63

63

В начале марта в Гомель вновь приехал начальник управления Бируля. Его пригласили партийные органы для решения кадровых вопросов. После встречи с Малафеевым он предложил мне поехать с ним в Могилёв для участия в решении ряда срочных производственных вопросов, возникших на новом мясокомбинате.

Перед отъездом мы подъехали ко мне домой, где я собрал всё необходимое в дорогу и предупредил об отъезде на несколько дней. По дороге Бируля объяснил, что стоял вопрос об освобождении Синицына от занимаемой должности, но поскольку кандидатуры, подходящей по всем показателям для этой работы не нашлось, решили пока его оставить. Рассматривалась и моя кандидатура, но в обкоме посоветовали выдвинуть кого либо из коренной национальности. При этом он добавил, что, как только подберут “подходящего” директора, Синицыну тоже придётся распрощаться с Гомелем с той только разницей, что переводить его на другое предприятие Белоруссии никто не будет, и ему нужно будет искать работу за её пределами.

Мне же Бируля предложил должность главного инженера Могилёвского мясокомбината, недавно введенного в эксплуатацию на новом месте, вместо полностью разрушенного в годы войны старого комбината. Он не торопил с решением, предложил воспользоваться возможностью ознакомления с предприятием в течении нескольких дней командировки, посоветоваться с семьёй и дать ответ в течении месяца. Начальник управления не скрыл от меня, что положение на комбинате критическое. Производственные планы систематически не выполнялись, качество продукции было низким, допущена порча значительного количества мясопродуктов, убытки превысили шесть миллионов рублей. Из-за плохого финансового состояния предприятие перевели на особый режим кредитования и расчётов. Шло следствие по недостаче мясопродуктов на холодильнике.

По его мнению, всё это явилось результатом плохого руководства, непримиримой вражды между руководителями и непрерывных склок, в которых они погрязли. Он признал, что мне будет не легко решать эти и другие проблемы скопившиеся на комбинате, но выразил уверенность, что при большом желании все трудности могут быть преодолены.

Я молча слушал Бирулю и грустные мысли овладели мною. Вот уж поистине из огня да в полымя. Если оставаться в Гомеле нельзя было главным образом из-за опасности уголовной ответственности за злоупотребления при приёмке скота, которая может коснуться ограниченного числа работников, то здесь налицо полный букет уголовных дел по недостаче и порче, качеству, систематическому невыполнению планов производства и поставок продукции, из которых главному инженеру, и при том еврею, выкарабкаться невредимым и остаться на свободе просто невозможно. Здравый смысл подсказывал, что предложенная работа не для меня, от неё нужно безоговорочно отказаться.

С таким настроением входил я в здание Могилёвского обкома партии, расположенного в самом центре города. Это был готического стиля дворец, который когда-то принадлежал богатому польскому князю. С обеих сторон парадного входа, в сквере, примыкающем к фасадной стороне большого двухэтажного дома, стояли бронзовые скульптуры Ленина и Сталина. Сюда пригласил меня Бируля перед поездкой на комбинат, расположенный на окраине города, носящей странное название Луполово.

Постовой милиционер, видимо заранее предупреждённый о нашем приезде, взял под козырёк и вежливо объяснил, как пройти в приёмную товарища Зинкевича. Коридоры и лестницы были устланы богатыми ковровыми дорожками и чем-то напоминали картину Молодечненского обкома, только здесь всё выглядело намного уютнее.

Миловидная блондинка доложила о нашем прибытии, в приёмную вышел высокого роста, уже немолодой мужчина с приятной улыбкой на лице и пригласил в кабинет. После знакомства и нескольких фраз о погоде и снегопаде, доставившем много хлопот коммунальной службе, Зинкевич высказал пожелание сперва побывать с нами на комбинате, а уж затем обговорить все вопросы здесь с участием первого секретаря обкома Криулина, который должен к концу дня прибыть из Минска.

Когда мы выходили из обкома к уже не первой свежести машине начальника управления Совнархоза, стоявшей у подъезда, подкатила новенькая, блестящая свежей краской и никелированным бампером “Победа” Зинкевича - секретаря по промышленности.

Проезжая по центру города я заметил, что объём строительно-восстановительных работ здесь намного превышал Оршанский, Молодечненский и даже Гомельский. Центральная улица, Первомайская, была вся в строительных лесах и застраивалась большими многоэтажными домами, подобными тем, что возводились на проспекте Ленина в Минске. Город был сильно разрушен. После Брестской крепости, это был первый город Белоруссии, который оказал упорное сопротивление немцам, и у стен которого около месяца шли тяжёлые кровопролитные бои.

Подъезжая по крутому спуску к Днепру, машина резко снизила скорость. Переправа на другой берег по временному деревянному мосту регулировалась постовым “ГАИ”. Рядом строился новый мост, вместо разрушенного в годы войны.

Вскоре пришлось остановиться, так как очередь продвигалась медленно. К машине секретаря обкома подошел невысокого роста пожилой мужчина, который о чем-то переговорил с Зинкевичем и они вдвоём пошли по направлению к нашей машине. Бируля, а вслед за ним и я вышли им навстречу. Когда мы поравнялись, Зинкевич представил своего собеседника:

-Рувим Мойсеевич Шуб - заместитель председателя облисполкома, куратор строительства моста. Здесь его можно найти чаще, чем в его кабинете в Доме Советов или в квартире, что в пяти минутах ходьбы отсюда.

-В этом нет моей заслуги. Мне здесь просто приятней, чем там, - отреагировал на похвалу Шуб.

Он пообещал ускорить наш въезд на мост, попрощался и пошёл по направлению работника ГАИ, управлявшего движением транспорта. Небольшую паузу, в ожидании милицейского регулировщика, Зинкевич заполнил рассказом о Шубе. До войны он работал первым секретарём Могилёвского горкома партии. Из города ушёл в конце июля сорок первого с последними частями Красной Армии, оборонявшими Могилёв, всю войну отслужил комиссаром, а в сорок пятом его демобилизовали в чине полковника. С тех пор он работает в облисполкоме.

Зинкевич не объяснил почему Шуб не вернулся на партийную работу. Об этом мне в своё время рассказывал Перетицкий. После войны, по указанию секретаря ЦК КПБ Пономаренко. партийные органы, начиная от райкомов, были полностью очищены от евреев, которые раньше составляли большой удельный вес и нередко занимали довольно высокие должности. Теперь они не могли быть даже инструкторами в райкоме или горкоме партии.

С помощью милиционера мы без очереди въехали на мост и оказались в Луполово, пригороде Могилёва. Это было старое еврейское местечко, где до революции жили кустари-ремесленники, которые занимались убоем скота, выделкой кожи, изготовлением обуви и других кожаных изделий. Отсюда, наверное, и произошло название местечка (от слов “лупить” шкуры). Застроенное, в основном, одноэтажными деревянными домами, почти без зелени, выглядело оно как-то убого и неуютно. Еще были видны следы войны и нередко попадались разрушенные дома и другие строения. От Днепра и до автострады на Оршу шла длинная, узкая улица с булыжной мостовой и деревянными тротуарами, носившая название Пушкинская. За автострадой, на окраине Луполово находился мясокомбинат, который по площади в несколько раз превышал Гомельский, Молодечненский и даже Минский.

О близости к этому предприятию можно было судить по сильному зловонному запаху, который резко отличался от знакомых мне “родных запахов”, присущих большинству предприятий мясной промышленности.

Наверное, о приезде начальства здесь знали заранее. Об этом можно было догадаться по внеочередной уборке прилегающей к комбинату территории и ожидающих у подъезда руководителях областного мясотреста. Такие органы управления были недавно созданы в областях на базе областных контор “Заготскот”. Им ввели в штат нескольких специалистов мясной промышленности и подчинили мясоптицекомбинаты области. Одновременно в Минске было ликвидировано “Белглавмясо”. Эта реорганизация, как и все другие, имела благие намерения. Стремились приблизить руководство к предприятиям, устранить ведомственные барьеры, достичь равномерной поставки сырья. Целей было много но, как и при всех других структурных переменах, желаемых результатов не достигалось и приходилось возвращаться к старым схемам. Так было и с мясотрестами, которые просуществовали всего несколько лет и были ликвидированы. В Гомеле такой трест тоже был создан, но в работу мясокомбинатов он практически не вмешивался и занимался по прежнему только заготовками скота. В Могилёве же трест принял на себя функции управления перерабатывающей промышленностью, что сыграло отрицательную роль на результаты её работы.

У подъезда, в ожидании высокого начальства, стоял управляющий трестом, его заместитель и начальник производственно-технического отдела. Управляющий заметно отличался внешним видом, манерой поведения и одеждой. Он был среднего роста, лет около пятидесяти с заметно выделяющимся животиком. На нём был добротный тёмный костюм, модные выходные туфли, шляпа и шикарное демисезонное пальто.

После любезных рукопожатий начальству он представился мне;

-Жудрак Иван Андреевич - управляющий мясотрестом.

С видом гостеприимного хозяина он пригласил гостей в свой кабинет, который располагался напротив кабинета директора мясокомбината. На дверях еще сохранилась табличка: “Главный инженер”.

Когда все уселись Жудрак объяснил:

-Директор в прокуратуре. Он уже фактически не работает и мне приходится на двух фронтах трудиться. До обеда я, обычно, в тресте бываю, а всё остальное время - здесь. К этому же главный инженер увольняется, на свою родину, на Украину уезжает. Трудностей испугался. Да и помощи от него было мало. Он ведь ветврач, а не инженер.

Бируля пожелал раньше осмотреть предприятие, а затем уже обсудить все вопросы. С этим согласился и Зинкевич. Жудрак предложил всем одеть халаты, которые заблаговременно были уложены на полочке пристенного шкафа.

Как только мы вышли на территорию, увидели гору субпродуктов, уложенных штабелем впритык к наружной стене холодильника, Оттуда доносился зловонный запах.

-Что это значит? - возмущённо спросил Бируля.

-Такие здесь хозяева были. Обработать субпродукты не успевали и на мороз понадеялись. Вот и складывали на улице в расчёте сделать это позднее. А зима то у нас белорусская. Потеплело - всё начало портиться. Сейчас пытаемся что возможно спасти, - без тени смущения ответил Жудрак.

-А вы в это время где были? Для чего же тресты создавали? - Резонно негодовал Бируля.

-Директор здесь неуправляемый. Я ведь неоднократно ставил вопрос об его освобождении, но он пользуется чьей-то поддержкой в Совнархозе и правительстве, - продолжал упорствовать Жудрак.

-Не знаю чьей поддержкой пользуется директор, но за эти безобразия и вам отвечать придётся, -подытожил Бируля, желая выразить своё недовольство позицией управляющего трестом.

Поведение Жудрака недвусмысленно отражало обстановку сложившуюся на комбинате и взаимоотношения между руководством треста и комбината. Я никогда не видел директора комбината и не слышал отзывов о нём, как о руководителе и специалисте, но почему-то мне хотелось его защитить от обвинений его непосредственного начальника.

Вероятно такое же мнение сложилось и у начальника управления. Это проявилось в ходе дальнейшего ознакомления с предприятием. В холодильнике мы видели большое количество жира-сырца, замороженного штабелем из-за несвоевременной перетопки, в колбасном цехе скопилось много солонины, хранившейся в коридорах и других неохлаждаемых помещениях, качество которой вызывало сомнение. Во всех этих и других подобных случаях Жудрак упрекал руководство мясокомбината, что всё более раздражало Бирулю.

Когда мы, заканчивая обход производства, пришли на скотобазу и увидели переполненные загоны, в которых скот стоял по щиколотку в грязи, без корма и воды, Бируля пришёл в ярость и спросил:

-А кто за эти художества ответит? Сколько суток понадобится комбинату для переработки такого количества скота? Какими потерями веса и упитанности это обойдётся? Почему вы не приостановили приёмку, когда запасы превысили двухсуточную норму?

-Об этом нужно спросить у директора, который не организовал своевременную переработку. Колхозы и совхозы должны выполнять план сдачи мяса государству и я не могу сдерживать приёмку, -попытался огрызнуться Жудрак, поглядывая на Зинкевича и как бы ища у него поддержки.

Однако секретарь обкома не стал вмешиваться в разговор. Слишком уже очевидным было желание управляющего трестом выслужиться перед областным начальством и угождать ему в ущерб интересам мясокомбината, который отдан ему в подчинение.

Бируля заявил что ему всё ясно и нет смысла тратить больше времени на бесполезные дискуссии. Все направились в заводоуправление. К нашему приходу вернулся с допроса директор и разговор продолжили в его кабинете. Он поздоровался со всеми, а мне представился:

-Зиняев Иван Егорович - директор комбината.

Бируля оценил обстановку, сложившуюся на предприятии, как критическую и попросил у Жудрака и Зиняева объяснений и предложений по её исправлению.

Жудрак вновь всю вину возложил на Зиняева, который якобы самоустранился от руководства предприятием и поэтому должен нести всю полноту ответственности.

Зиняев признал свою вину во многих недостатках, допущенных за годы его работы директором до подчинения комбината облмясотресту, и объяснил их своей неопытностью, а также многими организационными и техническими неполадками, имевшими место на новом предприятии в период освоения производственных мощностей. Что же касается периода работы в подчинении облмясотреста, то вся вина, по его мнению, полностью ложится на управляющего трестом, который фактически отстранил его от руководства и пытается самолично решать все производственные, хозяйственные и финансовые вопросы, не обладая знаниями н опытом работы в мясной промышленности. Он также признал, что не в состоянии уже сейчас навести надлежащий порядок на комбинате, но предложил и Жудрака отстранить от руководства мясокомбинатом во избежание тяжёлых последствий.

Секретарь обкома Зинкевич, не принимавший до сих пор участия в дискуссии, заявил, что в связи со сложностью обстановки и необходимостью оргвыводов, разговор следует продолжить у первого секретаря обкома. Он позвонил Криулину, договорился о приёме на завтра и предложил Бируле, Жудраку, Зиняеву и мне тоже явиться туда.