Умиротворение французов

Франклину выпала трудная обязанность объяснить Вержену, почему американцы нарушили обязательства перед Францией и инструкции Конгресса, заключив договор без консультаций с ним. После отправки Вержену копии подписанного соглашения, которое, как он подчеркнул, было временным, Франклин на следующей неделе нанес ему визит в Версале. Французский министр холодно, но вежливо отметил, что «такое внезапное подписание статей» не было «приятным [французскому] королю» и что американцы «не особенно вежливы». Тем не менее Вержен признал, что сами американцы действовали правильно, и отметил, что «наша беседа была дружественной».

Только когда Франклин обратился с дерзкой просьбой о предоставлении Францией еще одного кредита и сообщил о передаче мирного соглашения Конгрессу, Вержен воспользовался возможностью выразить официальный протест. С его стороны, указывал он Франклину, неуместно «давать Америке надежду на мир, даже не удосужившись узнать о состоянии переговоров, которые ведем мы». Америка взяла на себя обязательство не рассматривать вопрос о ратификации любого мирного договора до тех пор, пока Франция не придет к соглашению с Британией. «Вы всегда достойно исполняли свои обязанности, — продолжал Вержен. — Я настоятельно прошу вас подумать, как вы собираетесь выполнять обязательства перед королем»[531].

Ответ Франклина, названный «дипломатическим шедевром» и «одним из самых знаменитых дипломатических писем», объединял несколько исполненных достоинства выражений раскаяния с апелляциями к национальным интересам Франции. «Ничто в предварительном договоре не было направлено против интересов Франции, — заявлял он, впрочем, не вполне корректно, — и никакого мира не будет между нами и Англией до тех пор, пока вы не заключите с ней свой мир». Используя французское слово, которое приблизительно переводится как «благопристойность», Франклин попытался минимизировать значение проступка американской делегации.

За то, что не проконсультировались с вами до подписания соглашений, мы виновны в нарушении правил biens?ance. Но так как мы сделали это не потому, что недостаточно уважали короля, которого мы все любим и почитаем, то надеемся, что это будет нам прощено и что грандиозная работа, которая так успешно выполнялась до сих пор, искусно доведенная до завершения и служащая славе его царствования, не окажется сведенной на нет единственным неосторожным поступком с нашей стороны.

Он неустрашимо продолжал добиваться нового займа. «Несомненно, все сооружение немедленно рухнет, если вы на этом основании откажетесь предоставлять нам дальнейшую помощь».

Здесь одновременно звучала мольба и подразумевалась угроза: предав гласности факт нарушения договоренности между нами, предупреждал он, мы нанесем ущерб взаимным интересам обеих стран.

«Англичане, как я только что узнал, тешат себя мыслью о том, что им уже удалось разделить нас. Надеюсь, что мы не будем разубеждать их в этом и что им придется самим узнать, насколько они заблуждались»[532]. Вержен был крайне удивлен этим письмом, копию которого направил французскому послу в Филадельфию. «Вы можете представить себе мое изумление, — писал он. — Думаю, было бы правильно информировать наиболее влиятельных членов Конгресса о недостойном поведении его эмиссаров в отношении нас». Он не обвинял Франклина лично и лишь отмечал, что «тот слишком легко уступил предвзятому мнению своих коллег». Далее Вержен посетовал, что новая нация оказалась не из тех, которые вступают в обременительные для себя альянсы. «Нам скудно заплатят за все то, что мы сделали для Соединенных Штатов, — пожаловался он, — и за то, что мы обеспечили им существование как нации».

Здесь Вержен мало что мог поделать. Решительное противодействие, о чем тонко намекал Франклин, быстро подтолкнуло бы американцев к еще более тесному союзу с Британией. Поэтому, хотя и неохотно, он решил оставить все как есть, проинструктировав посла не заявлять никакого официального протеста Конгрессу, и даже согласился, чтобы Франция предоставила еще один кредит[533].

«Два великих дипломатических дуэлянта официально скрестили шпаги, — отмечал Карл Ван Дорен, — и философ изысканно обезоружил министра». Но, возможно, лучшую аналогию позволяют провести любимые Франклином шахматы. Начиная с разыгранного гамбита, приведшего к заключению союза Америки с Францией, и до эндшпиля, обеспечившего мир с Англией при сохранении дружбы с французами, Франклин мастерски вел сложную «трехмерную» партию против двух агрессивных игроков, проявляя исключительное терпение, когда его фигуры оказывались в трудном положении, и умело использовал стратегические преимущества, когда положение его фигур оказывалось более благоприятным[534].

Франклин способствовал разработке трех великих документов той войны: Декларации независимости, договора с Францией и договора с Англией. Теперь он обратил свои помыслы на достижение мира. «Все войны являются глупостями, очень дорогостоящими и очень вредными, — писал он Полли Стивенсон. — Когда человечество осознает это и согласится улаживать свои споры в третейском суде? Если бы даже люди решали это посредством жребия, это все равно лучше, чем воевать и уничтожать друг друга». В письме старому английскому другу Джозефу Бенксу он еще раз, отмечая важность достигнутого соглашения, повторил свое знаменитое, хотя и отчасти вводящее в заблуждение кредо: «Никогда не бывает хорошей войны или плохого мира»[535].