Новый раунд
Франклин взялся за решение сложной задачи — компенсировать причиненный ему политический вред — в конце 1765 года, когда его репутация защитника прав колоний сильно пострадала из-за уклончивости в отношении к закону о гербовом сборе. В первую очередь он организовал кампанию по рассылке писем. Своему партнеру Дэвиду Холлу и многим другим корреспондентам доказывал, что никогда не поддерживал закон. Он также убедил известных лондонских квакеров выступить в его защиту. «Я могу с уверенностью утверждать, что Бенджамин Франклин сделал все, что было в его силах, чтобы воспрепятствовать закону о гербовом сборе, — писал Джон Фотергилл{52} своему другу в Филадельфию. — Он отстаивал права и привилегии Америки с величайшей твердостью». Холл напечатал это письмо в «Пенсильванской газете».
Франклин полагал, что добиться аннулирования закона можно тем способом, который имел прямое отношение к склонности Бедного Ричарда быть экономным и рассчитывать только на собственные силы, — посредством бойкотирования британского импорта и отказа от трансакций{53}, требующих использования гербовых марок. Такой подход также побудил бы британских торговцев и производителей, страдающих от сокращения экспорта, требовать отмены закона. В статьях для британских газет, подписанных псевдонимом Домотканый, он высмеивал представление о том, что американцы не смогут обойтись без таких импортируемых британских товаров, как чай. Если потребуется, они будут готовить чай из кукурузы: «Ее зеленые обжаренные початки неописуемо вкусны»[265].
Два сардонических эссе Франклина, опубликованные под псевдонимом Домотканый, вошли в число как минимум тринадцати печатных атак на закон о гербовом сборе, осуществленных им в течение трех месяцев. В одной статье-мистификации, подписанной псевдонимом Путешественник, доказывалось: Америка не нуждается в британской шерсти. При этом автор статьи на полном серьезе повествовал, что «в хвостах американских овец столько шерсти, что каждое животное возит за собой тележку на четырех маленьких колесах, чтобы укладывать на нее свой хвост, а не волочить его по земле». В статье, подписанной Пацификусом Секундусом{54}, он прибегал к старой тактике использования едкой сатиры, притворяясь сторонником введения военного правления в колониях. Для этого потребовалось бы всего пятнадцать тысяч британских солдат и около двенадцати миллионов фунтов в год. «Кто-то может возразить, что, разрушив города в наших колониях, убив половину населения и вынудив другую бежать в горы, мы можем лишить себя выгод, обусловленных привычкой этих людей покупать наши промышленные товары. Однако недолгое размышление убедит нас, что с тех пор как мы лишились большого объема европейской торговли, лишь спрос в Америке поддерживается сейчас на прежнем уровне и способствует значительному росту цен на эти товары, так что сокращение этого спроса пойдет нам на пользу, так как мы сможем покупать наши товары дешевле». Единственный минус для Англии, отмечал он, что «множество наших бедняков могут умереть с голоду из-за сокращения рабочих мест»[266].
(Как мы неоднократно отмечали, Франклин часто писал анонимно или под псевдонимами: в молодые годы подписывался Silence Dogood (Сайленс Дугуд), а затем Busy-Body (Сплетник), Alice Addertongue (Элис Аддертанг), Poor Richard (Бедный Ричард), Homespun (Домотканый) и другими именами. Иногда он действительно пытался сохранить анонимность, а иногда лишь надевал узнаваемую маску. Такая практика была нередкой для писателей XVIII века, в том числе и для кумиров Франклина — Аддисона, Стиля и Дефо. «Едва ли десятая часть всех достойных внимания книг издается под настоящими именами», — заявил как-то, пусть и слегка преувеличивая, Аддисон. В те времена анонимное авторство считалось более утонченным и менее вульгарным и снижало вероятность обвинения в клевете и подстрекательстве к бунту. Иногда джентльмены считали ниже своего достоинства ставить собственные имена под памфлетами и газетными статьями. Также появлялась гарантия, что диссидентские политические и религиозные сочинения будут критиковаться по существу, не затрагивая личности авторов)[267].
Франклин создал еще одну политическую карикатуру, в пару к «Объединиться или умереть»: на ней изображалась окровавленная и расчлененная Британская империя, по краям которой были написаны названия колоний. Подпись под карикатурой — «Подайте пенни Велизарию» — напоминала об истории византийского полководца, который угнетал провинции, а умер в нищете. Франклин напечатал карикатуру на листах, нанял человека для их раздачи перед зданием парламента и направил одну из них своей сестре Джейн Миком. «Соль, — объяснял он, — в том, что колонии могут быть повержены, но при этом империя будет искалечена». Введение в действие закона о гербовом сборе, предупреждал он одного британского министра, приведет к «возникновению глубоко укоренившейся антипатии между двумя странами и заложит основу для будущего полного разделения»[268].
По-прежнему лояльный к Британии, Франклин страстно желал не допустить раскола. Решение проблемы, с его точки зрения, состояло в том, чтобы обеспечить колониям представительство в парламенте. В тезисах, которые Франклин готовил перед встречей с министрами, он записал следующий аргумент: «Представительство полезно по двум причинам. Оно предоставляет информацию и знания большому совету. Оно обеспечивает лучшее разъяснение причин действий государства в отдаленных частях империи. Оно позволит навечно сохранить союз, который иначе может быть разрушен».
Но также Франклин предупреждал: время уходит. «Еще не так давно колонии считали бы преимуществом и честью разрешение посылать своих представителей в парламент, — писал он своему другу в январе 1766 года. — Теперь наступает время, когда они становятся к этому безразличны и, вероятно, не станут об этом просить, хотя, возможно, и согласятся на такой вариант, если им его предложат. Но настанет час, когда они, безусловно, его отвергнут».
Не считая вопроса о представительстве в парламенте, писал Франклин, «следующее замечательное дело» — добиться, чтобы традиционный метод запрашивания средств мог использоваться каждой из колониальных легислатур. В тезисах, подготовленных к встрече с министрами, он предложил третью возможность, которая стала бы шагом к независимости колоний: «наделение их правом посылать делегатов от каждой ассамблеи в общий совет». Другими словами, американские колонии сформировали бы свою собственную федеральную легислатуру, вместо того чтобы подчиняться законам, принимаемым парламентом. Единственной силой, объединяющей две части Британской империи, оставался бы король. Этот путь шел от плана, предложенного Франклином более десяти лет тому назад; в своих тезисах рядом с этим предложением он написал два слова: «План Олбани»[269].
Тринадцатого февраля 1766 года Франклин получил возможность изложить свою точку зрения парламенту. Его эффектное появление, тонко срежиссированное поддерживавшими его парламентариями, являлось примером умелого использования лоббизма и театральных приемов. В один день он превратился в главного борца за дело независимости Америки и блестяще восстановил свою репутацию у себя дома.
Ему задали сто семьдесят четыре вопроса. Многие из них были сформулированы заранее лидерами нового правительства вигов (глава — лорд Рокингем), которое симпатизировало колониям и искало возможности отменить закон о гербовом сборе. Но часть парламентариев были настроены враждебно. В этой обстановке Франклин действовал убедительно и спокойно. Первый вопрос задал член парламента, чей производственный бизнес пострадал в результате спада в торговле. Он спросил, заплатили ли американцы какие-то налоги Британии. «Много, и очень тяжелые», — ответил Франклин и затем подробно пересказал историю вопроса (правда, исключив некоторые спорные пункты по поводу налогообложения земель владельцев колонии).
Оппонент резко прервал его. «Разве колонии, — спросил он, — не в состоянии заплатить гербовый сбор?» Франклин ответил: «У колоний нет достаточного количества золота и серебра, чтобы оплачивать гербовый сбор в течение года».
Гренвилл, защищая закон (принятый по его инициативе), спросил Франклина: обязаны ли, по его мнению, колонии платить за то, что королевские войска обеспечивают безопасность границ? Американцы, возразил Франклин, защищают себя сами, и таким образом защищают и британские интересы. «Во время последней войны колонии подготовили, экипировали и снабдили жалованьем почти двадцать пять тысяч человек, потратив на это несколько миллионов фунтов», — объяснил он, добавив: возмещена была лишь малая толика этих средств.
Более важный вопрос, заявил Франклин, в том, как добиться согласия в отношениях с Британской империей. «Как относилась Америка к Великобритании до закона о гербовом сборе?» — спросил Франклина его сторонник по имени Грей Купер.
Франклин. Превосходно. Американцы охотно подчинялись правительству короны и соблюдали все законы, принятые парламентом. Вам не надо было тратиться на форты, крепости или армии, чтобы держать их в повиновении. Они управлялись этой страной с помощью пера, чернил и бумаги. Они были законопослушны. Они не только уважали, но и любили Великобританию, ее законы, ее обычаи и нравы и даже ее моды, что способствовало значительному росту торговли.
Купер. И каково их настроение сейчас?
Франклин. О, оно сильно изменилось.
Купер. Каким виделся американцам парламент?
Франклин. Они считали парламент защитником и гарантом своих свобод.
Купер. Они больше не испытывают к нему такого же почтения?
Франклин. Оно значительно ослабло.
И вновь Франклин подчеркнул различие между внешними и внутренними налогами. «Я никогда не слышал возражений против права вводить пошлины для регулирования торговли. Но мы никогда не считали, что парламент имеет право устанавливать для нас внутренние налоги, потому что мы не имеем в нем своих представителей».
Пойдет ли Америка на компромисс? Нет, утверждал Франклин, для нас это дело принципа. Значит, только военная сила могла бы заставить американцев платить гербовый сбор?
«Я не вижу, каким образом военная сила могла бы использоваться для достижения этой цели», — ответил Франклин.
Вопрос. Почему?
Франклин. Предположим, войска будут отправлены в Америку. Но они не встретят там вооруженного сопротивления. Что они станут делать? Они не могут заставить человека покупать гербовые марки, если он обходится без них. Они не встретят бунта, но вызвать его они действительно могут.
Развязка наступила, когда сторонники закона о гербовом сборе попытались опровергнуть утверждение о различии между внешними и внутренними налогами. Если колонии не признают внутренний налог, разве они не смогут затем воспротивиться введению торговых пошлин и других внешних налогов?
«До сих пор этого никогда не происходило, — ответил Франклин. — В последнее время использовалась масса аргументов, чтобы показать им, что разница отсутствует… Сейчас они считают эти аргументы несостоятельными. Но со временем, возможно, они их убедят».
Это была драматическая концовка, ставшая предвестником многих бед. Проводя различие между внутренними налогами и внешнеторговыми пошлинами, Франклин вновь занимал более умеренную и прагматичную позицию, чем некоторые новоявленные американские лидеры, включая большинство членов Ассамблеи Массачусетса, которых раздражала перспектива введения Лондоном высоких импортных пошлин. Но до «Бостонского чаепития»{55} оставалось еще почти восемь лет. По обеим сторонам Атлантики отмена парламентом закона о гербовом сборе была воспринята с радостью, даже несмотря на то, что она заложила основу для будущего конфликта из-за Декларативного акта, согласно которому парламент получал право «во всех случаях» вводить в действие законы для колоний[270].
Франклин продемонстрировал разум и решительность: он стелил мягко, но жестко было спать. Для человека, обычно не любящего произносить речи, это было самое длительное ораторское выступление в жизни. Он сделал свое дело не столько за счет красноречия, сколько благодаря настойчивости, с которой все время возвращал дискуссию к реалиям, сложившимся в Америке. Как вспоминал сам Франклин, даже один из его твердолобых оппонентов-консерваторов заявил позднее, что «с того дня он полюбил меня за воодушевление, с которым я защищал мою страну». Прославившийся в Англии как писатель и ученый, он был признан теперь лучшим американским оратором. По сути, он стал также послом Америки в целом; помимо интересов Пенсильвании, он начал вскоре представлять интересы Джорджии, а затем Нью-Джерси и Массачусетса.
В Филадельфии его репутация была полностью восстановлена. Его друг Уильям Страхан, отправив копию протокола заседания парламента Дэвиду Холлу для публикации в Америке, немало тому способствовал. «Этому протоколу, — писал Страхан, — более чем чему-либо еще мы обязаны быстрой и полной отменой одиозного закона». С военной баржи, окрещенной «Франклин», прогремел салют, а в тавернах предлагалась бесплатная выпивка и угощение всем, кто прибывал со свежими новостями о триумфе над Англией. «Ваши враги наконец-то начали стыдиться своих грязных инсинуаций и признали, что колонии в долгу перед вами», — написал Чарльз Томсон[271].