Пенсильванская милиция
Большинство волонтерских ассоциаций, которые Франклин сформировал до этих пор, — Хунта, библиотека, философское общество, даже пожарная бригада — не посягали на основные функции правительства (когда он выдумал проект полицейского патрулирования, то предложил, чтобы Ассамблея воплотила его в жизнь и контролировала в дальнейшем). Но в 1747 году Франклин предложил нечто намного более радикальное: создать вооруженные силы, независимые от колониального правительства Пенсильвании.
Проект Франклина по созданию волонтерской милиции в Пенсильвании возник по причине беспомощности колониального правительства в вопросах противостояния постоянным угрозам со стороны Франции и ее индейских союзников. Начиная с 1689 года войны между Британией и Францией, которые то вспыхивали, то затухали, захлестнули Америку. Каждая из сторон привлекала на свою сторону различные индейские племена и каперов{35} — бандитов, жестоких разбойников, чтобы получить преимущество. Последнее американское противостояние, известное как война короля Георга (1744–1748), стало отголоском европейской Войны за австрийское наследство{36} и «странной войны», в которой Британия вступила в схватку с Испанией. Другое ее название — «война из-за уха Дженкинса» (оно дано в честь британского контрабандиста, которого испанцы лишили вышеупомянутой части тела). Среди американцев, выступивших в 1746 году в поход на канадские земли, чтобы сражаться с французами и индейцами на стороне британцев, был Уильям Франклин, которому тогда исполнилось шестнадцать лет. В те дни его отец осознал, что бесполезно противостоять тяге к странствиям, которую он сам испытал в этом же возрасте.
Уильям так и не принял участие в военных действиях, но война вскоре стала угрожать безопасности Филадельфии — французские и испанские каперы начали совершать набеги на города вдоль реки Делавэр. Ассамблея, в которой преобладали пацифистски настроенные квакеры, пришла в смятение и не смогла укрепить оборону. Франклин был потрясен неспособностью различных слоев колонистов — квакеров, англиканцев и пресвитерианцев, городских и сельских жителей — работать сообща. Таким образом, в ноябре 1747 года он, заполняя незанятую нишу, создал патетический памфлет под названием «Простая правда», подписавшись торговцем из Филадельфии.
Описанное им разорение, которое могут причинить грядущие набеги, напоминало проповедь о Великом Пробуждении:
Как только люди услышат первые шаги приближающейся опасности, страх распространится повсюду… Человек, у которого есть жена и дети, увидит, как они повиснут у него на шее, слезно умоляя оставить город… Вначале враги разорят город, затем, по всей вероятности, сожгут… Охраняя свои дома, вы сможете рассчитывать только на милосердие врагов… которые могут без малейшего колебания задумать ужасные пытки в то время, как вы, ваша судьба и судьба ваших жен и детей попадут под власть распутства и неукротимого гнева, хищности и похоти.
Немного обыграв слово «друзья», Франклин впервые обвинил квакеров Ассамблеи: «Должны ли мы умолять их принять во внимание, если не как друзей, то хотя бы как законодателей, то, что защита — это истинный долг правительства перед людьми». Если принципы, призывающие к миру, мешают им действовать, сказал он, стоит отойти в сторону. Затем обвинил «выдающихся и богатых людей» из среды бизнесменов, которые отказывались что-либо предпринимать из-за своей «завистливости и неприязни» к Ассамблее.
Итак, кто же спасет колонию? Именно в этот момент появился на свет великий обобщающий лозунг для американского среднего класса. «Мы, средний класс людей, — писал Франклин с гордостью, используя эти слова в своем памфлете дважды. — Торговцы, лавочники и фермеры этой провинции и города!»
Затем он начал создавать образ, который с такими огромными усилиями поддерживал в последующие годы. «В настоящий момент мы словно отдельные волокна, ждущие, чтобы из них спряли нить, у нас нет силы, потому что нет единения, — заявлял он. — Но союз сделает нас сильными».
Особенно стоит отметить его популистское требование отмены классового разделения. Милиция будет организована по географическому принципу, а не по социальным слоям. «Это, — по его мнению, — должно помешать людям разделять друг друга на категории в зависимости от звания в жизни, класса или чина. Это изобретение предназначено для того, чтобы соединить большое и малое воедино… Не должно быть разделения из-за обстоятельств, всем следует быть честными друг с другом». В следующем радикально демократическом порыве Франклин предложил, чтобы каждая из новосозданных милицейских бригад сама выбирала своих констеблей, без непосредственного вмешательства губернатора или верховной власти.
Франклин закончил предложением разработать план по созданию милиции в случае, если его доводы будут восприняты положительно. Так и случилось. «Памфлет возымел неожиданный и удивительный эффект», — писал он позже. Таким образом, неделю спустя он опубликовал в своей газете статью с примечаниями, в которой представил план создания милиции, содержащий характерные для него детальные описания организационных аспектов, тренировок и правил. И хотя Франклин никогда не являлся ярым и успешным оратором, он согласился выступить в корабельной мастерской перед толпой, состоявшей из представителей среднего класса. Два дня спустя прошло еще одно собрание, на нем Франклин выступал перед более высокопоставленной публикой. Присутствовали «джентльмены, купцы и другие», эта встреча проходила в Нью-Холле, который был выстроен для Уайтфилда[149].
Вскоре около десяти тысяч человек по всей колонии добровольно поступили на военную службу и организовали более сотни полков. Местный полк Франклина в Филадельфии выбрал его полковником, но он отклонил предложение занять этот пост, сказав, что «не считает свою кандидатуру подходящей». Вместо этого он служил «простым солдатом» и регулярно патрулировал батареи, которые сам помог выстроить вдоль берегов реки Делавэр. Еще одно развлечение он нашел в составлении списка отличий и девизов для разных полков.
Чтобы укомплектовать Милицейскую ассоциацию пушками и боевой техникой, Франклин организовал лотерею, которая собрала три тысячи фунтов. Огнестрельное оружие предстояло покупать в Нью-Йорке, и Франклин привел делегацию, чтобы убедить губернатора Джорджа Клинтона одобрить акт купли-продажи.
Поначалу он категорически отказал нам; но за ужином со своим советником, на котором имелось упоительное вино с острова Мадера, таковым был в то время обычай в их краях, он существенно смягчился и сказал, что одолжит нам шесть единиц. Еще несколько бокалов — и он увеличил их число до десяти; а в конечном счете добродушно огласил цифру восемнадцать. Это были отличные пушки, восемнадцать орудий с повозками, которые мы вскоре перевезли и установили в своей батарее.
Франклин не вполне осознавал, насколько радикальным было создание частной ассоциации, перенявшей у правительства право формировать и контролировать военные силы. Его устав по духу и формулировкам едва различимо предвещал Декларацию, которая появилась тремя десятилетиями позже. «Таким образом, принимая во внимание, что нынешнее правительство у власти не защитило нас, — писал он, — настоящим документом для взаимной обороны и безопасности, а также для безопасности наших жен, детей и владений мы… самостоятельно формируем ассоциацию».
Томас Пенн, хозяин колонии, понимал, какие последствия могут иметь действия Франклина. «Эта ассоциация основана на неуважительном отношении к правительству, — писал он секретарю советника губернатора, — эта кампания немногим отличается от государственной измены». В последующем письме он назвал Франклина «в некотором роде народным трибуном» и посетовал: «Он опасен, и я был бы очень рад [если бы] он жил в любой другой стране, так как, на мой взгляд, это весьма подозрительный человек».
К лету 1748 года угроза войны миновала, а Милицейская ассоциация Франклина была расформирована. Он не предпринимал попыток воспользоваться новыми полномочиями и популярностью. Однако вынесенные уроки остались с ним. Он осознавал, что колонистам, возможно, придется заботиться о себе самостоятельно, а не полагаться на британских губернаторов, что могущественная элита не заслуживает оправданий и что «мы, люди, принадлежащие среднему классу» рабочих и торговцев, на новой земле должны стать движущей силой, достойной уважения. Это также укрепило его в личной убежденности, что люди, а однажды, возможно, и колонии, могли бы достичь большего, объединись они в одно целое, вместо того чтобы оставаться отдельными ниточками льна[150].