Странствующий почтмейстер

Когда в феврале 1763 года Уильям Франклин прибыл в Филадельфию — его отец к тому времени уже три месяца находился в городе, — напряженность в отношениях между ними испарилась. Уильям вместе с новой женой провел четыре дня в доме Франклина, приходя в себя после тяжелого зимнего плавания. Затем отец и сын отправились в Нью-Джерси. Так как поднялась метель, местные жители выехали им навстречу на санях, чтобы проводить их до небольшой деревни Перт-Эмбой, насчитывавшей около двухсот домов. После того как Уильям принес там присягу, обязательную при вступлении в губернаторскую должность, они отправились для повторения этой церемонии в другую столицу колонии, Берлингтон, где торжества завершились «праздничными кострами, колокольным звоном и стрельбой из ружей в воздух».

В Филадельфии недруги Франклина были напуганы тем, что король назначил его сына на высокую должность. Однако Томас Пенн, хозяин колонии, в письме из Лондона выразил предположение, что это назначение успокоит всех. «Мне сказали, что мистер Франклин станет более сговорчивым, и я уверен: так и будет, — писал он. — Его сын обязан будет выполнять директивы из Лондона, а отец, находясь в Пенсильвании, не сможет этому помешать»[239].

Но это оказалось попыткой с негодными средствами: Франклин (по крайней мере в то время) хорошо видел различия между указаниями хозяев колонии и королевскими указами. Тем не менее первый год после возвращения в Америку выдался спокойным. Он действительно стал более сговорчивым в отношении политики Пенсильвании — отчасти потому, что в то время был не так сильно вовлечен ни в политическую, ни в общественную жизнь колонии. В апреле Франклин отправился в семимесячную поездку общей протяженностью 1780 миль с целью проведения почтовой инспекции на огромной территории от Виргинии до Нью-Гемпшира. Как всегда, его увлекала перспектива нового путешествия, возможность удовлетворить свои разносторонние интересы и не слишком привязываться к семейному очагу и к дому.

В Виргинии он совершил один из тех благородных поступков, которые даже в трудные времена позволяли ему приобретать больше преданных друзей, чем врагов. Его коллега из почтового министерства Уильям Хантер умер, оставив незаконнорожденного сына, лишенного средств к существованию. Один из друзей Хантера попросил Франклина позаботиться о мальчике и помочь ему получить образование. Это была трудная задача, и поначалу Франклин не слишком хотел брать на себя такое обязательство. «Подобно другим пожилым людям, я начинаю все больше заботиться о своем покое, — написал он. — Но я с удовольствием выполню вашу просьбу». Сам имея незаконнорожденных сына и внука, он с пониманием отнесся к ситуации, решив, что и Хантер сделал бы для него то же самое[240].

Франклин надеялся, что после смерти Хантера он, отслуживший двадцать четыре года на этой должности, останется единственным почтмейстером в колониях. Но этого не произошло. Несмотря на пламенное обращение Франклина к лондонскому начальству, губернатор Виргинии смог добиться назначения своего секретаря Джона Фокскрофта новым партнером Франклина. Умение Франклина ладить с людьми вновь оказалось как нельзя кстати, и он, будучи в Виргинии, сумел подружиться с Фокскрофтом. Впереди был непочатый край работы. Еще одной частью Британской империи к тому моменту стала Канада, и они организовали доставку писем в Монреаль, а также наладили регулярные рейсы почтово-пассажирских судов к островам Вест-Индии и ночную перевозку почты верховыми почтальонами. Теперь человек, отправивший письмо в Бостон, мог получить ответ через шесть дней, а ответ на письмо, отправленное в Нью-Йорк, приходил в течение двадцати четырех часов — результат, удивительный даже в наши дни.

Фокскрофт присоединился к Франклину в Филадельфии, после чего оба отправились в Нью-Йорк, чтобы совершить объезд почтовых отделений на севере. Франклин очень хотел, чтобы Дебора поехала с ним. Он полагал, что если бы она научилась разделять его любовь к путешествиям и страсть к познанию мира, то в один прекрасный день, возможно, даже согласилась бы отправиться вместе с ним в Лондон. Неудивительно, что она снова отказалась стронуться с насиженного места; она была столь же независима в выборе своего пути, как и он в выборе своего. но их отношения были еще настолько близкими, что он дал ей разрешение вскрывать любую корреспонденцию, приходящую из Англии, «так как тебе доставит удовольствие увидеть, что люди, которые знали меня там так долго и так близко, остаются столь искренними по отношению ко мне». Здесь проявлялось не только его тщеславие: он надеялся, что письма смогут ослабить ее нежелание ехать в Англию[241].

Вместо Деборы он взял с собой дочь Салли, которой на тот момент было девятнадцать лет. Эта поездка должна была стать для нее своего рода выездом в свет. В Нью-Джерси они остановились у Уильяма и Элизабет, которые брали их с собой и на официальные приемы, и на экскурсии по живописным окрестностям. Затем на лодке они доплыли до Ньюпорта, где Салли имела удовольствие (и это не преувеличение) встретиться с давней отцовской симпатией по имени Кэти, теперь уже Кэтрин Рэй Грин, замужней женщиной и матерью двух дочерей. (Никогда не забывавший тех женщин, которые становились частью его — в широком понимании — семьи, он также обменялся во время поездки письмами с Полли Стивенсон, заметив, что «нежная дочерняя забота, которую вы постоянно проявляете о своем старом друге, особенно ему приятна».)[242]

Когда Франклин при выходе из экипажа упал и вывихнул плечо, Салли хотела задержаться в Ньюпорте, чтобы вместе с Кэти заняться его лечением, но он спешил в Бостон. Они пробыли там два месяца, и все это время Франклин жил у сестры Джейн Миком, а Салли — у кузин, обладательниц клавесина. «Я не хочу лишать ее возможности практиковаться», — объяснял Франклин Джейн и с нежностью добавлял: «зато я смогу проводить больше времени со своей дорогой сестрой».

Б?льшую часть времени в Бостоне Франклин провел в четырех стенах. Он страдал от последствий еще одного падения, случившегося во время кратковременной поездки в Нью-Гемпшир. и вновь он вывихнул плечо. Поскольку большинство его бостонских родственников уже умерли, а запас собственных жизненных сил к пятидесяти семи годам поубавился, то в его письмах стало больше размышлений и меньше игривости. «Я еще не в состоянии передвигаться по ухабистым дорогам», — жаловался он Кэти. Несмотря на это, он по-прежнему не терял надежды еще раз побывать в Англии. «Ни один друг не может желать, чтобы я съездил в Англию, больше, чем я сам, — писал он Страхану. — Но прежде чем я отправлюсь, должно быть улажено все, что беспокоит меня здесь: тогда последующее возвращение в Америку станет для меня необязательным»[243].

Вернувшись в Филадельфию в ноябре, он обнаружил: теперь ему труднее, чем когда-либо прежде, устроить дела таким образом, чтобы обеспечить себе спокойную тихую жизнь в Англии. Впереди его ждали еще более серьезные политические события и четыре плавания через Атлантику. Семимесячная поездка по колониям и время, проведенное в Англии, поставили его в уникальную ситуацию, и в приближавшихся политических штормах он смог сыграть особую роль. Как крупный издатель, а затем почтмейстер, он оказался одним из немногих, кто смотрел на Америку как на единое целое. для него колонии не были просто разнородными территориями. Они виделись ему как новый мир, скрепленный общими интересами и идеалами.

Во время почтовой инспекционной поездки Франклин нарисовал план собственного трехэтажного кирпичного дома на Маркет-стрит и составил инструкцию по строительству. Дом располагался всего в нескольких шагах от того места, где много лет тому назад Дебора впервые увидела юного беглеца. Со времени вступления в гражданский брак в 1730 году они жили по меньшей мере в шести арендованных домах, но никогда не имели собственного. Теперь, впервые в жизни, появится место, где они смогут наслаждаться всеми теми вещами, которыми обзавелись с тех пор, как Дебора купила китайскую фарфоровую чашку для завтрака: губной гармоникой и клавикордами, печью и научными инструментами, библиотекой и кружевными занавесками.

Привязывался ли Франклин к дому? В каком-то смысле, несмотря на свою любовь к путешествиям и периодическое охлаждение отношений с домочадцами, стареющий странник, где бы он ни жил, в душе всегда любил семейную жизнь. Он любил свою Хунту и свои клубы, заведенный порядок жизни и суррогатные семейные отношения, установленные в Англии. Он также оставался внимательным и даже заботливым по отношению к жене и детям, а также к родственникам, даже когда отдавался неистребимой страсти к путешествиям. Возводил он новый дом для собственного удовольствия или же для своей семьи, неясно. Возможно, он строил его только для себя. В любом случае любовь к проектам заставляла его глубоко вникать во все детали, вплоть до качества дверных петель и ручек.

Несмотря на все, что Франклин писал Страхану, вопрос, по какую сторону океана он будет жить, оставался по-прежнему не разрешенным. Дебора, конечно, не желала уезжать дальше нескольких сотен ярдов от места, где она выросла. «Моя мать настолько не любит плавать по морю, что отцу, скорее всего, не удастся еще раз повидать Англию», — утверждал Уильям в письме Страхану. «Сейчас он строит дом, чтобы жить в нем». Франклин рассматривал также идею получения участка земли в Огайо, обращая свой взор на запад, а не на восток. В конце 1776 года он признался Страхану, что не знает, где бы хотел провести оставшиеся годы. «Вскоре мы увидим, как сложится жизнь»[244].