Типография Кеймера

Молодым подмастерьем Франклин прочитал книгу, прославляющую вегетарианство. Он решил соблюдать эту диету, но не столько из соображений морали и здорового питания, сколько из-за финансового положения: такой рацион позволял ему откладывать для покупки книг половину суммы, которую брат выделял на еду. В то время как сотрудники разбредались, чтобы где-нибудь от души поесть, Франклин довольствовался пресными лепешками и горстью изюма. Он использовал обеденное время для обучения, «в котором делал еще б?льшие успехи благодаря удивительной ясности ума и обостренному восприятию, которые бывают при умеренности в еде и питье»[46].

По сути, Франклин был очень рассудительным юношей. Он мыслил настолько рационально, что мог обосновать все что угодно. По пути из Бостона в Нью-Йорк, когда из-за штиля судно остановилось у Блок-Айленда, моряки поймали и приготовили треску. Поначалу Франклин отказывался от еды, но передумал, когда запах, доносившийся со сковородки, стал откровенно заманчивым. Позже с шутливой задумчивостью он опишет этот случай так:

Насколько я помню, какое-то время мои принципы и желания сражались на равных, однако только до того момента, пока не разделали рыбин. Тогда я увидел внутри их желудков более мелких рыбешек. «Так, — подумал я, — если вы едите друг друга, то я не вижу причин, почему мы не можем есть вас». Стало быть, я плотно поужинал треской и с тех пор продолжаю питаться подобно другим людям, лишь изредка возвращаясь к овощной диете.

Отсюда он извлек ироничный и, возможно, даже несколько циничный урок, который был сведен к следующему утверждению: «Чрезвычайно удобно быть рассудительным, ведь это дает возможность найти или выдумать объяснение любому поступку»[47].

Рациональность Франклина сделала его образцом человека эпохи Просвещения, века разума, расцветшего в Европе и Америке в XVIII веке. Его мало интересовал религиозный жар эпохи, в которую он был рожден, так же как и возвышенные настроения романтизма, зародившегося ближе к концу его жизни. Подобно Вольтеру, он мог подтрунивать над усилиями — как своими, так и человечества в целом, — совершенными в те моменты, когда люди перестают руководствоваться разумом. Повторяющаяся тема в его автобиографии, так же как и в рассказах и альманахе, — это удивительная способность человека логически обосновывать свои поступки.

В возрасте семнадцати лет Франклин отличался удивительным сложением: мускулистый юноша с широкой грудью и открытым честным лицом, ростом почти в шесть футов (метр восемьдесят сантиметров). У него был талант ладить с кем угодно, будь то задиристые лавочники или состоятельные коммерсанты, грамотеи или жулики. Он отличался удивительным обаянием, словно притягивал к себе людей, желающих ему помочь. Он никогда не был робким, всегда стремился заводить новых друзей и покровителей, зная, как правильно применять обаяние.

Так, к примеру, во время побега он познакомился с единственным печатником Нью-Йорка, Уильямом Брэдфордом. Тот публиковал передовые статьи того же направления, что и Джеймс Франклин, — против «угнетателей и тиранов». У Брэдфорда не было работы для Франклина, но он предложил юному беглецу держать путь в Филадельфию и попробовать устроиться на работу к его сыну Эндрю Брэдфорду, который руководил семейной типографией и выпускал еженедельную газету.

Спустя десять дней после отплытия из Бостона судно Франклина причалило к пристани, примыкающей к одной из главных улиц Филадельфии под названием Маркет-стрит. Его сбережения составляли всего лишь один доллар и около шиллинга медными монетами. Последнее он отдал за проезд. Перевозчики попытались отказаться от платы, ведь Франклин помогал им грести, но тот настоял. Позже он отдал две из трех купленных им пышных булочек женщине с ребенком, встреченным на пути. В будущем он напишет: «Человек иногда более щедр, когда у него мало денег, чем когда много; может быть, чтобы не подумали, будто их нет совсем»[48].

С первых минут пребывания в Филадельфии Франклин всерьез озаботился своим внешним видом. Американские индивидуалисты иногда хвастаются способностью не беспокоиться о мнении со стороны. Франклин же, как правило, напротив, пекся о своей репутации, стараясь всегда держаться достойно, при этом прислушиваясь к окружающим, — потому-то и стал первым бесспорным экспертом по международным отношениям в стране. Спустя некоторое время он напишет следующее: «Я старался быть не только по-настоящему трудолюбивым и бережливым, но и избегать любого внешнего проявления противоположных черт характера» (акценты расставлены им самим). По словам критика Джонатана Ярдли, «это был самодостаточный и своенравный человек, двигавшийся по заранее просчитанному жизненному маршруту к четко намеченным целям». Особенно точно это характеризовало Франклина в ранние годы, в бытность молодым коммерсантом[49].

Филадельфия с ее двумя тысячами жителей была вторым по размеру городом после Бостона. В свое время Уильям Пенн нарисовал ее в своем воображении как «зеленый провинциальный городок» с хорошо продуманным расположением широких улиц, вдоль которых возвышаются кирпичные дома. Помимо первых квакеров^{22}, поселившихся там за пятьдесят лет до описанных событий, место, названное «городом братской любви», привлекло к себе шумных и предприимчивых немцев, шотландцев и ирландцев. Они-то и превратили его в оживленный торговый центр со множеством магазинов и таверн. Хотя экономика быстро развивалась, улицы оставались грязными, царило категорическое бездорожье. Атмосфера, созданная квакерами и более поздними иммигрантами, импонировала Франклину. Эти люди зачастую были старательными, скромными, дружелюбными и терпимыми, особенно по сравнению с пуританами Бостона.

В первое же утро после прибытия, передохнув и приодевшись, Франклин нанес визит в типографию Эндрю Брэдфорда. Там он обнаружил не только молодого печатника, но и его отца Уильяма, добравшегося сюда из Нью-Йорка верхом на лошади. У Эндрю не нашлось работы для беглеца, поэтому Уильям отвел его к другому печатнику, Сэмюэлу Кеймеру. Франклину следовало быть благодарным своему невероятному таланту очаровывать и привлекать покровителей. Сыграл свою роль и особый сплав содействия и конкуренции, часто встречающийся среди американских торговцев.

Кеймер оказался растрепанным чудаком, собиравшим всяческое оборудование для печати. Он задал Франклину несколько вопросов и вручил ему верстатку, чтобы тот продемонстрировал свои навыки, а после пообещал нанять на работу, как только ее станет больше. Не зная, что Уильям — отец его конкурента, Кеймер не задумываясь рассказал о своих планах прибрать к рукам большую часть дела Эндрю Брэдфорда. Франклин стоял молча, восхищаясь хитростью старшего Брэдфорда. Позже Франклин вспоминал, как после ухода Брэдфорда Кеймер «ужасно удивился, когда я сказал ему, кем был этот старик».

Даже после этого неблагоприятного представления Франклин смог получить работу у Кеймера. В то же время он поселился в доме у младшего Брэдфорда. Когда Кеймер в конце концов настоял, чтобы он нашел жилье на нейтральной территории, Бенджамин по счастливой случайности смог снять комнату у Джона Рида, отца девушки, которую так позабавил его внешний вид в день, когда он выбрался на берег. «Благодаря тому, что моя казна и одежда к этому времени были приведены в порядок, я показался мисс Рид намного значительней, чем в тот день, когда она случайно увидела меня, поедающего булку посреди улицы», — отметил он[50].

Кеймера Франклин считал чудаком, но ему нравилось проводить с ним время. Их объединяла любовь к философской полемике. Франклин довел сократический метод до такого совершенства, что мог выигрывать споры, не противореча оппоненту. Он задавал Кеймеру вопросы, с виду невинные и не касающиеся темы напрямую, но при этом выявлял его логические ошибки. Кеймер, склонный поддерживать эклектичные религиозные убеждения, был так впечатлен, что предложил вместе учредить новое вероисповедание. Кеймер отвечал бы за изобретение догматов, таких как запрет на укорачивание бороды, а Франклин — за их обоснование. Франклин согласился с одним условием: что вегетарианство станет частью вероучения. Эксперимент закончился спустя три месяца, когда Кеймер, бывший настоящим обжорой, поддался искушению и однажды вечером в одиночку съел целого жареного поросенка.

Личное обаяние Франклина привлекало к нему не только покровителей, но и друзей. Славящийся острым умом, обезоруживающим остроумием и обаятельной улыбкой, он стал известным лицом в узком кругу городских предпринимателей. В этот круг входили три молодых клерка — Чарльз Осборн, Джозеф Уотсон и Джеймс Ральф. Ральф, самый литературно образованный в группе, был поэтом, уверенным как в своем таланте, так и в необходимости стать, потакая своим желаниям, великим художником. Критически настроенный Осборн завидовал Ральфу и неизменно умалял его достижения. Во время долгих прогулок у реки четверо друзей читали друг другу свои работы. Однажды Ральф принес на встречу стихотворение, заранее понимая, что Осборн наверняка его раскритикует. Поэтому он попросил Франклина прочитать текст, объявив себя его автором. Осборн, попавшись на крючок, забросал его похвалами. Франклин получил урок о человеческой природе, сослуживший ему хорошую службу (за несколькими исключениями) впоследствии: люди более склонны восхищаться вами, если не завидуют вам[51].