Наконец-то дома

Во время этого последнего путешествия через океан Франклин не чувствовал потребности изучать успокаивающее влияние масла на морские волны или даже просто упоминать об этом. Также, несмотря на многочисленные обещания друзьям, не приступил к работе над мемуарами, которые некогда начал как письмо «дорогому сыну», недавно покинутому им навсегда.

Вместо этого он отдался увлечению, которое давало возможность его разуму отдохнуть и взбодриться: проводил научное исследование поверхности океана, ставил эксперименты и приходил к практическим выводам. Результатом этих усилий стал сорокастраничный отчет с описанием наблюдений и теорий по самой разной морской тематике, снабженный многочисленными графиками, рисунками и таблицами данных. В какой-то момент Франклин взял паузу и признался: «Мною овладела словоохотливость, свойственная старикам, — а затем продолжил: — думаю, что мог бы прямо сейчас раз и навсегда выдать на-гора весь мой запас знаний о море».

А запас этот был велик. Иллюстрированные диаграммами теории о том, как проектировать корпус корабля, чтобы минимизировать его сопротивление ветру и воде. Описание прежних экспериментов и проекты новых по изучению воздействия воздушных потоков на предметы разных форм. Объяснения, как использовать разрезанные на части игральные карты, чтобы оценить силу ветра. Трансформация последнего эксперимента в другой с использованием парусов и рангоута. Способы применения в?ротов, предотвращающие разрыв якорных цепей. Анализ заполнения водой трюма корабля, корпус которого дал течь. Предложение по разделению корпуса корабля на отсеки, подобно тому, как это делали китайцы. Реальные истории о попавших в беду кораблях, одни из которых утонули, а другие спаслись, и рассуждения о причинах каждого из таких исходов. Сравнение эскимосских каяков, китайских джонок, индейских каноэ и малайских проа. Предложения по строительству водяных гребных винтов и воздушных пропеллеров и многое, многое другое, страница за страницей, диаграмма за диаграммой.

Франклин также вновь обратил внимание на Гольфстрим: на этот раз он поставил эксперимент, желая выяснить, является ли Гольфстрим глубоководным течением или подобен теплой реке, текущей вблизи поверхности океана. Для этого пустая бутылка, заткнутая пробкой, опускалась с помощью груза на глубину тридцати пяти морских саженей. Под давлением воды пробка выскакивала из горла, позволяя бутылке наполняться морской водой. Вода, взятая с глубины, была на шесть градусов холоднее поверхности океана. Подобные эксперименты с использованием небольших бочонков с двумя клапанами показали: вода вблизи дна даже на глубине всего восемнадцати морских саженей на двенадцать градусов холоднее воды на поверхности. Франклин составил карты и графики изменения температуры и предположил: «Термометр может оказаться полезным инструментом для мореплавателей», способным помочь капитанам использовать влияние Гольфстрима при плавании на восток и избегать влияния Гольфстрима при плавании на запад и таким образом сокращать время пересечения Атлантики на неделю или более[563].

Помимо этого, Франклин писал пояснительные записки, снабженные данными экспериментов, о том, как исправлять дымящие камины и правильно выкладывать печи. С высоты наших дней может показаться, что эти трактаты перегружены деталями, но не следует забывать, что они посвящались одной из самых серьезных проблем того времени — избавлению людей от копоти, покрывавшей жилища внутри и снаружи. Это был самый важный вклад Франклина в науку с момента экспериментов с электричеством в 1752 году. И, подобно более ранним исследованиям, новые, выполненные во время морского вояжа 1785 года, также показали его уникальную способность — характерную для изобретателя, возможно, гениального, — понимать важность единства научной теории, технического новшества, продуманных экспериментов и практической полезности[564].

В сентябре 1785 года Франклин вместе с двумя внуками высадился на филадельфийской пристани вблизи Маркет-стрит — спустя шестьдесят два года после того, как он семнадцатилетним беглецом впервые сошел на этот берег. «Нас радостно встретила толпа людей и проводила почти до дверей моего дома». Палили пушки, звонили колокола, Салли обняла отца, а по щекам Темпла потекли слезы. Франклин, долгое время переживавший из-за вреда, который могли нанести его репутации разного рода Ли и Адамсы, испытал чувство облегчения. «Теплый прием, устроенный согражданами, превзошел все мои ожидания», — с гордостью писал он Джону Джею[565].

Теперь людей, собравшихся вокруг него в доме на Маркет-стрит, было даже больше, чем в Пасси. Они-то и образовывали единую семью, от которой Франклин получал огромное удовольствие. Здесь были его вечно послушная долгу дочь Салли, исполнявшая роль хозяйки дома, и ее муж Ричард Бейч, звезд с неба не хватавший, но всегда любезный. Помимо Бенни и Уилли, у Бейчей появилось еще четверо детей — «четверо маленьких, что-то лепечущих детишек, которые забирались на дедушкины колени и доставляли мне огромное удовольствие», — и еще один был на подходе. В течение года Полли Стивенсон должна была сдержать обещание и приехать погостить со своими тремя детьми. «Что касается моих домашних обстоятельств, — писал Франклин епископу Шипли, — то сейчас они складываются как нельзя лучше. Я окружен отпрысками, рядом со мной заботливая и любящая дочь и шестеро внуков»[566].

Бенни поступил в Филадельфийскую академию, основанную его дедом (переименована позже в Университет штата Пенсильвания), а по ее окончании в 1787 году стал печатником. Франклин был этому чрезвычайно рад. Он построил для Бенни типографию, помог подобрать и отлить шрифты и предложил для издания несколько книг. Однако теперь его прежнее стремление издавать бестселлеры наподобие альманаха Бедного Ричарда уступило место желанию печатать более серьезные и нравоучительные сочинения, и Бенни в конце концов начал чувствовать себя неуютно. Тем не менее он продолжал преданно служить Франклину в качестве секретаря и писца. Темпл попытался стать джентльменом-фермером в своем поместье в Нью-Джерси, отнятом у отца, однако обладал неподходящим для забот об урожае и стадах характером. Предпринимая непродуманные попытки создать образцовое французское поместье, он донимал французских друзей просьбами прислать ему особей благородного оленя (американская оленина, по его словам, была безвкусной), охотничьих собак и охотничьи костюмы для слуг. После того как олень издох в пути, Темпл вернулся к образу жизни городского денди и стал проводить б?льшую часть времени на вечеринках в лучших домах Филадельфии. Меж тем дед, единственный искренне любивший его человек, продолжал тщетные попытки найти ему должность при каком-нибудь посольстве.

Хотя и не такой подвижный, чем прежде, Франклин продолжал любить клубное общество, как и в бытность свою молодым ремесленником. Немногие оставшиеся в живых члены старых сообществ возобновили встречи, причем нередко в его доме. До того времени дожили всего четверо из добровольной пожарной команды, основанной Франклином в 1736 году, но он откопал где-то свое ведро и созвал старых огнеборцев. Американское философское общество, некогда проводившее сессии в его столовой, в 1786 году избрало Темпла новым членом наряду с несколькими действительно выдающимися интеллектуалами, с которыми Франклин познакомится во время пребывания в Европе: Ле Вейяром, Ларошфуко, Кондорсе, Ингенхаузом и Кабанисом. Чтобы применить честную любознательность к «трудной и сложной науке правления», которую философское общество применяло к науке о природе, Франклин организовал специальную группу — Общество политических исследований, куда вошли несколько молодых друзей Франклина, в том числе Томас Пейн.

Франклин достиг возраста, когда уже не беспокоятся по поводу расточительного расхода времени. Подолгу он играл с друзьями в карты, хотя это заставляло его иногда, как он писал Полли, испытывать кратковременные угрызения совести. «Но другое размышление приносит мне облегчение: „Ты же знаешь, что душа бессмертна, почему же не можешь потратить немного времени, если перед тобой целая вечность?“ Поэтому, легко поддаваясь самоуговорам и, подобно прочим разумным существам, удовлетворяясь даже слабым доводом в пользу того, что мне хотелось бы сделать, я снова тасую карты и начинаю новую партию»[567].

Обнаружив на Маркет-стрит богатый рынок фермерской продукции и сделав вывод, что теперь продукты питания стало выгоднее покупать, чем выращивать самому, Франклин превратил свой маленький огород в крошечную копию сада в Пасси с гравийными дорожками, посадками ягодных кустарников и тенистыми тутовыми деревьями. Одному из его гостей довелось наблюдать следующую сцену: «Мы нашли его в саду, сидящим на траве под раскидистым тутовым деревом в обществе нескольких джентльменов и двух или трех дам. Под деревом стоял чайный столик, и миссис Бейч, которая является единственной дочерью доктора и живет вместе с ним, обслуживала собравшихся. Рядом с ней находились трое ее детей. По-видимому, они обожали своего дедушку»[568].

Это был образ жизни, позволявший не допускать сильных приступов подагры и мочекаменной болезни. Он страдал от болей, только когда ходил или «давал течь», как он писал Вейяру. «Так как я веду умеренный образ жизни, не пью вина и ежедневно выполняю упражнения с гантелями, то льщу себя надеждой, что камень не будет расти так же быстро, как без всего этого, и я по-прежнему смогу терпеть его присутствие. Люди, живущие долго и выпивающие чашу жизни до дна, должны быть готовы найти на дне естественный осадок».

Двадцать два года назад он лично контролировал каждую деталь строительства нового дома на Маркет-стрит и даже инструктировал Дебору из-за океана по вопросам внутренней отделки и покупки мебели. Но жить в этом доме ему приходилось только наездами, и теперь он находил его слишком тесным для разросшейся семьи, клубных собраний и увеселений. Настало время, решил он, начать новое строительство.

Несмотря на возраст, Франклин нашел эту перспективу увлекательной. Имея страсть к новейшим усовершенствованиям и испытывая приятное возбуждение от предвкушения скорого начала работ, он с удовольствием вникал во все детали проектирования и тайны строительного мастерства.

Как он писал Вейяру, ему доставляло удовольствие наблюдать за «каменщиками, плотниками, каменотесами, малярами и стекольщиками», мастерством которых он восхищался еще в Бостоне, будучи ребенком. К тому же он знал, что вложения в недвижимость очень выгодны — стоимость земли в Филадельфии быстро росла, как и стоимость аренды жилья[569].

План предусматривал снос трех принадлежащих ему старых домов на Маркет-стрит и возведение на их месте двух новых и более просторных. Франклин ухаживал за Деборой в одном из этих домов, начинал работать печатником в другом, но ностальгия не была ему присуща. Однако он вынужден был изменить планы из-за спора о границах земельного участка. «Мой сосед оспаривает нынешние границы, и я обязан отложить строительство до тех пор, пока спор не будет разрешен по закону, — написал он сестре Джейн в Бостон. — Тем временем работники и материалы уже найдены; я заказал пристройку к дому, в котором живу, так как дом становится тесным для нашей растущей семьи».

Новая трехэтажная пристройка, непосредственно примыкавшая к существующему дому, имела тридцать три фута в длину и шестнадцать футов в глубину, что увеличивало жилую площадь на треть. На нижнем этаже находилась большая столовая, в которой могли разместиться двадцать четыре человека, а на третьем этаже — новые спальни. Но самым замечательным помещением, целиком занимавшим весь второй этаж, была библиотека, соединенная переходом со «старой доброй спальней» Франклина. На полках, располагавшихся вдоль стен от пола до потолка, стояло четыре тысячи двести семьдесят шесть книг, что, по словам одного посетителя, делало эту библиотеку «самой большой и самой лучшей частной библиотекой в Америке» (некоторое преувеличение). Как признавался Франклин своей сестре Джейн, «с трудом представляю, как оправдать строительство библиотеки в том возрасте, который вскоре обяжет меня покинуть вас, но все мы склонны забывать о том, что состарились, а строительство развлекает меня»[570].

В конце концов Франклин смог построить и два новых дома, один из которых стал типографией внука Бенни, а затем спроектировал крытый переход между ними во внутреннем дворе собственного перестроенного дома. Новые строительные проекты позволили ему реализовать на практике различные идеи о пожарной безопасности, которые он пропагандировал в течение многих лет. Ни одна деревянная балка в одной комнате не стыковалась непосредственно с деревянной балкой в соседней комнате, межэтажные перекрытия и лестницы были оштукатурены, а на крыше имелся специальный люк, через который «можно было выйти наружу и полить водой кровельную дранку в случае, если по соседству начнется пожар». Во время перестройки старого дома он с удовлетворением отметил, что молния расплавила верхушку молниеотвода в то время, пока он был во Франции, но сам дом не пострадал, так что «изобретение принесло пользу изобретателю»[571].

Помимо книг, в новой библиотеке было собрано разнообразное научное оборудование, включая устройства для изучения электричества и стеклянную «машину», демонстрирующую движение крови в теле человека. Чтобы сделать процесс чтения более комфортным, Франклин изготовил большое кресло-качалку с опахалом, которое приводилось в действие ножной педалью. В библиотеке находились и музыкальные инструменты: стеклянная гармоника, клавесин, «глассикорд» (разновидность стеклянной гармоники), альт и колокольчики.

От Джеймса Уатта, знаменитого бирмингемского создателя парового двигателя, он привез первое простейшее копировальное устройство, для которого придумал несколько усовершенствований. Документы писались медленно сохнувшими чернилами, приготовленными на основе гуммиарабика, а затем плотно прижимались к листам влажной папиросной бумаги — так получались копии оригинала. Копирование можно было выполнять до тех пор, пока чернила оставались влажными, то есть в течение целого дня. Франклину, который впервые стал использовать это устройство в Пасси, оно понравилось настолько, что он заказал еще один экземпляр, который отдал Джефферсону[572].

Франклин особенно гордился одним своим искуснейшим изобретением — механической рукой, которая могла снимать и возвращать на место книги с верхних полок. Он подготовил его полное описание с необходимыми чертежами, диаграммами и инструкциями, которое было столь же подробным, как и научные трактаты, написанные во время плаваний через океан. Это очень характерно для Франклина. На протяжении всей жизни он погружался в детали и мелочи с такой одержимостью, что сейчас это могло бы показаться ненормальным. Он был крайне педантичен в описании каждой технической детали своих изобретений, будь то механическая рука, печка или молниеотвод. В своих научных трактатах, посвященных самым разным темам — от критики наследования привилегий до рассуждений о торговле, — он приводил множество расчетов и исторических ссылок. Даже в пародийных юмористических сочинениях, подобных предложению о научном исследовании испускаемых кишечником газов, он подкреплял аргументацию полушутливыми-полусерьезными фактами, расчетами и ссылками на прецеденты[573].

Эта склонность в самой очаровательной манере проявилась в его длинном письме к молодой подруге Китти Шипли, дочери епископа Шипли, посвященном искусству видеть приятные сны. Оно содержало ссылки на его теории о питании, физических упражнениях, свежем воздухе и здоровье. Физические упражнения должны предшествовать приему пищи, указывал он, а не наоборот. В спальне необходимо постоянно поддерживать приток свежего воздуха. Мафусаил, напоминал он, всегда спал на открытом воздухе. Франклин выдвигал подробную, хотя и не обоснованную научно теорию, как воздух в душном помещении становится насыщенным и таким образом затрудняет выделение через поры в коже человека «гнилых частиц». После изложения нескольких научных и псевдонаучных теорий он называл три важных условия, позволяющие избегать неприятных сновидений:

1. При умеренном потреблении пищи тело выделяет в единицу времени меньшее количество пота, следовательно, постельное белье насыщается нашим потом медленнее, и мы можем спать дольше, не испытывая дискомфорта от ощущения несвежести простыней.

2. Используя более тонкое и менее плотное постельное белье, легче пропускающее пот из нашего тела, мы испытываем меньше неудобств и дольше чувствуем себя комфортно.

3. Когда вы просыпаетесь из-за ощущения дискомфорта и не можете быстро заснуть снова, встаньте с постели, взбейте и переверните подушку, снимите простыни и встряхните их не менее двадцати раз. Затем расстелите их на кровати и дайте им остыть. Тем временем, не одеваясь, ходите по комнате до тех пор, пока кожа не высохнет. Это произойдет быстрее, если воздух в комнате будет сухим и прохладным. Когда почувствуете, что холодный воздух вам неприятен, возвращайтесь в постель, и ваш сон будет сладким и приятным. <…> Если вы слишком ленивы, чтобы встать с постели, то поднимите одеяло рукой и ногой, чтобы впустить больше свежего воздуха, а затем резко опустите его. Это действие, повторенное двадцать раз, настолько освободит белье от впитанного пота, что позволит вам хорошо спать какое-то время. Но последний метод не так хорош, как первый. Те, кто не любит беспокойства и могут позволить себе иметь две кровати, получат большое удовольствие, если, проснувшись, перейдут из разгоряченной кровати в прохладную. Он завершал рассуждения на ласковой ноте: «Есть ситуация, в которой даже самое строгое соблюдение этих методов окажется совершенно бесполезным. Мне нет необходимости рассказывать об этой ситуации вам, мой дорогой друг, но без упоминания мой отчет на эту тему был бы неполным. Эта ситуация — когда человек, желающий видеть приятные сны, не заботится о сохранении того, что важнее всего остального, — чистой совести»[574].

Пенсильвания меж тем процветала. «Урожаи здесь обильные, — писал Франклин другу, — а работы хватает всем». Однако, как обычно, политики штата были расколоты на две фракции. Одну образовали популисты, главным образом местные лавочники и фермеры. Они поддерживали демократическую конституцию штата, в написании которой принимал участие Франклин. Конституция предусматривала прямые выборы в однопалатную легислатуру. В другой фракции состояли те, кто страшился власти масс, в том числе средние и крупные землевладельцы. Идеология Франклина устраивала и тот и другой лагерь, так что оба они искали его поддержки, и каждому он стремился угодить. В результате обе фракции выдвинули его в исполнительный совет штата, а затем и на должность президента, которая соответствовала должности губернатора. В обоих случаях его избрание было почти единогласным[575].

Довольный тем, что он по-прежнему так популярен, Франклин с гордостью воспринял свое избрание. «Как бы стар я ни был, — говорил он племяннику, — я еще не утратил чувствительности в том, что касается моей репутации». В письме епископу Шипли он признавался: остатки амбиций, от которых он считал себя полностью избавившимся, по-прежнему не давали ему покоя.

Ему доставляло радость и то, что после многих лет, в течение которых на него осуществлялись тайные нападки из-за угла, он смог завоевать престиж, стоя над схваткой. «Он ослабил яростное противоборство партий в своем штате, — отмечал Бенджамин Раш, — или, если воспользоваться аналогией с одним из его открытий, его присутствие и советы, подобно маслу, выливаемому на поверхность бурных вод, успокаивали волны фракционной борьбы». Это был талант, который вскоре сослужил хорошую службу и самому Франклину, и его стране[576].