Серый кардинал

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Как ни увлекался Франклин легкомысленными развлечениями предреволюционного Парижа, в его сочинениях того времени основное внимание уделялось идеям эгалитаризма и антиэлитаризма, необходимым для построения нового американского общества, основанного на ценностях среднего класса. Дочь Салли прислала ему вырезки из газет с сообщениями об учреждении боевого Ордена Цинцинната и общества кавалеров этого ордена — Общества Цинцинната, которое возглавил генерал Вашингтон. В этот орден могли вступить отличившиеся в войне офицеры американской армии, которым затем разрешалось передавать титул члена общества старшим сыновьям. Франклин в начале 1784 года едко высмеял эту идею. Китайцы правы, говорил он, отмечая родителей людей, добившихся славы, так как родители сыграли определенную роль в успехах детей. Но удостаивать особой чести потомков выдающихся людей, не имеющих никакого отношения к заслугам предков, «не только безосновательно и абсурдно, но часто вредно для них самих». Любая форма наследственной аристократии или дворянства, по его заявлению, «полностью противоположна торжественно провозглашенной миссии их страны».

В этом же письме он высмеивал и символ Общества Цинцинната — белоголового орлана, выбранного и в качестве национального символа страны. Это совпадение привело к появлению одного из самых известных юмористических рассуждений Франклина о ценностях Америки и о ее национальном символе:

Я не хочу, чтобы белоголовый орлан был выбран в качестве символа нашей страны, так как он является птицей с плохими моральными качествами. Он не добывает себе пропитание честным трудом; вы сами могли видеть его сидящим на засохшем дереве вблизи реки, где он, слишком ленивый, чтобы ловить рыбу самому, наблюдает за трудами ястреба-рыболова. В сравнении с ним индюк является птицей, вызывающей намного больше уважения, и к тому же коренным жителем Америки… Он несколько тщеславен и глуповат, это правда, но он не становится от этого менее достойным и безусловно является смелой птицей, способной без колебаний атаковать гренадера британской гвардии[543].

Франклин так часто получал письма от людей, желавших эмигрировать в Америку, что в начале 1784 года напечатал брошюру на французском и английском языках, призванную поощрять к эмиграции наиболее трудолюбивых и отговаривать тех, кто стремился к праздной жизни высшего класса. Эссе «К сведению тех, кто хотел бы перебраться в Америку» является одним из самых наглядных выражений веры в то, что американское общество должно основываться на добродетелях средних (или «посредственных», как он иногда говорил, вкладывая в это слово похвальный смысл) классов, своей принадлежностью к которым он по-прежнему гордился.

Он отмечал, что в Америке мало людей, столь же бедных или столь же богатых, как в Европе. «Там скорее преобладает счастливая посредственность». В Америке почти нет богатых собственников и борющихся за выживание арендаторов, а «большинство людей обрабатывает собственные участки земли» или занимается торговлей или каким-то ремеслом. Франклин был непримирим к тем, кто искал наследуемых привилегий или «не имел никаких положительно рекомендующих качеств, кроме происхождения». В Америке, объяснял он, «люди спрашивают иностранца не кто он, а что он умеет делать». Гордясь своими предками, людьми труда, а не аристократами, он заявлял, что истинный американец «будет считать себя более обязанным специалисту по генеалогии, который смог бы подтвердить, что его предками и родственниками на протяжении десяти поколений были пахари, кузнецы, плотники, токари, ткачи, дубильщики или даже сапожники, то есть полезные члены общества, чем если бы тот мог всего лишь доказать, что они дворяне, не создающие ничего полезного, но праздно живущие за счет труда других людей».

В Америке, провозглашал Франклин, рождается общество, в котором «представителя высших классов», не желающего работать, «будут презирать и игнорировать», в то время как любой, кто обладает полезными умениями, будет пользоваться уважением. Все это способствует улучшению морального климата в стране. «При почти всеобщей умеренности достатка, преобладающей в Америке и вынуждающей людей заниматься делом для получения средств к существованию, пороки, обычно возникающие из-за праздности, в значительной степени становятся невозможными». Подразумевалось, что он описывает ту Америку, которая существовала, но также в общих чертах обрисовывает, какой бы хотел видеть Америку в будущем. В целом это была хвалебная песнь ценностям среднего класса, которые он олицетворял и стремился сделать неотъемлемой частью характера новой нации[544].

Любовь Франклина к среднему классу и его добродетелям, трудолюбию и бережливости, означали, что его социальные теории — смесь консерватизма (как мы видели, он сомневался в законах о щедрой социальной помощи, порождавших зависимость бедняков) и популизма (он возражал против привилегий наследования и против высоких нетрудовых доходов, получаемых за счет владения крупными поместьями). В 1784 году Франклин развивал эти идеи, рассматривая моральные аспекты обладания предметами роскоши в избыточном количестве. «Я вовсе не думал о средстве против роскоши», — жаловался он Бенджамину Вогану. С другой стороны, стремление к роскоши заставляет людей много работать. Он вспоминал, как его жена однажды подарила красивую шляпку одной сельской девушке, и вскоре все остальные девушки в этой деревне начали старательнее вязать варежки, чтобы заработать денег на покупку модных шляпок. Этот случай согласовывался с его утилитаристскими воззрениями: счастливее стали не только девушки, получившие модные шляпки, но и жители Филадельфии, получившие теплые варежки. Однако чрезмерно расходовать время на приобретение предметов роскоши бессмысленно, это «общественное зло». Поэтому он предлагал, чтобы Америка ввела высокие пошлины на импорт дорогих украшений[545].

Из-за неприязни к чрезмерному богатству он выступал в защиту высоких налогов, особенно на предметы роскоши. Человек имеет «естественное право» на все заработанное им, необходимое для содержания его самого и его семьи, писал он министру финансов Роберту Моррису. «Но вся собственность сверх того — это собственность народа, который создал ее посредством своих законов». Подобным образом он доказывал Вогану, что жесткое уголовное законодательство служит интересам тех, кто пытается защитить избыточную собственность. «Чрезмерное богатство порождается самим обществом, — утверждал он. — Простые и мягкие законы были бы достаточны для защиты имущества, которое является необходимым»[546].

Некоторым из современников Франклина, как богатым, так и бедным, его социальная философия казалась причудливой смесью консервативных и радикальных убеждений. Однако на самом деле она представляла собой очень связное мировоззрение. В отличие от многих последующих революций, американская революция не была радикальным бунтом угнетенного пролетариата. Напротив, она осуществлялась по большей части гражданами-собственниками под буржуазным лозунгом «Нет налогов без представительства». Эти смешанные убеждения Франклина стали частью мировоззрения большинства представителей американского среднего класса: его веры в добродетели трудолюбия и бережливости, его готовности вступать в добровольные ассоциации для помощи другим людям, его консервативной оппозиции раздаче подаяний, порождающей лень и иждивенчество, и его отчасти противоречивого недовольства избыточной роскошью, наследственными привилегиями и существованием паразитирующего класса крупных собственников.

Окончание войны позволило возобновить переписку со старыми друзьями из Англии, в частности с коллегой-печатником Уильямом Страханом, которому он девять лет тому назад написал свое знаменитое, но так и не отправленное письмо, заканчивавшееся словами: «Отныне вы мой враг». К 1780 году Франклин смягчился настолько, что подписал черновик письма к нему словами «В прошлом любящий вас друг», которые затем заменил на «Давно вас любящий ваш покорный слуга». В 1784 году он уже подписывался «Искренне любящий вас». И вновь они обсуждали теории Франклина о том, что высшие государственные чиновники должны работать бесплатно, и его утверждения о врожденной коррумпированности английского общества и английского правительства. Теперь, однако, тон их дискуссий стал полушутливым, так как Франклин утверждал, что американцы, сохранившие «остатки любви» к британцам, должны помочь им в управлении государством. «Если у вас не осталось достаточно разума и добродетели, чтобы управлять собой, — писал он, — отмените старую безумную конституцию и направьте представителей в Конгресс». Чтобы Страхан понял, что он шутит, Франклин признался: «Вы скажете, что мой совет пахнет мадерой. Вы правы. Это дурацкое письмо является просто результатом болтовни после второй бутылки»[547].

Начало лета 1784 года Франклин потратил на новые страницы автобиографии. Он написал около сорока процентов того, что стало затем знаменитой книгой, еще в 1771 году, находясь в гостях у епископа Шипли в Твайфорде. Теперь он откликнулся на просьбу Вогана, заявившего, что история Франклина поможет объяснить «пути возвышения людей», и написал в Пасси то, что составило еще десять процентов этого сочинения. Его внимание в то время было сосредоточено на потребности создать новый американский характер, и б?льшая часть написанного в 1784 году посвящена объяснению знаменитого проекта самосовершенствования, при реализации которого он стремился выработать у себя тринадцать добродетелей, начиная бережливостью и трудолюбием и заканчивая умеренностью и смирением.

Его друзья в Пасси были особенно заинтригованы историей блокнота в твердой обложке, который Франклин использовал для записи своих усилий по обретению этих добродетелей. Франклин, еще не выработавший у себя достаточной скромности, гордо показывал блокнот Кабанису, молодому врачу, жившему с мадам Гельвеций. «Мы дотронулись до этого бесценного блокнота, — записал Кабанис в дневнике. — Мы держали его в руках. Здесь записана в некотором роде хронология души Франклина!»[548]

В свободное время Франклин занимался усовершенствованием одного из своих самых известных и полезных изобретений: бифокальных очков. В письме к другу, написанном в августе 1784 года, он заявлял, что «гордится изобретением двойных очков, которые, позволяя видеть дальние объекты так же хорошо, как и ближние, делают мои глаза такими же полезными, какими они были когда-то». Через несколько месяцев в ответ на просьбу о дополнительной информации Франклин подробно описал его детали:

Та выпуклость стекол очков, через которые человек четче и яснее всего видит на расстоянии, пригодном для чтения, не является наилучшей для более дальних расстояний. Поэтому раньше я имел две пары очков, которые время от времени менял, как, например, в путешествиях, когда иногда читал, а иногда рассматривал окружающие пейзажи. Найдя такую смену очков утомительной и недостаточно быстрой, я разрезал стекла и тех и других очков пополам и склеил разные половины между собой. Поскольку я ношу очки постоянно, мне требуется всего лишь направлять взгляд вверх или вниз, когда хочу отчетливо разглядеть что-то вдали или вблизи, и таким образом подходящие очки всегда находятся на мне[549].

На портрете, написанном Чарльзом Уилсоном Пилом в 1785 году, Франклин изображен именно в таких очках.

Благодаря своей славе ученого и изобретателя в 1784 году Франклин был назначен королем в комиссию по изучению теорий Фридриха Антона Месмера, чья пропаганда новых методов врачевания привела к появлению нового термина «месмеризм» (фамилия другого члена комиссии, доктора Жозефа Игнаса Гильотена, вскоре, в период французской революции, также породит неологизм). Месмер, одержимый венский врачеватель, верил, что все болезни вызываются искусственными нарушениями универсального потока флюидов, испускаемых небесными телами, и могут быть вылечены разработанными им методами животного магнетизма. Его лечение предполагало, что пациенты должны размещаться вокруг больших дубовых чанов, наполненных битым стеклом и железными опилками, а врачеватель с помощью намагниченного металлического стержня будет магнетизировать и месмеризировать их. Месмеризм как один из симптомов заката эпохи Просвещения стал очень популярным в Париже и отодвинул на второй план увлечение воздухоплаванием. Среди его приверженцев были Лафайет, Темпл Франклин и королева Мария-Антуанетта.

Многие заседания комиссии проводились в Пасси, где Франклин как представитель науки подвергался новому методу лечения. В своем дневнике четырнадцатилетний Бенни описал одну такую сессию, во время которой последователи Месмера «после того как магнетизировали больных людей… отправились в сад, чтобы магнетизировать там деревья». Было ясно, что сила магнетизма способна вызывать странные эффекты. Однако члены комиссии решили: «Наша роль заключается в том, чтобы сохранять хладнокровие, здравомыслие и непредубежденность». Поэтому они завязывали пациентам глаза, чтобы те не знали, подвергаются ли лечению методами Месмера на самом деле. «Мы обнаружили, что могли бы влиять на пациентов сами, так что их ответы оказывались одинаковыми независимо от того, магнетизировались они или нет». Члены комиссии пришли к выводу, что Месмер — шарлатан и что наблюдавшиеся эффекты вызваны, как указано в отчете, «силой воображения». В неопубликованном приложении к отчету указывалось, что лечение оказывалось действенным при сексуальном возбуждении молодых женщин с помощью «приятной щекотки». Франклин написал Темплу, который больше не был последователем Месмера, что отчет основательно разоблачил теории обманщика. «Кое-кто думает, что наш отчет положил конец учению Месмера, — говорил он, — но во всем мире оно пользуется удивительным доверием, а обманы, не менее абсурдные, поддерживаются на протяжении веков»[550].