86

86

Изю я встречал вместе с Туллерами. Поезд из Москвы пришёл по расписанию и ещё до его полной остановки мы догадались, что молодой солдат, стоящий у открытой двери вагона указанного в телеграмме, и есть Изя Моверман, возвращающийся на Родину из далёкой Германии. Война и годы изменили его внешний вид до неузнаваемости. Он подрос, окреп, возмужал и я не сразу признал в нём своего двоюродного брата, который приезжал к нам в Красилов в голодном 1935-ом году, когда болела наша мама. Изя признался, что и меня не узнал, чему можно было и не удивляться.

Мы расцеловались и с помощью носильщика доставили два огромных чемодана до остановки такси. Не помню почему, но таксисту мы назвали не адрес Туллеров, где должен был остановиться Изя, а адрес моего общежития, о чём мы потом не раз сожалели.

Чемоданы поместили под мою кровать, где находился и мой чемодан со всеми моими ценностями, а сами поехали к Туллерам, где нас ждал тёплый приём и вкусный обед.

До приезда сестры Изя согласился пожить со мной в общежитии, где в каникулы несколько кроватей пустовало.

Выбирать институт долго не пришлось, так как он мечтал только об истфаке и мы остановились на госуниверситете, который находился рядом с нашим институтом. Ему дали также место в общежитии, что было в том же квартале. С жильём тогда во всех институтах, в том числе и в университете, было туго, так как довоенные общежития были или разрушены, или заняты семьями, лишившимися крова, но для участников войны и инвалидов места всегда выделялись. Были у них тогда и другие льготы, в том числе и внеконкурсный приём в ВУЗы. Пользуясь этими льготами, Изя хорошо устроился в Одессе, чему был очень доволен.

До начала учебного года оставалось ещё много времени и он старался использовать его в своё удовольствие. По вечерам ходил в театр, кино, филармонию, в парк, на танцы. Парень он был молодой, красивый, неженатый и сам Бог велел ему гулять, тем более, что Одесса представляла для этого богатые возможности. Характер у Изи был мягкий, общительный и он с первых дней понравился моим друзьям, включая и Ростика. Все мы старались, как могли, помочь ему быстрее освоить нормы и условия гражданской жизни, а также в обустройстве, питании и отдыхе.

Он привёз из Германии много гражданской одежды и обуви, которые часто менял в зависимости от того куда направлялся или какая стояла погода. Мне, моим друзьям и Туллерам он сделал подарки. Кому рубашку импортную, кому тенниску, кому модные немецкие шапочки, а престарелой Эстер Туллер навесил на шею красивое янтарное ожерелье из украшений, которые привёз для сестры Мани.

Изя часто бывал у нас в институте и посещал вместе с нами многие клубные мероприятия. Скоро он стал объектом внимания многих студенток. Одну из них, Марту, высокую, красивую блондинку с типично еврейским произношением буквы «Р», он чаще других стал приглашать на вечерние прогулки, в кино или на танцы, после чего приходил уже не в своё, а наше общежитие, где не было вахтёров и можно было зайти в любое время.

В общем всё у Изи складывалось хорошо на старте гражданской жизни в Одессе и ничто не предвещало каких-нибудь серьёзных осложнений в обозримом будущем.

Всё началось с приезда Мани. Мы встретили её тепло и радушно, как и подобает встречать родную сестру и близкую родственницу после долгой разлуки. Туллеры выделили ей и Изе отдельную комнату и создали им все необходимые условия для жизни. Мои друзья проявили инициативу в создании фонда Моверманов. Несколько субботников и воскресников по разгрузке фруктов и овощей на Новом базаре позволили заработать приличную сумму, которая предназначалась для встречи и организации досуга Мани во время её нахождения в Одессе. Были предварительно закуплены билеты в Оперный театр и на вечера симфонической музыки, которую она очень любила.

10-го августа на квартире у Туллеров отметили день рождения Мани, которой в том году исполнилось 28 лет. Заказали в ресторане именной торт, вручили ей подарки. Я подарил книгу об Одессе в хорошем издании со множеством цветных фотографий достопримечательностей города. Маня была тронута нашим внимание и по её щекам катились слёзы радости. Она сидела рядом с Изей и не сводила с него влюблённых глаз, будто была ему не сестрой, а невестой.

В своём ответном тосте, после благодарностей за внимание и добрые пожелания, Маня вдруг заявила, что не может больше жить без Изи, что из всей большой семьи Моверманов их осталось только двое и поэтому они должны быть вместе.

134

Я тогда не придал этому тосту большого значения и не мог даже подумать о том, что с него начнётся путь, который вскоре приведёт их обоих к страшной трагедии.

Я заметил тогда, что следует подумать о переезде Мани в Одессу, а об отъезде Изи в Ашхабад не может быть и речи. С Украины в Туркмению бежали только во время войны, а сейчас, в мирное время, никто добровольно не меняет Одессу на Ашхабад. Маня была не согласна со мной и утверждала, что Ашхабад прекрасный город, у неё там чудесная квартира в центре, она хорошо зарабатывает в двух школах, а Туркменский госуниверситет, в котором Изя будет учиться, ни чуть не хуже Одесского.

Маня выглядела моложе своих лет и была миловидной и красивой девушкой. Из рассказов Изи я знал, что в университете она полюбила сокурсника Мишу из Киева, которого чудом вывезли из осаждённого города в сентябре 1941-го года, когда ему было семнадцать лет. Маня была на три года старше Миши, когда они познакомились на первом курсе истфака. Разница в возрасте не помешала их дружбе, которая переросла в большую любовь. Когда его со второго курса забрали в армию, она обещала ждать его. Вот и ждёт до сих пор, хоть перестала получать от него письма с начале 1943-го года. Его мать давно уже потеряла надежду на возвращение сына, а она всё верит в чудо и ждёт. Она была ему верна все эти годы и отклонила несколько серьёзных предложений от своих многочисленных поклонников.

Маня окончила университет с отличием и имела большие успехи в работе. В прошлом году, несмотря на большой дефицит с жильём, ей выделили квартиру в престижном районе города, на улице Кемине. Она восторженно говорила о своём городе, где теперь живут много русских, которые решили там остаться навсегда. По её рассказам евреи не чувствовали там антисемитизм ни со стороны туркменов, ни со стороны русских и их принимали почти на любую работу. В городе тогда строили много жилья и объектов соцкультбыта. Он хорошел и благоустраивался. За продуктами в магазинах не было очередей, а на рынке было много фруктов и овощей по баснословно низким ценам.

Как не уговаривали мы Маню оставить Изю в Одессе и не настаивать на его отъезд в Ашхабад, но не смогли ничего добиться. Среди моих доводов были прелести Одессы и Чёрного моря, историческая известность и престижность Одесского университета, наша крепнущая братская дружба, но Маня продолжала настаивать на своём и, после долгого и упорного сопротивления, Изя всё-же согласился на переезд и стал готовиться к нему.

Был конец августа и, когда до их отбытия оставалось уже несколько дней, мы с Колей устроили прощальный ужин в ресторане «Южный». Было очень уютно. Играл оркестр. на столе были вкусные закуски, хороший коньяк, лёгкое виноградное вино. Мы говорили друг другу много тёплых слов. Маня сказала тогда, что никогда не забудет нашей встречи в Одессе. Она приглашала в гости в любое время, но взяла с нас слово, что мы обязательно приедем на её тридцатилетие, которое будет отмечаться через два года, в августе.

Мы допоздна задержались в ресторане и, когда возвратились домой, застали окно в комнате нашего общежития открытым, а из под- моей кровати исчезли три чемодана - два Изиных и один мой. В его чемоданах было много ценных вещей, привезенных из Германии, а в моём больше не материальных ценностей, а важных документов, фотографий и все письма от Сёмы, которые я хранил, как ценнейшую реликвию в память о нём.

Ребята из нашей комнаты ещё не вернулись после каникул и воры воспользовались удобным случаем, чтобы унести наши вещи. Следствие продолжалось долго, но результатов никаких не дало.

Очень тяжело перенесли мы тогда эту утрату. Особенно болезненно восприняли хищение Маня и Изя. Не знали они тогда, что это ещё не самая большая потеря и самое страшное их ждёт впереди.

Через два дня Маня и Изя уезжали в Москву, откуда шёл прямой поезд на Ашхабад. Трудным было наше прощание. Было какое-то предчувствие, что расстаёмся мы навсегда.