121

Прошло ещё несколько недель, а приказа о моём освобождении всё не было. За это время Баврин ни разу не позвонил мне, а его заместители Гончаров и Цыбулько советовали не торопиться, так как все ждут возвращения Машерова, который в это время находился на Кубе во главе партийно-правительственной делегации СССР на праздновании юбилея Кубинской революции. Петру Мироновичу, наверное, не плохо было на Острове Свободы и он пробыл там довольно долго.

Не торопился также с моим освобождением и Антонов. Он обратился с письмом к Машерову о пересмотре решения КНК, которое по-прежнему считал необоснованным и несправедливым. В ЦК КПБ и ЦК КПСС было направлено много коллективных писем от руководителей общественных организаций, специалистов комбината, рабочих и служащих. На них были сотни подписей. От меня это скрывалось и об их содержании я узнал уже позднее, когда шло следствие. Тогда не принято было писать коллективные жалобы, тем более на действия правоохранительных органов. Для тех, кто такие письма подписывал, это было совсем небезопасно. Наивные тогда были люди. Они ещё верили в какую-то правду и демократию.

Должен признаться, что и я тогда ещё сохранял надежду на пересмотр решения и направил полтора десятка жалоб в различные инстанции. Они были довольно пространными, со ссылками на действующие положения, инструкции и нормативные акты. Письма отправлялись заказной почтой с уведомлением о вручении адресату. Я, конечно, не думал, что Брежнев или Машеров станут читать мои письма, но надеялся, что кто-то из их помощников обратит внимание на них, даст им ход, а меня удостоят хотя бы формального ответа о направлении жалобы на рассмотрение.

Почта присылала мне уведомления о доставке писем со штампами канцелярий Президиума Верховного Совета СССР, ЦК КПСС, КНК СССР, ЦК КПБ и других важных организаций. С волнением и надеждой шёл я каждый день к почтовому ящику, но ни на одну из жалоб не получил даже формальной отписки.

Когда я по этому вопросу обратился к Прищепчику, он доверительно мне разъяснил, что обращаться в Москву в моём случае не следует. Принимать решение будет только Машеров и нужно ждать.

В середине июля меня, наконец, вызвали в ЦК КПБ, где заведующий отделом пищевой промышленности в присутствии Баврина объявил мне окончательное решение. ЦК поручило министру подобрать мне новую работу по специальности и с учётом моего опыта. Он также заверил, что не будет возражений и против моего выхода на персональную пенсию. Всё это при условии, если прекратятся жалобы на постановление КНК. Мне показали все коллективные письма и мои жалобы, которые занимали несколько полок вместительного шкафа. Партийный чиновник сухо заявил:

-Все они дальше этого шкафа не уйдут, а вам от них будет только вред.

Я дал обещание не жаловаться больше и уехал в Могилёв дожидаться приказа. Через несколько дней прибыл заместитель министра Цыбулько, который был представителем министерства по приёму и сдаче дел. Моим приемником стал Мигурский. Тот самый Юзик, которого я подобрал в Оршанском ремесленном училище, заставил учиться в средней школе и холодильном институте, провёл по всем ступенькам служебной лестницы от мастера до заместителя генерального директора, и который по “случайному” стечению обстоятельств вышел сухим из воды после всей серии ревизий и проверок, хотя выявленные “нарушения” касались в первую очередь и самым непосредственным образом круга его служебных объязанностей.

Мне показалось, что он давно ждал этого решения и был ему рад. Я подписал подготовленный комиссией акт и передал Мигурскому ключи. Избегая официальной прощальной церемонии, отказался присутствовать на собрании представления коллективу нового директора. Сухо попрощавшись с моим бывшим замом, я покидал кабинет, который на протяжении многих лет был моим вторым домом. Перед уходом с заводоуправления зашёл в комнату Трудовой славы. Здесь была портретная галерея ветеранов и лучших людей комбината, памятные награды коллектива, планшеты и макеты изобретений, перспективный план развития предприятия, где прошли лучшие годы жизни, труда и творчества, рождались и осуществлялись смелые планы и начинания. Я прощался с прошлым, зная о том, что ничего подобного уже не будет в будущем. Комок обиды подкатил к горлу, глаза застилали слёзы. С тяжёлым сердцем покидал я своё любимое детище.