, с удовольствием привыкала к вкусной и разнообразной американской пище, наслаждалась семьюдесятью программами телевидения, знакомилась с достопримечательностями города и окрестностей, а главное - училась. Нужно отдать ей должное: к учёбе она и здесь относилась весьма прилежно.

Мы уже было поверили в то, что с возрастом произошли необратимые перемены в её характере, так проявившем себя в детстве и ранней юности.

К сожалению, вскоре пришлось убедиться в том, что радужные надежды нас обманули. Нескольких замечаний бабушки, как всегда требующей неукоснительного соблюдения заведенного в доме порядка, было достаточно для недовольства внучки, проявления особенностей её гордой и независимой натуры, исключающей малейшие ограничения личных свобод. Она стала перечить старшим, упрекать в несправедливом к ней отношении, а кое-когда употреблять в общении с нами и обидные эпитеты.

Всё это мы терпеливо сносили и никому, включая и Иринку, не жаловались. Да и можно ли вообще кому-то жаловаться на собственную внучку. Нам досталась радость любви к ней, гордость за её способности и дарования, нам приходилось терпеть и обиды, порой очень горькие и несправедливые.

Она же своё недовольство в секрете не держала. Это чувствовалось по тону телефонных разговоров с Иринкой и, особенно, по изменившемуся отношению к нам Риты. Впервые за двадцать лет родства мы ощутили отчуждённость нашей невестки. Её тонкая и легко ранимая душа близко восприняла жалобы Алёнки, нашедшей в ней свою защиту. Они подолгу общались по телефону и проводили вместе почти всё своё свободное время, от чего наши отношения к лучшему не менялись.

Совместное проживание с ней стало невозможным и к новогодним праздникам Алёнка переселилась в дом нашего сына.

Тяжело переносили мы разрыв с близким сердцу, родным и любимым существом. Эта тема была предметом наших ежедневных диспутов, нередко перераставших в споры со взаимными упрёками, претензиями, обвинениями. Тревога за Алёнку не давала покоя. В бессонные ночи мы перебирали в старческой памяти день за днём со времени её приезда в поисках причин внезапно разразившей ссоры.

Вспомнился её давний телефонный звонок с просьбой приехать за ней на станцию метро. Я бы с удовольствием сделал это, но жена воспротивилась и велела добираться ей домой автобусом.

Тому были свои причины. После памятной поездки по незнакомому маршруту, чуть не закончившейся аварией, мне разрешалось ездить только по изведанным дорожкам, и то - в чьём-то сопровождении. Я был вынужден смириться с этими ограничениями ибо сам чувствовал, что зрение стало подводить, не было уже прежней реакции.

Может быть ещё чем-то случалось незаметно обидеть Алёнку, но, Бог свидетель, это было без злого умысла. Я всегда был полон добрых чувств к ней.

Как-то, при одном из довольно редких признаний в любви к ней, она сухо произнесла: “Любовь, дедушка, нужно подтверждать не словами, а делами”. Больно было слышать такое. Надолго осели её слова в памяти и, наверное, не забудутся до конца моей жизни.

Не сомневаюсь, что такими же, а возможно ещё более тёплыми, были чувства бабушки к любимой внучке, родившейся в нашем доме и неизменно опекаемой ею со дня рождения и до этой поры. Нужны ли ещё какие-то доказательства любви? Какими обидными становятся такие сомнения детей и внуков они в полной мере смогут, наверное, понять только тогда, когда сами станут родителями.

Как и многие дедушки и бабушки, мы приехали сюда не ради собственного счастья. Нам искать его уже было поздно, тем более на чужбине. Как и все в нашем возрасте, мы решились на это ради детей и внуков, ради их будущего и нам тогда казалось, что всё сможем вынести ради них. Жизнь этого не подтвердила. Оказалось, что и у старости есть своя гордость, самолюбие, чувство собственного достоинства и с возрастом обиды воспринимаются ещё острее и болезненнее, чем в молодые годы.

Отношения детей к их родителям, бабушкам и дедушкам - проблема вечная. Я пришёл к выводу, что наши дети и внуки в раннем возрасте любят родителей просто инстинктивно, а со взрослением начинают нас оценивать, пользуясь при этом своими, свойственными их возрасту критериями. И тут не дай Бог оступиться, сделать неверный, с их точки зрения, шаг и их юношеский максимализм может привести наши отношения к полному взаимонепониманию, когда изменить уже ничего нельзя. Они нередко становятся холодными, а порой, даже неприязненными. Мы часто

недооценивали этого в своей прошлой жизни, недопонимали того, что в этом есть своя логика, действуют свои законы и изменить что-нибудь здесь практически невозможно.

Американцы это осознали раньше нас. Взрослые дети здесь живут отдельно от родителей, бабушек и дедушек. Может быть в этом нет их особой заслуги. Наверное этому способствовали экономические возможности и благосостояние страны, но от этого нисколько не снижается положительный эффект такого образа жизни на воспитание детей и их отношение к родителям.

Конечно, это общие правила. Бывают и исключения. К сожалению, наш случай им не стал, и нам не следовало на это надеяться. Было бы лучше для всех, если бы мы сняли Алёнке отдельную комнату в частном доме, как это делали другие эмигранты, когда к ним приезжали их дети и внуки, но для этого ни у неё, ни у нас тогда не было реальной возможности.

Может мы были слишком строги к своей повзрослевшей внучке, не в полной мере учли особенности её непростого характера, где-то недодали родительской ласки. Но всё это следует отнести только к тактике отношений с ней, стратегия же наша была безусловно верной: мы делали всё возможное для её успешной адаптации в новую жизнь.

Было тяжело и грустно, что этого она не поняла. Наше состояние было близким к психологическому стрессу, который таил в себе серьёзные последствия. Мучили страдания за незаслуженную обиду и неблагодарность. Не зря же народная мудрость утверждает, что ни одно доброе дело не останется безнаказанным.

Наверное, это вскоре осознала и Алёнка. По рассказам сына мы знали, что и она тяжело перенесла наш разрыв. Как-то случайно встретили её на улице и с трудом узнали родное лицо. Оно было мрачным и осунувшимся. Её переживания, наверное, были не меньшими, чем наши, но она оставалась верной своему гордому и непреклонному характеру. До приезда мамы внучка оставалась в семье нашего сына и избегала встреч с нами.

Прошло около года пока нам, наконец, удалось выяснить отношения с Алёнкой и восстановить прежнюю близость и теплоту между нами.