Автобиография

Франклин, которому исполнилось шестьдесят пять лет, начал все больше задумываться о семейных делах. Он стал испытывать любовь ко всей своей родне, несмотря на то — или, возможно, как он допускал, именно благодаря этому, — что продолжал жить вдали от нее. В написанном в то лето длинном письме своей единственной оставшейся в живых сводной сестре Джейн Миком он хвалил ее за то, что она хорошо ладит с его филадельфийской родней со стороны жены, и в выразительном пассаже размышлял, насколько легче родственникам поддерживать хорошие отношения, находясь далеко друг от друга. «Наш отец, который был очень мудрым человеком, говорил: те, кто любят друг друга на расстоянии, обычно находят множество поводов для нелюбви, когда начинают жить вместе». Хорошим примером, отмечал он, могут служить отношения их отца с его братом Бенджамином. «Хотя тогда я был еще ребенком, помню, насколько дружественной была их переписка», пока Бенджамин жил в Англии. Но когда дядя Бенджамин переехал в Бостон, начались «споры и размолвки».

Франклин также написал Джейн о шестнадцатилетней Салли Франклин, которая присоединилась к его суррогатной семье на Крейвен-стрит. Салли была единственным ребенком второго двоюродного брата, который продолжал красильный бизнес семейства Франклинов в Лейстершире. Его письмо дополнялось подробным генеалогическим древом, показывающим, как все они произошли от Томаса Франклина из Эктона. Салли оказалась последней представительницей рода Франклинов в Англии.

Интерес к семье еще больше возрос после посещения одного из его любимых лондонских магазинов старой книги. Хозяин магазина показал ему собрание старых политических памфлетов, содержавших множество примечаний. Франклин с удивлением обнаружил, что все они были сделаны его дядей Бенджамином. «Я полагаю, он расстался с ними, когда уезжал из Англии», — написал Франклин в письме к другому двоюродному брату. Он немедленно купил сборник[303].

Итак, в конце июня, когда Франклин наконец-то освободился от дел и вернулся в Твайфорд к Шипли, он пребывал в задумчивости. Карьерные перспективы были неясны, и его ум все больше занимала история семьи. Так сложились условия для осуществления самого продолжительного из его литературных замыслов — «Автобиографии Бенджамина Франклина». «Дорогой сын», — начинал он повествование в форме письма к Уильяму, которого не видел уже семь лет. Эпистолярная форма давала ему возможность свободно излагать свои мысли, пользуясь разговорным языком. Он притворялся, по крайней мере в начале, что это просто личная переписка, а не литературный труд. «Обычно я пишу более методично, — сообщал он в абзаце, который вставил, перечитав несколько генеалогических отступлений, сочиненных в первый день работы. — Не следует одеваться для встречи в тесной компании так же, как на бал». Но предназначалась ли автобиография действительно только сыну? Нет. С самого начала ясно, что Франклин писал ее также и для широкой публики. Информация, которая была бы наиболее интересна Уильяму — имя и подробности жизни его матери, — отсутствовала: Франклин не стал также писать письмо на обычном листе почтовой бумаги: вместо этого он использовал левую половину листа в формате ин-фолио, оставляя правую половину свободной для будущих изменений и дополнений.

В начале второго дня работы он взял паузу для краткого обзора своей карьеры, демонстрируя намерение написать полномасштабные мемуары. Кроме того, на второе утро он использовал чистые правые поля первых страниц, чтобы вставить длинный отрывок, оправдывающий «тщеславное» решение «уступить присущей старикам склонности поговорить о себе». Его цель, заявлял он, — описание того, как он поднялся из безвестности и стал знаменитым, и сообщение полезных сведений о пути к успеху. Он надеялся, что другие смогут воспользоваться его советами.

Очевидно, что все это адресовалось более широкой аудитории, а не только его сыну, который уже достиг сорока лет и являлся губернатором Нью-Джерси. Однако здесь имелся подтекст, адресованный одному ему. Уильям-губернатор заважничал и проявлял больше любви к аристократии и истеблишменту, чем его отец. Автобиография должна была напомнить об их скромном происхождении и стать гимном ценностям трудолюбия, бережливости и предпринимательства, а также всему работящему среднему классу, который боролся с претенциозностью родовитой элиты, а не подражал ей. В течение почти трех недель Франклин ежедневно работал над автобиографией и затем по вечерам читал написанное вслух семейству Шипли. Поскольку это сочинение имело форму письма и поскольку оно читалось вслух, в прозе Франклина звучит голос симпатичного старого рассказчика. Лишенное признаков литературы для избранных, не содержащее ярких метафор и поэтической цветистости, это повествование являло собой последовательные описания интересных ситуаций и поучительных уроков. Время от времени, когда чувствовал, что рассказывает о каком-либо событии с чрезмерной гордостью, он исправлял написанное, добавляя в свой адрес самоуничижительные комментарии и ироничные замечания, подобные тем, которые умеет отпускать хороший рассказчик послеобеденных историй.

В результате на свет появилось одно из самых очаровательных литературных произведений Франклина: портрет его самого в молодом возрасте. Романист Джон Апдайк назвал его «безмятежным сочинением, полным веселых противоречий и юмористических деталей, — нежным взглядом на прошедшую молодость, благодаря которому исключительно амбициозный молодой человек оценивается старшим с максимальной снисходительностью».

Ироничная беспристрастность и окрашенная легким юмором оценка собственного развития помогали Франклину держать своего героя на некотором расстоянии от себя, раскрывая его характер, но не слишком углубляясь в него. В череду полуанекдотических поучительных историй он включил мало сведений о его внутренних борениях и духовных исканиях. В большей степени описательные, чем аналитические, воспоминания представляют собой веселый взгляд на простой подход к жизни, который лишь намекает на более глубокий смысл, найденный им в служении ближнему и, таким образом, своему Богу. Написанное им не претендует ни на что другое, кроме как на подшучивание над любыми претензиями. Это сочинение общительного человека, любящего рассказывать истории, превращая их в поучительные притчи, и копаться в мелочах простых жизненных уроков.

Кому-то эта простота кажется недостатком. Знаменитый литературный критик Чарльз Ангофф утверждает, что «Автобиографии» «не хватает буквально всего, что необходимо по-настоящему выдающемуся произведению belles lettres: изящества стиля, обаяния личности героя и интеллектуального полета». Однако неправда, что «Автобиографии» не хватает обаяния личности героя. Как отмечает историк Генри Стил Коммаджер, ее «безыскусная простота, ясность, хороший язык, свежесть и юмор привлекают все новые и новые поколения читателей». Действительно, при непредвзятом прочтении это произведение доставляет истинное удовольствие, и к тому же оно является своего рода архетипом «домотканой» американской литературы. Наконец, благодаря сотням изданий практически на всех существующих языках оно стало самой популярной автобиографией в мире.

В наш век, когда мемуары пишутся очень быстро, следует иметь в виду, что Франклин создавал нечто новое для своего времени. «Исповедь» святого Августина посвящена главным образом его религиозному перерождению, а «Исповедь» Руссо еще не была опубликована. «До Франклина ведь не было знаменитых автобиографий, и у него не было образцов», — замечает Карл Ван Дорен. Но это не совсем так. Среди тех, кто к тому времени опубликовал своего рода автобиографии, значатся имена Бенвенуто Челлини, лорда Герберта Шербурского и епископа Жильбера Бурне. Но Ван Дорен прав, утверждая, что Франклин «писал для среднего класса, который имел мало историков. Его книга была первым автобиографическим шедевром „человека, который сделал себя сам“». Ближайшим известным образцом использования повествовательного стиля была одна из любимых книг Франклина — аллегорические фантазии Джона Баньяна «Путешествие пилигрима». Но Франклин писал историю, хотя и давнюю, вполне реального пилигрима в самом что ни на есть реальном мире.

К моменту отъезда из Твайфорда в середине августа он закончил первые четыре части текста, позже получившего название «Автобиография». Она описывала его жизнь с юных лет, когда он работал печатником и участвовал в различных гражданских инициативах, и до того момента, когда в 1731 году он основал филадельфийскую библиотеку и ее филиалы. Лишь в последних строчках он вскользь упоминал о политике. «Эти библиотеки, — отмечал он, — сделали обычных торговцев и фермеров столь же развитыми, как и большинство джентльменов в других странах, и, может быть, способствовали возникновению сопротивления, оказанного нашими колониями в защиту своих привилегий». Лишь спустя тринадцать лет по настоянию друзей он продолжил изложение этой истории[304].

Франклин, готовый заниматься созданием семей всякий раз, когда для этого возникали малейшие предпосылки, взял под свое крыло младшую из дочерей Шипли, одиннадцатилетнюю Китти, и привез ее в своем экипаже в Лондон, где она стала ходить в школу. По дороге они болтали о том, мужчины каких типов подойдут в качестве мужей каждой из дочерей Шипли. «Что касается меня, — кокетливо призналась Китти, — мне нравятся пожилые мужчины, и так или иначе они привязываются ко мне». Возможно, ей следовало бы выйти замуж за более молодого человека, предположил Франклин, «и позволить ему состариться под вашим наблюдением, потому что по мере старения он будет нравиться вам с каждым годом все больше и больше». Но Китти ответила, что предпочла бы выйти замуж за человека, которому уже много лет, «и тогда я могла бы стать богатой молодой вдовой».

Так зародился легкий флирт, продолжавшийся всю оставшуюся жизнь Франклина. Однажды он попросил жену прислать из Филадельфии белку в подарок дочерям Шипли. Когда через год бедное животное нашло преждевременную смерть в зубах собаки, Франклин сочинил цветистую эпитафию, а затем придумал другой, более простой вариант, получивший широкую известность: «Here Skugg / Lies snug / As a bug /In a rug» («Здесь Скаг / Уютно устроилась / Как жучок / В пледе»). Он обессмертил свое чувство к Китти пятнадцать лет спустя, когда в возрасте восьмидесяти лет написал для нее маленькое эссе «Искусство видеть приятные сны».

В последний вечер его пребывания в Твайфорде семейство Шипли настояло на том, чтобы заочно отпраздновать день рождения его двухлетнего внука Бенджамина Франклина Бейча, находившегося в тот момент в Филадельфии. «За то, чтобы он стал таким же хорошим человеком, как его дед», — произнесла тост миссис Шипли. Франклин в ответ выразил надежду, что Бенни окажется намного лучше, чем он. На это замечание епископ Шипли отреагировал так: «Мы объединим их достоинства и будем довольны, даже если он окажется не настолько хорошим»[305].

Самым забавным во всех этих проявлениях любви к Бенни было то, что Франклин никогда прежде не видел внука и не демонстрировал особого желания встретиться с ним. Он даже никогда не виделся с отцом ребенка. Но в тот момент Ричард Бейч уже приближался к берегам Англии с задачей найти знаменитого тестя. Бейч без предупреждения явился на Крейвен-стрит, где его радостно приветствовала миссис Стивенсон. Однако Франклин, который пробыл в Лондоне всего около недели, к тому времени уже отправился в очередное путешествие.