Во Францию с Темплом и Бенни

Спустя две недели после возвращения со встречи с лордом Хау комиссия Конгресса, действовавшая в обстановке строгой секретности, поручила Франклину выполнение самой опасной, сложной и увлекательной из всех его общественных миссий. Он должен был еще раз пересечь Атлантику, стать послом в Париже и выпросить у Франции, наслаждавшейся редким состоянием мира с Англией, помощь и союзничество, без которых Америка вряд ли могла рассчитывать на победу.

Это было странное назначение. Казалось, старый и больной Франклин теперь наконец-то удобно устроится в семейном кругу, который фактически состоял из его потомства. Но в этом решении, с точки зрения Конгресса, имелась своя логика. Хотя Франклин посещал Францию только дважды, в этой стране он был самым известным и уважаемым американцем. Кроме того, как член созданной Конгрессом комиссии по секретной переписке он проводил в последние годы конфиденциальные переговоры с разными французскими посредниками. Среди них был и Жюльен де Бонвулуар, агент, кандидатура которого была лично одобрена новым королем Людовиком XVI.

Франклин встречался с ним трижды в декабре 1775 года, и хотя Бонвулуар и был исключительно осмотрителен, у него сложилось впечатление, что Франция готова оказать поддержку американскому восстанию, по крайней мере тайно[395].

Для поездки во Францию были выбраны и два других эмиссара: Сайлес Дин, коммерсант и делегат Конгресса от Коннектикута, уже побывавший в Париже в марте 1776 года, и Томас Джефферсон. Когда Джефферсон попросил освободить его от этого поручения по семейным обстоятельствам, на его место был назначен сварливый виргинец Артур Ли, который ранее принял от Франклина обязанности агента колоний в Лондоне.

Франклин открыто заявлял, что принимает назначение крайне неохотно. «Я стар и ни на что не гожусь, — говорил он другу Бенджамину Рашу, сидевшему на заседаниях конгресса рядом с ним. — Но, как говорят лавочники о нераспроданных запасах одежды, я являюсь не чем иным, как ненужным остатком, и вы можете использовать меня для чего угодно»[396]. Однако, зная Франклина — его любовь к путешествиям, жажду новых ощущений, понимание Европы и (возможно) склонность избегать затруднительных ситуаций, — вполне возможно, что он приветствовал назначение. Имеется несколько свидетельств того, что он его добивался. В ходе дискуссий в секретной комиссии в предыдущем месяце он составил «Набросок предложений о мире» с Англией, который комиссия решила не пускать в дело. В тексте Франклин говорил о желании вернуться в Англию:

Необходимость сделать такие предложения или использовать какие-то другие средства для продвижения к миру обеспечит Б. Ф. предлог для поездки в Англию, где он имеет много друзей и знакомых, в особенности среди известных писателей и самых блестящих ораторов в обеих палатах парламента. Он считает, что сумеет, если условия мира не будут приняты, добиться такого разделения чувств нации, которое значительно ослабит ее усилия, направленные против Соединенных Штатов[397].

Его встреча с лордом Хау, состоявшаяся после того как он составил докладную записку, сделала поездку в Англию менее привлекательной, особенно в сравнении с парижскими возможностями. По опыту предыдущих визитов он знал, что сможет полюбить Париж, и к тому же жить там наверняка безопаснее, чем оставаться в Америке при неясном исходе войны (войска Хау в то время приближались к Филадельфии). Немногие враги Франклина, включая британского посла в Париже и нескольких американских лоялистов, считали, что он ищет предлог, чтобы избежать опасности. Даже его друг Эдмунд Бёрк, проамерикански настроенный философ и член парламента, размышлял на эту тему. «Я никогда не поверю, — говорил он, — что Франклин собирается завершить свою долгую жизнь, каждый час которой был блестящим, столь глупым и бесчестным бегством»[398].

Подозрения, вероятно, были чересчур прямолинейными. Если бы личная безопасность являлась главным предметом его заботы, то пересечение в условиях военного времени Атлантического океана, контролируемого военным флотом противника, да еще в возрасте семидесяти лет и при постоянных жалобах на подагру и камни в почках, не самый логичный образ действий. Как и всегда, когда Франклин решался пересечь Атлантику, данное решение также диктовалось множеством противоречивых эмоций и желаний. Но, безусловно, возможность послужить своей стране, выполнив поставленную задачу, к чему лучше него не был подготовлен ни один американец, и возможность быть торжественно принятым в Париже и жить в нем — понятные причины, по которым он принял решение. Готовясь к отъезду, он снял со своего банковского счета три тысячи фунтов и одолжил их Конгрессу на военные нужды.

Его внук Темпл провел лето в Нью-Джерси в заботах о своей несчастной одинокой мачехе. После ареста мужа Элизабет Франклин, всегда отличавшаяся душевной хрупкостью, совершенно обезумела от горя. «Я ничего не могу делать, кроме как тяжело вздыхать и плакать, — писала она в июле своей золовке Салли Бейч. — У меня так трясутся руки, что я едва могу держать перо». Упрашивая Темпла остаться с нею, она жаловалась на «буйных солдат», окруживших ее особняк. «Они ведут себя со мной страшно грубо, нагло и оскорбительно и пугают меня до потери сознания». Они даже пытались, добавляет она, украсть домашнюю собаку Темпла[399].

Темпл прибыл в дом мачехи в конце июля, по обыкновению растеряв по дороге часть вещей. («По-видимому, существует, — писал его дед, — некий фатум, сопровождающий перемещение твоих вещей между Эмбоем и Филадельфией».) Старший Франклин прислал Элизабет денег, но та просила большего. Не мог бы он «замолвить словечко», чтобы Уильяму разрешили вернуться к семье? «Примите во внимание, мой дорогой и уважаемый господин, что сейчас я прошу за вашего сына и моего возлюбленного мужа». Франклин ответил отказом и отверг ее жалобы, указав, что другие люди, попавшие в руки англичан, страдают еще сильнее. Он также не предпринял никаких усилий, чтобы встретиться с нею, когда проезжал через Эмбой, направляясь на встречу с лордом Хау. С момента ее замужества он демонстрировал мало желания подружиться с ней, встречаться или вступать в переписку, не говоря уже о том, чтобы делать ей комплименты, которые так щедро расточал другим молодым женщинам[400].

Темпл проявлял больше сочувствия. В начале сентября он планировал поехать в Коннектикут, чтобы увидеться с арестованным отцом и передать ему письмо от Элизабет. Но Франклин запретил ему, сказав, что важнее побыстрее приступить к занятиям в Филадельфии. Темпл не сдавался. Ведь он не имел никакой секретной информации и просто хотел доставить письмо от Элизабет. Дед оставался непреклонным. «Ты ошибочно полагаешь, будто бы я опасаюсь того, что ты передашь опасную секретную информацию своему отцу, — сердито выговаривал он. — Ты был бы более прав, если бы подозревал, что я мало забочусь о твоем благополучии». Если Элизабет хочет написать мужу, добавлял он, то может сделать это под наблюдением губернатора Коннектикута, и даже прилагал к своему письму необходимую почтовую бумагу. На самом деле Франклин понимал, что внук имеет другие мотивы — один дурной, второй похвальный — для встречи с отцом. «Я скорее думаю, что этот план возник из-за твоей склонности к праздношатанию и нерасположенности к возвращению в колледж вкупе с не осуждаемым мною желанием увидеться с отцом, любить которого ты имеешь так много причин». Не обвинять сына в желании встретиться с отцом? Признать, что он имеет много причин, чтобы его любить? Для Франклина такие сантименты в отношении Уильяма — нечто необычное, даже поразительное[401].

Неделю спустя спор прекратился сам собой. Заботясь, чтобы сведения о его парижской миссии остались в строгой тайне, Франклин изъяснялся загадочно: «Я надеюсь, что ты вернешься сюда немедленно и твоя мать не будет возражать, — писал он. — Здесь намечается что-то такое, что пойдет тебе на пользу».

Решение взять Темпла во Францию он принял без консультаций с Элизабет, которая умерла год спустя, так никогда больше и не увидев мужа и пасынка. Он также не поставил об этом в известность Уильяма, который лишь задним числом узнал, что его единственный сын, мальчик, которого он знал всего год, отплыл во Францию. Именно влиянием силы личности Бенджамина Франклина, который так часто проявлял равнодушие к чувствам членов своей семьи, объясняется то, что Уильям безропотно смирился с ситуацией. «Если старый джентльмен взял мальчика с собой, — писал он несчастной жене, — то, я надеюсь, лишь для того, чтобы записать его в какой-нибудь зарубежный университет»[402].

Франклин также решил взять с собой и другого внука, Бенни Бейча. Экстравагантное трио отправилось в путь 27 октября 1776 года на борту небольшого, но быстроходного американского военного корабля с подходящим названием «Репрайзл»^{74}. Неугомонный старик, которому вскоре должен был исполниться семьдесят один год, измученный болезнями, но по-прежнему амбициозный и авантюрный, направлялся в далекую землю, из которой, как он был убежден, ему не суждено вернуться. Его сопровождали остроумный легкомысленный юноша семнадцати лет и семилетний мальчик, желающий всем нравиться. Франклин надеялся, что опыт пребывания в Европе пойдет на пользу внукам, а их присутствие будет утешать его самого. Двумя годами позднее в письме к Темплу, используя слова, применимые к обоим мальчикам, Франклин объяснял одну из причин, по которым хотел взять их с собой: «Если я умру, то со мной рядом будет находиться отпрыск, который закроет мне глаза»[403].