13. Лев Лунц[486]

Я хочу написать теперь о том, кто был самым живым, самым близким мне из «серапионов»[487]. Но память с трудом освобождается из-под груза годов. Быстрое богатое воображение Льва Лунца пылало, словно свеча, зажженная с обоих концов. Так раскаляясь, падает звезда, и от нее на небе не остается ничего. Много было задумано, немного написано, мало напечатано, но не осталось почти ничего.

Что он написал? Рассказ «В пустыне», три пьесы — «Вне закона», «Обезьяны идут», «Бертран де Борн»[488]. Множество блестящих сценариев для «живого кино». Несколько статей по вопросам истории литературы[489].

Это он придумал название для «Серапионовых братьев». Казалось, оно навсегда, но кружок начал распадаться. Некоторое время еще действовали законы притяжения, потом прекратились и они — остались только духовные связи.

Лунц был смертельно болен, врачи приговорили его к скорой смерти, когда ему было всего около 20 лет. В те годы в нашей стране его лечить не умели. Горький настоял на том, чтобы отправить его за границу, в Германию, в гамбургскую клинику. Лева не хотел уезжать. Знал ли он о своей близкой смерти, мне неизвестно, но он не хотел думать о ней. Письма, которые он посылал друзьям в Россию и получал от них за границей, были последними нитями, которые связывали его с жизнью. У меня тоже сохранились его письма[490], написанные им в последние месяцы его жизни уже неровным почерком, — некоторые буквы он пропускал, — ведь у него было тяжелое септическое заболевание. Скоро его отец прислал мне из Гамбурга конверт с траурным ободком.

…А он любил веселый смех.

Высокий свет и пенье строк,

А он был здесь милее всех,

Был умный друг, простой дружок[491].

Говоря о Лунце, нельзя не рассказать подробнее о «живом кино». Каждую субботу — а может быть, это были пятницы — в Доме искусств устраивалось «живое кино». Его изобретателями и организаторами неизменно были Лев Лунц и Евгений Шварц.

В те годы немого кино весь город увлекался авантюрными приключенческими фильмами, американскими или немецкими, где под музыку тапера на экране мелькали головокружительные судьбы людей — убийства, похищения, погони, борьба благородных сыщиков с негодяями, грозящая ежеминутно гибелью в пожаре или пропасти, сверхъестественные опасности и чудеса, подлость и благородство.

Кинематограф, который в дореволюционные годы был только забавным развлечением, шуточной игрой, вдруг открыл перед нашими глазами свои необъятные возможности: мгновенные переброски во времени и пространстве, путешествия в любые эпохи и страны, зрелища искаженного страстью лица человека так близко и таким «крупным планом», как никогда не увидишь его в театре и даже в жизни, встречи запросто со зверями пустынь и джунглей — словом, мы получили весь мир в свое распоряжение.

Однако нам недостаточно было смотреть «Багдадского вора», или «Кабинет доктора Калигари», или «Знак Зорро»[492], мы должны были взять в свои руки настоящее и сделать из этого игру.

Раз в неделю в Доме искусств наши товарищи придумывали необычайные истории, в которых героем мог быть любой, известный нам по имени или вымышленный человек, и даже мы сами. Это напоминало старинный театр дель арте.

Лев Лунц, молодой актер Евгений Шварц и Михаил Зощенко были постоянными авторами этих сценариев. Мягкий юмор Зощенко смягчал буйный полет фантазии и беспощадность его соавторов. Удаляясь на 10 минут в соседнюю комнату (а зрители уже сидели в зале), актеры быстро составляли сценарий и распределяли роли между всеми пришедшими на наш очередной сеанс. Авторы имели право сделать любого из нас актером, вызвав его из зала, — отказываться от ролей не полагалось, да никто и не собирался отказываться. Если же по ходу действия требовались верблюды, лошади, тигры или слоны, то вызывали неизменно присутствовавших Колю Чуковского, Вову Познера, Гарика Ходасевича[493] или Диму Форш, и они самозабвенно изображали все, что надобно было по ходу действия. Если нужно было изобразить море, те же юнцы охотно забирались под драгоценный ковер купцов Елисеевых, устилавший пол в зале, и барахтались под ним, изображая штормовое море и высочайшие валы.

Тапером был кто-нибудь из музыкантов, наших неизменных гостей, а конферировал всегда остроумный Евгений Шварц, который, сам того не подозревая, изучал при этом механику построения пьес, овладевая законами драматургии. Через несколько лет он сразу вошел в детскую драматургию, а вскоре вслед за тем стал писать свои блестящие пьесы для взрослых.

Но в те времена присяжным драматургом у нас числился только Лунц, который был душою этого театра импровизации и пародии.

Помнится, это он придумал живой фильм «Фамильные бриллианты Всеволода Иванова», эпопею, которая поразила своей неожиданностью не только зрителей, но и самого героя этого представления.

Никаких «фамильных бриллиантов» у бывшего партизана Всеволода Иванова не было, никаких княжон он, разумеется, не похищал, и для всех, знавших его тогда, словосочетание «Всеволод Иванов и фамильные бриллианты» было поводом для веселого смеха.

Зал восторженно встречал прелестные, тонкие остроты Жени Шварца и необычайно быстрый темп игры, имитирующий стремительное мелькание кинокадров на экране.

Наши зрители приходили со всего города, — из университета, художественных школ, Пролеткульта, среди них были писатели, актеры, музыканты, художники.

Удивительные вечера! В холодном полутемном зале, при свете керосиновых ламп или свечей, после трудной рабочей недели, полуголодные, мы хохотали от души, получая высшее наслаждение мысли. И всецело мы были обязаны этим троим, которых уже нет с нами, Льву Лунцу, Михаилу Зощенко, Евгению Шварцу.

Зощенко и Шварцу было дано прожить еще много лет, и они сделали многое. Лев Лунц умер совсем молодым, и только в этой юношеской игре ума и воображения отдавал людям все силы своего искрометного таланта и сердца.