180

Хоть мы и были приятно удивлены непривычно высокому уровню обслуживания на ТУ-144, доставившему нас утром в Шенон, но то что мы увидели на “Боинге” превзошло все наши ожидания. Несмотря на то, что на борту было более трёхсот пассажиров, в течении нескольких минут все были обеспечены наушниками, которые позволяли слушать то, что происходило на зкранах телевизоров или по трансляции из нескольких программ радио. Когда все удобно устроились в креслах и стали кто слушать приятную музыку, кто смотреть кинофильм или листать свежие газеты и журналы, началась кормёжка, которая практически не прекращалась на протяжении восьми часов полёта. Бригады стюардесс в белоснежных нарядных блузках наперебой предлагали прохладительные и крепкие напитки, лучшие марки вин и натуральные соки, различные деликатесные закуски и свежие фрукты. Всё было удивительно вкусно и трудно было устоять от соблазна не попробовать это.

Я выпил пару бокалов приятного вина, закусил несколькими бутербродами с сёмгой и сыром и, под звуки приятной классической музыки, предался раздумиям о прошлой и будущей жизни.

Вспомнились милые и добрые родители. Прекрасно образованный отец сделал всё возможное, чтобы привить детям любовь к знаниям и сделать наше детство счастливым. Мать отдавала всё свое время детям и дому и являлась подлинным “ангелом семьи”. Родительская любовь и внимание остались незабываемыми на всю жизнь. Учёба в школе давалась легко, мне было лестно ходить в отличниках и получать почётные грамоты, которыми я награждался по итогам каждого учебного года. Многие сверстники завидовали этому.

Было ли моё детство счастливым? Трудно даже самому себе ответить на этот вопрос. Можно ли назвать счасливым ребёнка, потерявшего в девять лет отца, в одиннадцать - мать и редко встававшего из-за стола сытым?

Детство оборвалось в шестнадцать лет - началась война. Сразу же записался добровольцем на фронт. Воевал так же добросовестно, как и учился. Ордена Славы был удостоен за оборону Днепропетровска. Но военная карьера закончилась осенью 1941-го, когда был тяжело ранен взрывом мины. Потерял левый глаз, была изувечена нога, смертельно опасным оказалось ранение в голову, из которой было извлечено несколько осколков. Навсегда осталось искажённым лицо, обезображенное шрамами военных ранений.

Однако, унынию не поддался и рук не опустил. В Бакинском госпитале сдал экзамены за десятый класс и уже в конце 1942-го поступил в институт, который закончил с отличием через пять лет. Начало служебной карьеры складывалось удачно и моим успехам завидовали многие, однако никому и в голову не пришло бы назвать мою юность счастливой.

Ещё в институте пришла любовь. Жена Анечка - красивая и тонко всё чувствующая женщина, неизменно была предана мне, делила со мной все радости и печали. Она подарила мне двух мальчиков-близнецов и прелестную дочку, которыми есть все основания гордиться. В нашем доме всегда властвовала любовь, дружба, единство и взаимопонимание, забота о детях и уважение родителей.

Была ли наша семейная жизнь счастливой? И да, и нет. Да, потому что семья всегда оставалась командой единомышленников, которая неизменно была со мной, готовая прийти на помощь в любое время и в любой ситуации. Это была та тихая гавань, в которой всегда можно было найти покой и поддержку. Хотел бы здесь подчеркнуть особую роль, которая в нашей семье принадлежит моей жене Анечке, взвалившую на свои хрупкие плечи основные тяготы жизни. Она решала все финансовые, хозяйственные и экономические проблемы, и в том, что у нас по ним никогда не возникало серьёзных кризисов, безусловно, её заслуга. До конца своих дней я останусь в неоплатном долгу перед ней за любовь, заботу и внимание, которые она постоянно проявляла и проявляет ко мне. Наши дети доставляли нам много радости. Они выросли честными, порядочными, образованными людьми и прекрасными специалистами. Мы всегда ощущали их преданность и уважение. Всё это даёт основания считать нашу семейную жизнь счастливой.

С другой стороны, можно ли назвать счастливой семью, которая пережила неизлечимую болезнь любимого сына и его смерть в расцвете лет? Мишеньки не стало, когда ему только исполнилось сорок.

Трудовые и творческие успехи мои многим казались фантастическими и неправдоподобными. К двадцати шести годам прошёл путь от инженера-технолога до главного инженера предприятия, в сорок лет стал директором, а в сорок пять генеральным директором самого крупного производственного объединения мясомолочной промышленности Белоруссии. И это на волнах всё нарастающего государственного антисемитизма и с такой типично еврейской фамилией. Везде были трудовые успехи, переходящие и памятные знамёна, почётные знаки и высокие правительственные награды.

Не было, наверное, второго еврея в отрасли, получившего более тридцати авторских свидетельств и зарубежных патентов на изобретения и удостоенного почётного звания “Заслуженного изобретателя”.

Было чему завидовать многим русским коллегам и специалистам других коренных национальностей. И ещё как завидовали! Но можно ли назвать мою трудовую жизнь счастливой?

Воспоминания о многолетних преследованиях, кошмарах милицейских допросов и домашних обысков, омерзительной лжи и отвратительных кличек в республиканской и союзной печати, незаконные освобождения от занимаемых должностей и увольнения с работы ставят под сомнение и этот вопрос.

Вместе с тем нелёгкие трудовые будни, непрерывный поиск новых технических решений и постоянное противостояние дискриминации и антисемитизму нередко радовали производственными и творческими достижениями, победами в борьбе за чистоту своего имени и человеческое достоинство.

Ещё один немаловажный вопрос стал предметом моих раздумий на борту самолёта, пересекающего океан и уносящего меня навсегда из моего прошлого. Он касался продления рода Гимельфарбов и сохранения семейных традиций. Из троих братьев, после смерти родителей, в живых остался только я, и на меня одного выпала эта важная миссия.

Я мог с чистой совестью сказать, что сделал всё от меня зависящее. Моя семья сохранила отцовскую фамилию и добрые традиции моих предков. Основными жизненными принципами наших детей стали трудолюбие, верность родительскому долгу, честность, порядочность, доброта.

Вместе с тем многое мы растеряли и есть основания для бесспокойства. В нашей семье мало что сохранилось от еврейской веры и традиций, которым так преданы были мои родители. Даже те небольшие знания языка и литературы, которые я успел получить за четыре года учёбы в еврейской школе до её закрытия в годы сталинской диктатуры, не удалось сохранить. Теперь мне стоило бы больших трудов даже небольшое письмо написать на идиш. Родным языком для нас и детей стал русский.

Только двое из шести наших внуков носят фамилию моих родителей и только на них ещё можно надеяться, как на продолжателей рода.

Можно, конечно, оправдываться тем, что в этом не только моя вина. Такова судьба всех евреев из бывшего СССР, большинство из которых не сохранили и того, чем я ещё владею. В этом нам помогло советское государство, которое вышибло из нашего сознания всё еврейское и травило нас только за то, что мы носили имена и фамилии, данные нам родителями.

Мы были гонимыми и преследуемыми, независимо от того, каким был наш социальный статус, образование, таланты и как много полезного мы делали во славу нашего отечества. Давно следовало бежать нам от мачехи-родины, но только сейчас появилась у нас такая возможность.

Под крыльями “Боинга” уже видны были небоскрёбы Нью-Йорка и статуя Свободы. По радио сообщили о прибытии в аэропорт имени Кеннеди.

Что ждёт нас в этой загадочной и незнакомой стране?