Полномочный посол

К лету 1778 года всем трем американским эмиссарам стало ясно, что выполнять миссию во Франции должен кто-то один. Троим не только трудно договариваться о единой политике, объяснял Франклин Конгрессу, но с некоторых пор стало невозможно работать под одной крышей. Даже их слуги ссорились. Кроме того, французы назначили в Америку полномочного посла, и протокол требовал, чтобы новая нация ответила назначением своего представителя того же ранга. Артур Ли выдвинул на этот пост сам себя и вместе со своими братьями стал тайно бороться за заветный приз. Джон Адамс заявил друзьям, что Франклин, несмотря на рабочие привычки и мягкость в отношении Франции, был бы лучшей кандидатурой. Франклин открыто не добивался должности, но в июле 1778 года настойчиво попросил Конгресс «разделить нас».

Французы лоббировали кандидатуру Франклина. Они дали понять, что предпочитают Франклина, и в сентябре Конгресс избрал его единственным полномочным послом. Голосование закончилось с результатом 12–1, причем против проголосовала Пенсильвания, где враги ставили под сомнение его преданность новой власти и указывали, что его внук Темпл является сыном заключенного в тюрьму губернатора-лоялиста[488].

Новость о назначении Франклина достигла Парижа лишь в феврале 1779 года: война и зима затрудняли плавание американских кораблей. Когда же она была официально объявлена, Артур Ли впал в мрачное настроение и отказался передавать дела преемнику. Что касается Адамса, то его биограф Дэвид Маккуллог сообщает: «Новое назначение в точности соответствовало тому, что рекомендовал сделать сам Адамс, и полученное известие заставило его почувствовать себя более несчастным, чем когда-либо прежде». Вскоре он покинул Париж, по крайней мере на время, чтобы вернуться в Массачусетс.

Франклин страдал от подагры и не смог немедленно представить свои новые верительные грамоты, но в конце марта нанес визит королю и его министрам. Помня об оскорбленных чувствах Адамса, Франклин старался поддерживать с ним сердечные отношения. Он отправил ему вежливое и веселое письмо, в котором описывал свои поездки в Версаль и жаловался, что «усталость оказалась чрезмерной для моих ног и сделала меня недееспособным почти на всю следующую неделю». В ответном письме Адамс изображал видимость сохранения дружеских отношений и даже выражал некое одобрение глубокого уважения, которое Франклин оказывал французам. Правда, он тут же усомнился в целесообразности сравнения себя с ними. «Я чрезвычайно рад, что вы были приняты при дворе в новом качестве, — сообщал он, — и не сомневаюсь, что ваше мнение о доброй воле этого двора в отношении Соединенных Штатов является справедливым».

Однако хрупкое спокойствие Адамса было нарушено, когда Франклин и французы решили реквизировать корабль, который должен был доставить его домой, и передали его в состав флотилии, которую Джон Пол Джонс планировал использовать против британцев (о чем подробнее будет рассказано ниже). Прекрасно зная, что Адамс с нетерпением ждет отплытия в порту Нанта, Франклин чувствовал себя виноватым и даже убедил влиятельного военно-морского министра Антуана де Сартина написать Адамсу письмо с объяснением. Франклин обещал, что при первой возможности будет выделен другой корабль для доставки его домой и что ему будет предоставлена привилегия совершить это плавание с новым послом Франции в Соединенных Штатах.

Адамс притворился удовлетворенным: «Выполнение государственных дел не должно затрудняться ради предоставления удобств частному лицу, и честь путешествия с новым послом должна служить мне компенсацией за утрату перспективы быстрого возвращения домой». Демонстрируя слабый налет политического лицемерия, отсутствием которого он всегда славился, Адамс зашел настолько далеко, что даже попросил Франклина «сделать мне одолжение и передать мои комплименты мадам Брийон и мадам Гельвеций, к которым я испытываю глубокое уважение». Но чем дольше Адамс сидел на чемоданах в порту, тем более едким становился. После обеда с Джонсом он заявил, что капитан является человеком «эксцентричным и непоследовательным», и пришел в ярость от мысли, что Джонс и Франклин тайно сговорились задержать его возвращение домой. «Отдано распоряжение, чтобы я подвергался всякого рода унижениям, — писал он в дневнике. — Презирают меня эти люди или боятся?» Неизбежно Адамс начинал приписывать дурные намерения Франклину. Преисполненный необычайного самомнения, подозревал, будто Франклин задерживает его возвращение из страха перед тем, что могут быть раскрыты «опасные истины». «Боится ли старый фокусник моего голоса в Конгрессе? — вопрошал Адамс в дневнике. — Он имеет для этого основания, так как часто слышал его здесь — голос, вселяющий ужас в творцов зла».

Франклин не обращал внимания на мрачные подозрения Адамса и продолжал оставаться сердечным с ним в своих письмах. «Я позабочусь о том, чтобы высказать ваше почтение милым дамам, о которых вы упоминали», — обещал он и даже согласился, правда, после трех настойчивых просьб Адамса, чтобы новый корабль направился сначала в Бостон, а не в Филадельфию, как было бы удобнее французскому послу. Но все бесполезно. Новые мрачные подозрения терзали разум Адамса. Именно они наложили отпечаток на его отношения с Франклином после возвращения Адамса в Европу в следующем году[489].

В то время как Адамс еле сдерживал свои эмоции, Артур Ли с братьями начали открытую войну с целью добиться возвращения Франклина в Америку. Ли распространил письмо, в котором обвинял Франклина, что тот «плетет мелкие заговоры» и «сеет раздоры», а также обращал внимание Конгресса на поток обличительных писем в адрес Франклина, которые они с Ральфом Айзардом написали в начале этого года.

Предупрежденный зятем Ричардом Бейчем об этих интригах, Франклин сумел парировать злобные нападки братьев Ли. «Моя слишком высокая репутация, — писал он, — глубоко огорчает несчастных джентльменов, причиной несчастья которых являются их характер и мучительные темные чувства ревности, раздражения, подозрения, зависти и злобы».

Гораздо сильнее Франклина задели сообщения Бейча о том, что Ли с союзниками нападают на Темпла: он любил своего внука слепо, как никого раньше. «Айзард, Ли и компания, — писал Бейч, — всячески муссируют то, что вашим личным секретарем является ваш внук, которого они считают не заслуживающим доверия из-за принципов, которых придерживается его отец». Затем он зловеще предупреждал: «Они замышляют добиться его возвращения». В отдельном послании Салли Бейч по секрету сообщала, что ее муж боится информировать Франклина о развязанной против Темпла кампании, понимая, как это его огорчит. Франклин действительно огорчился. «Мне кажется, скорее мне можно поставить в заслугу, что я не допустил превращения достойного молодого человека в тори», — написал он Ричарду Бейчу. Затем дал волю гневу при мысли о том, что Темпл может быть отозван:

Им недостаточно того, что я потерял сына, они хотят отнять и внука! Будучи семидесятилетним стариком, я осуществил зимнее плавание по поручению Конгресса и по делам государственной службы, не имея другого помощника, который бы позаботился обо мне. Я продолжаю пребывать в чужой стране, где в случае моей болезни его забота утешила бы меня, а в случае смерти рядом со мной был бы мой отпрыск, который закрыл бы мои глаза и позаботился о моих бренных останках.

В письме Салли, отправленном в те же дни, он вновь высказывал эти чувства и повторял: бессердечные попытки разлучить его с Темплом тщетны. «Я скорее расстанусь с должностью, чем со своим отпрыском, — угрожал он. — Но я уверен, что какие бы предложения ни выдвигали слабовольные или порочные люди, Конгресс окажется достаточно мудрым и доброжелательным, чтобы не обойтись со мной таким образом». Конгресс действительно встал на его сторону. Не было предпринято никаких серьезных усилий для смещения Темпла, который сохранил свою должность секретаря американской делегации[490].

Темплу на тот момент было около девятнадцати, и он по-прежнему оставался проказливым юношей, который старательно работал, но пользовался глубоким уважением немногих людей, помимо своего деда. Так как летом 1779 года споры вокруг его фигуры обострились, он решил доказать свою храбрость участием в дерзкой военной экспедиции Лафайета, задумывавшейся с целью неожиданного нападения на англичан.

Французский генерал, который был меньше чем на три года старше Темпла, недавно вернулся во Францию после службы под началом Джорджа Вашингтона. К тому времени революция достигла состояния неустойчивого равновесия, при котором британские войска под командованием сэра Генри Клинтона по-прежнему удерживали Нью-Йорк, но мало чем занимались, кроме совершения набегов на близлежащие города. Поэтому Лафайет после возвращения в Париж начал вынашивать свой план нападения на британцев на их главном острове и поделился им с Франклином и французскими военными. «Я восхищаюсь неутомимостью вашего гения, — писал Франклин. — Безусловно, побережье Англии и Шотландии совершенно открыто и беззащитно», — и признавал также, что недостаточно разбирается в военной стратегии, чтобы «осмеливаться давать советы в этой области». Но он мог высказать свою моральную поддержку. «Многие моменты истории доказывают, что во время войны попытки, считающиеся невозможными, часто именно по этой причине оказываются возможными и осуществимыми, потому что никто их не ожидает».

Лафайет очень хотел, чтобы Темпл был на его стороне. «Мы всегда будем вместе на протяжении всей кампании, что, как я уверен, доставит мне огромное удовольствие», — писал он молодому человеку. Сам же Темпл, который всегда слыл денди, очень беспокоился о своем звании, своем служебном положении, своих полномочиях и своей военной форме. Он хотел, чтобы его направили в эту экспедицию как офицера, а не как простого добровольца, и настаивал на праве носить офицерские эполеты, хотя Лафайет не поддерживал этого. После того как эти вопросы уладились, экспедиция в Британию была отменена приказом французских военных властей. Франклин не скрывал разочарования. «Я тешил себя надеждой, — писал он Лафайету, — что он, возможно, переймет от вас часть тех очаровательных манер, которые доставляют такое удовольствие всем, кто вас знает». И вновь Темпл лишился возможности сделать себе имя своими силами[491].