Отставка

Типография Франклина к этому времени стала успешной, вертикально интегрированной группой компаний. Он был владельцем печатного станка, издательства, газеты, серии альманахов и частично контролировал почтовую систему. Напечатанные им книги имели успех и были весьма различными: от Библий и Псалтырей до романа Сэмюэла Ричардсона «Памела» (1744), истории, в которой Франклина, наверное, прельстило сочетание колоритности и морализаторства («Памела» стала первым романом, опубликованным в Америке). Он также учредил сеть прибыльных товариществ и франшизы от Ньюпорта и Нью-Йорка до Чарльстона и Антигуа. Деньги плыли рекой, большую часть он инвестировал, причем довольно мудро, в недвижимость на территории Филадельфии. «Жизненный опыт позволил мне, — вспоминает он, — сделать одно верное наблюдение: после того, как вы заработали свои первые сто фунтов, намного легче заработать вторые».

Однако Франклин не ставил себе цели накопить денег. Несмотря на корыстолюбивые настроения и высказывания Бедного Ричарда и репутацию крайне экономного человека, заработанную со временем, его душа не стала душой жадного капиталиста. Он писал матери: «Я бы предпочел, чтобы обо мне сказали: „Он жил с пользой для других“, а не „Он умер богатым“».

Таким образом, в 1748 году, в возрасте сорока двух лет (теперь понятно — в самой середине своей жзни), он ушел в отставку и передал издательское дело старшему рабочему Дэвиду Холлу. Тщательно продуманная партнерская сделка, которую заключил Франклин, по меркам большинства людей принесла ему целое состояние: она гарантировала половину типографской прибыли в продолжение последующих восемнадцати лет, что в среднем составляло ежегодную сумму в шестьсот пятьдесят франков. В те времена, когда обычный клерк зарабатывал около двадцати пяти фунтов в год, этого было достаточно, чтобы обеспечить себе более чем комфортное существование. Он не видел причин продолжать делать привычную работу и зарабатывать еще больше. Теперь, как Франклин написал Кедуолладеру Колдену, он будет «проводить свободное время за чтением, научными занятиями, ставить эксперименты и вольно общаться с чистосердечными и почтенными людьми, которые удостоили меня своей дружбой»[151].

До этого времени Франклин с гордостью называл себя представителем рабочего класса, обыкновенным торговцем, лишенным аристократических замашек и даже пренебрегшим ими. Таким же образом он с гордостью охарактеризовал себя уже в конце 1760-х, когда возросла его враждебность к британской власти (а его надежды на покровительство людей, занимающих высокие посты, разбились). Именно так он изобразил себя в автобиографии, которую начал писать в 1771 году. Такую же роль он играл, став революционным повстанцем, дипломатическим представителем в меховой шапке, ярым врагом знаков личного достоинства, передающихся по наследству, и подобных привилегий.

Однако в течение примерно десяти лет после отставки он временами воображал себя утонченным джентльменом. В своем разрушающем каноны труде «Радикализм американской революции» историк Гордон Вуд назвал его «одним из самых аристократических отцов-основателей». Это суждение, возможно, слишком решительно или несколько расширяет рамки понятия «аристократический», так как даже в годы, последовавшие за уходом в отставку, Франклин воздерживался от большинства элитарных претензий и оставался старомодным во взглядах. Но отставка и вправду возвестила период в его жизни, когда у него появилось стремление быть если не частью знати, то по меньшей мере, как утверждает Вуд, «джентльменом-философом и государственным деятелем» с оттенком «просвещенного аристократизма»[152].

Неоднозначное заигрывание Франклина со своим новым социальным статусом запечатлел на холсте Роберт Феке, популярный художник-самоучка из Бостона, прибывший в Филадельфию в то время. Он написал самый ранний известный нам портрет Франклина (теперь полотно находится в Художественном музее Фогга, Гарвард), изобразив его как джентльмена: в бархатном пальто, рубашке со сборками и парике. Тем не менее, по сравнению с другими моделями Феке, позировавшими ему в тот год, Франклин одет достаточно просто, без показного хвастовства. «Он изображен в крайне простой и непритязательной манере, — отметил историк Вейн Крейвен, эксперт по колониальной портретной живописи. — Простота Франклина неслучайна: и художник-портретист, и его модель пришли к выводу, что это самый подходящий способ изобразить члена колониального торгового общества, которое было успешно, но не слишком состоятельно».

Франклин не захотел в связи с отставкой становиться просто праздным джентльменом, у которого уйма свободного времени. Он оставил типографское дело потому, что очень хотел сосредоточить растущие амбиции на других занятиях, которые его манили: поначалу это была наука, затем политика, позже дипломатия и искусство управления государством. Как сказал в том же году Бедный Ричард в своем альманахе, «потерянное время уже никогда не вернуть»[153].