Поездка в Кембридж

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Франклин служил своей стране, двигавшейся по пути революции, в ролях, приличествующих человеку его возраста: дипломата, заслуженного государственного деятеля, мудреца и погруженного в дремоту делегата. Но он по-прежнему имел склонность и талант к «ручному» управлению, к организации и к практической реализации намеченного.

Он был очевидной кандидатурой на пост главы комиссии по замене британской почтовой системы и затем, в июле, стал новым американским почтовым министром. Эта работа приносила неплохой доход в тысячу фунтов в год, но патриотизм Франклина пересилил его экономность: он стал перечислять заработную плату на лечение раненых солдат. «У нас люди могут быть столь же старательны в стремлении к общему благу, как у вас в стремлении зарабатывать тысячи в год, — писал он Пристли. — В этом состоит различие между некоррумпированными новыми государствами и коррумпированными старыми». Однако его приверженность непотизму оставалась неизменной: Ричард Бейч получил в новой системе должность финансового ревизора.

Франклин также отвечал за создание системы обращения бумажных денег, что было одним из его давних увлечений. Как обычно, он с головой погрузился в детали. Используя ботанические знания о структуре прожилок листьев различных деревьев, сам создал рисунки для банкнот, чтобы максимально затруднить их подделку. И вновь Бейч получил протекцию: оказался одним из тех, кого Франклин выбрал для контроля за процессом печатания новых купюр.

Помимо этих назначений, Франклин также руководил процессом сбора свинца для отливки пуль, занимался поиском способов производства ружейного пороха и возглавлял работу комиссий по установлению отношений с индейцами и стимулированию торговли с врагами Британии. Кроме того, он стал главой комитета самообороны Пенсильвании. В этой должности наблюдал за строительством системы секретных подводных заграждений, призванных предотвратить проникновение военных кораблей неприятеля в акваторию реки Делавэр. Он составлял подробные предложения, изобилующие историческими ссылками, об использовании солдатами пик и даже луков и стрел (подобные предложениям, сделанным в 1755 году, использовать собак) в целях компенсации нехватки пороха в колониях.

Идея использования стрел могла бы показаться экстравагантной, но он обосновывал ее в письме, направленном в Нью-Йорк генералу Чарльзу Ли. Вот какие аргументы он, в частности, приводил: «Человек может стрелять из лука точно так же, как из обычного мушкета. <…> Он может выпустить четыре стрелы за то же время, которое требуется, чтобы зарядить мушкет и выпустить одну пулю. <…> Полет стрелы, видимый человеческому глазу, устрашает врагов и отвлекает их внимание от выполнения боевых задач. Человек в результате попадания стрелы в любую часть тела выведен из строя до тех пор, пока стрела не будет извлечена»[365].

С учетом возраста и физической немощи Франклина можно было бы ожидать, что он станет использовать свой опыт, пребывая в комфортных условиях в Филадельфии. Но среди его качеств была постоянная готовность или даже страстное желание участвовать не в абстрактном теоретизировании, а в практических делах любого рода. К тому же путешествия, как и в молодые годы, поднимали его жизненный тонус. Так, он совершил поездки по поручению Конгресса в октябре 1775 и в марте 1776 года.

Октябрьская поездка стала ответом на обращение генерала Вашингтона, принявшего командование разношерстным народным ополчением Массачусетса и старавшегося превратить его, как и прибывавших к нему жителей глухих окраин колоний, в ядро боеспособной континентальной армии. При плохом воинском снаряжении и падающем боевом духе было непонятно, сможет ли он сохранить свое войско в течение зимы. Поэтому Конгресс назначил комиссию для наблюдения за ситуацией, и хотя этим практически ограничивались все ее полномочия, Франклин согласился ее возглавить.

Накануне отъезда он написал письма двум британским друзьям, чтобы обратить их внимание на решимость американцев добиться победы. «Теша себя надеждой подчинить нас, вы не понимаете ни наших людей, ни нашей страны», — объяснял он Дэвиду Хартли. В письме к Джозефу Пристли он привел несколько математических выкладок, чтобы над ними мог поразмышлять один из их общих друзей: «Британия, израсходовав три миллиона, убила в этой кампании 150 янки, то есть потратила 20 000 фунтов на каждого убитого. <…> За то же время в Америке родилось 60 000 детей. На основе этих данных его математический ум легко может рассчитать время и количество денег, которые нужно потратить, чтобы уничтожить всех нас»[366].

Франклин и два других члена комиссии встречались с генералом Вашингтоном в Кембридже в течение недели. Дисциплина войск представляла большую проблему, и Франклин приступил к ее разрешению в своей обычной тщательной манере, разрабатывая (как он делал это двадцатью годами ранее для ополчения Пенсильвании) невероятно подробные методики и процедуры. Например, перечень предписываемых наказаний предусматривал от двадцати до тридцати девяти ударов плетью для часовых, заснувших на посту, штраф в размере месячного жалованья для офицера, отсутствующего в своей части без официального разрешения, семидневное пребывание в тюрьме на хлебе и воде для рядовых, отсутствующих без увольнительной, и смертную казнь для бунтовщиков. Пищевой рацион для каждого военнослужащего определялся с той же тщательностью: фунт мяса или соленой рыбы в день, фунт хлеба, пинта молока, кварта пива или сидра и так далее, вплоть до количества мыла и свечей[367].

Когда комиссия готовилась к отъезду, Вашингтон попросил ее обратить внимание Конгресса на «необходимость наличия и регулярной высылки денег». Это представляло для колоний наибольшую трудность, и Франклин предложил типичный для него способ получения 1,2 миллиона фунтов в год просто за счет усиления экономии. «Если пятьсот тысяч семей будут тратить каждую неделю на один шиллинг меньше, — объяснял он Бейчу, — то они смогут оплатить всю сумму, даже не почувствовав этого. Воздержание от потребления чая обеспечит три четверти этих денег, а пятьсот тысяч женщин, изготавливая пряжу или вязаные вещи на три пенса каждую неделю, принесут остальную часть суммы». Со своей стороны Франклин направил свое жалование почт-директора и сто фунтов, которые миссис Стивенсон сумела собрать в Лондоне, на лечение раненых американцев. Он также взыскал с Ассамблеи Массачусетса деньги, которые она была должна ему за выполнение функций лондонского агента и которые он сберег[368].

Во время этой поездки на одном из обедов он встретился с женой Джона Адамса, Эбигейл, которая позже пренебрежительно отзывалась о нем, но в тот вечер была им очарована. Описание, сделанное в письме к мужу, показывает, что она хорошо поняла манеру его поведения, но не его религиозные убеждения:

Я нашла его общительным, но не болтливым, и когда он говорил, то что-то весьма похвальное слетало с его языка. Он был важным, однако приятным и любезным. Вы знаете, что я претендую на знание физиогномики, и я думаю, что смогла прочитать на его лице добродетели его сердца, среди которых патриотизм проявлялся в полной мере, и этот патриотизм дополняется всеми христианскими добродетелями, так как истинный патриот должен быть религиозным человеком[369].

На обратном пути в Филадельфию Франклин сделал остановку в Род-Айленде, чтобы встретиться со своей сестрой Джейн Миком. Она бежала из занятого британцами Бостона и нашла приют у старых знакомых Франклина — Кэтрин Рэй Грин и ее мужа. В доме Кэти проживали десятки беженцев, преимущественно родственников и друзей, и Франклин беспокоился, что Джейн, «должно быть, оказалась большой обузой для этого гостеприимного дома». Фактически же, как отмечает Клод Анн Лопес, «Джейн и Кэти, которых разделяло целое поколение, множество жизненных обстоятельств и особенности характера, находились в прекрасных отношениях». Подобно тому, как Франклин имел обыкновение находить неродных дочерей для себя, Джейн нашла и стала воспитывать Кэти. («Благодарю Бога за то, что у меня есть ты!» — писала Джейн Кэти, хотя у нее была собственная дочь, с которой она не поддерживала отношений[370].)

Франклин ответил любезностью на любезность. Забирая Джейн, убедил десятилетнего сына Кэти по имен Рэй отправиться с ними в Филадельфию и поступить вместе с Темплом в тамошний колледж. Поездка в карете по Коннектикуту и Нью-Джерси доставила Джейн большое удовольствие. «Речи моего дорогого брата мне даже более приятны, чем самая прекрасная погода», — сообщала она Кэти. Добрые чувства оказались настолько прочны, что позволили преодолеть любые политические разногласия во время краткого пребывания в губернаторском особняке в Перт-Эмбой, куда они заехали, чтобы навестить Уильяма.

После этого визита Франклину суждено было увидеть сына еще только раз: во время их последней напряженной встречи, состоявшейся десятью годами позже в Лондоне. Но тогда ни один из них об этом не знал, и встреча была короткой. «Мы хотели, чтобы они задержались подольше, — писала Темплу жена Уильяма, — но папа стремился поскорее домой»[371].

После возвращения комиссии в Филадельфию Конгрессом было создано несколько подразделений морской пехоты с целью захвата военных грузов, доставляемых из Англии. Франклин рассказывал, что один из барабанщиков нарисовал на своем барабане гремучую змею, предупреждающую: «Не наступи на меня». В неподписанной статье, наполненной смелым юмором с долей яда, Франклин утверждал, что этот рисунок должен стать символом, а текст к нему — девизом борющейся Америки. Гремучая змея, как отмечал Франклин, не имеет глазных век и, «следовательно, может считаться символом бдительности». Она также никогда не атакует первая, а вступив в борьбу, никогда не сдается и «поэтому является символом великодушия и истинного бесстрашия». Что касается колец на хвосте гремучей змеи, то у змеи, нарисованной на барабане, их ровно тринадцать, «что соответствует числу объединившихся американских колоний. Как я помню, только количество колец на теле змеи может увеличиваться». Кристофер Гадсон, делегат Конгресса от Южной Каролины, подхватил предложение, содержавшееся в статье Франклина, и нарисовал желтый флаг с изображением гремучей змеи, подписав: «Не наступи на меня». В начале 1776 года этот флаг использовали первые подразделения морской пехоты, а позднее и многие другие подразделения бойцов народного ополчения[372].