38

38

Боря и Женя ухаживали за мной, как за больным ребёнком. Они соорудили мне удобную постель, которую назвали «лежачий плацкарт», по часам кормили таблетками, которые назначил врач из медсанбата, и даже умудрялись в условиях нашей траншеи, обстреливаемой из артиллерии и миномётов, кормить меня горячими супами из концентратов и поить чаем. Этим они тоже выполняли советы врача.

Как не убеждал я их, что в таком уходе нет необходимости, что я чувствую себя хорошо и почти не ощущаю боли в ранах, изменить что-нибудь в их поведении мне не удавалось, пока врач при очередном осмотре и перевязке не подтвердил, что раны заживают хорошо, опасность миновала и меня можно переводить на «ходячий режим» при условии максимального соблюдения требований санитарии и гигиены.

И эти условия мои заботливые друзья старались обеспечить. Меня снабдили достаточным количеством воды для мытья рук, добыли новый портяночный материал, который заменял салфетки и полотенца, в чистоте содержалась солдатская посуда.

Всё это, а также ежедневные перевязки, позволило избежать инфекции и способствовало быстрому заживанию ран и полному моему выздоровлению.

Этому помогло и затишье в боях. После последней ожесточённой атаки немцы вот уже несколько дней не предпринимали более новых попыток сломить нашу оборону и ограничивались только обстрелом позиций из пушек и миномётов.

Трудно сказать, как бы мы теперь смогли удержать наши рубежи, если бы немцы предприняли новые атаки.

Во взводе осталось в строю всего десять бойцов, командир нашего отделения Василий Степанович и лейтенант Скиба. При такой численности отпала необходимость деления взвода на отделения и Василий Степанович стал заместителем командира взвода.

Подобное положение было и в других подразделениях полка. В строю осталось меньше половины личного состава.

Правда, вооружения у нас заметно прибавилось. Теперь, все мы сменили свои винтовки со штыками на удобные немецкие автоматы, на каждого в нашем взводе хватало по станковому пулемёту. Собрали много гранат и патронов.

Всем досталась добротная немецкая обувь и никто больше не пользовался обмотками. Полакомились мы и галетами, консервами, вкусными концентратами и даже шоколадом.

Однако, если говорить о боеспособности полка, то она вызывала серьёзные опасения, ибо прежняя линия обороны должна была удерживаться меньшей в несколько раз численностью бойцов.

Командир и комиссар полка несколько раз в день обходили траншеи, отдавая нужные распоряжения и подбадривая приунывших бойцов. Они обещали всех оставшихся в живых представить к правительственным наградам за проявленные в прошедших боях отвагу, стойкость и мужество. Особенно восхищались они массовым героизмом, проявленным бойцами и командирами нашего взвода в рукопашной схватке с превосходящим по численности и вооружению противником. Комиссар сказал, что напишет в армейскую газету о последнем бое и особенно об отражении танковой атаки немцев.

И всё же, несмотря на похвалы начальства, настроение у бойцов было грустным.

Перед глазами всё ещё стояли ужасы недавнего боя. Не забывалась и цена достигнутого успеха. Для большинства участников минувшего сражения оно стало последним. Они либо навсегда ушли из жизни, или стали калеками. Мы понимали, что если и предстоящие бои будут такими же, всех нас ожидает та же участь.

Не было никаких оснований ожидать в скором времени каких- нибудь серьёзных изменений в ходе войны, особенно в уровне вооружения нашей армии и в первую очередь в её оснащённости танками, самолётами и артиллерией, которые, в конечном счёте, определяют положение на фронте.

Особенно грустным было настроение у Бори и Жени. В течение десяти дней боёв наша семёрка, чудом сохранившаяся в полном составе при многочисленных обстрелах и бомбёжках первых двух месяцев войны, потеряла более половины своего состава, притом трое покинули нас навсегда. А к тому ещё моё ранение, которое могло иметь и более тяжкие последствия.

Не лучшим было настроение у меня. Как и Боре и Жене, мне было невыносимо тяжело от мысли, что нет более милых моему сердцу Ромы, Наума и Иосифа, а разлука с Мишей может тоже оказаться вечной. Мне было грустно и потому, что после рукопашной схватки я отчётливо понимал свою неполноценность, как солдат, свою беспомощность, когда нужны сила, рост и вес взрослого мужчины.

Вспоминая отдельные эпизоды боя, я отдавал себе отчёт в том, что уцелел только благодаря заботам Жени, который оберегал меня, как своего брата. В голову назойливо лезли мысли о риске, которому он себя подвергал, защищая меня. Было трудно себе представить, что ждёт меня в случае потери Жени и Бори. Они, после боя, стали мне ещё ближе и родней.